Сглатываю, вскидывая глаза на Мишу. Он быстро облизывает губы и улыбается как довольный сытый кот.
— Я надеюсь, ты запомнил всё детально, потому что повторять этот трюк я не собираюсь, — произношу медленно и вкрадчиво, наблюдая, как его смеющиеся глаза меняют своё настроение.
В них проскальзывают знакомые мне опасные искры и что-то ещё, что я никак не могу разгадать, а мне очень хочется. Именно эти искры и этот взгляд я пытаюсь поймать в своих рисунках. И его тату… их сейчас не видно, но я тоже отлично помню, как они выглядят на его теле, покрытые каплями воды.
— А если я скажу, что помню всё настолько детально, что даже представлял это сегодня ночью, пока был в другой?
Если он хотел меня уколоть и сделать больно, то у него только что отлично получилось. Правда, он, видимо, не знает, что я привыкла давать сдачи за каждую секунду своей боли. И бить я умею не хуже других, потому что тоже умею играть в эти их дурацкие игры мажоров.
— Я скажу, что ты больной идиот, Чернов. С извращённой фантазией, — закатываю глаза, борясь с омерзением.
Дурацкое утро. Дурацкое видео. Дебил Чернов!
— С моей фантазией всё в порядке. И сегодня я планирую прийти ночевать домой. Один или нет, я ещё не решил.
— Да хоть впятером. Я смотрю, гарем заводить пользуется популярностью в вашей компании…
Чернов смеётся.
— Марк тебя впечатлил?
— Он такой же, как и ты. Но позвал меня на дачу в эти выходные…
Усмешка пропадает с лица Миши, и он становится предельно серьёзным.
— Ты не поедешь.
— Кто мне запретит? Ты, мамочка? Или сдашь меня, как стукач, отцу? Я тоже умею развлекаться, Миша. И возможно, на этих выходных я не буду представлять тебя, когда запрусь в свободной комнате с каким-нибудь парнем!
Чернов сжимает кулаки и стискивает зубы так, что на его челюсти вздуваются желваки. Мы боремся взглядами несколько секунд, после чего он качает головой и, резко дернув на себя дверь, заходит в университет.
Кусаю губы, слыша, как с глухим стуком закрывается дверь, и прикрываю глаза.
Опять на те же грабли, Катя… Опять…
На лекции никак не могу сосредоточиться, хотя обычно с этим проблем у меня нет, нужно же поддерживать образ старосты. Но сегодня вместо конспектирования я рассеянно черчу линии в тетради. Они быстро складываются в определённый образ, и вот я уже сижу и вижу в нём Чернова.
— Блин… — бормочу, разглядывая знакомые черты, которые должны меня раздражать, а не вдохновлять.
Только вот закон подлости в нашем случае состоит в том, что, именно когда я злюсь на этого засранца, у меня выходят самые быстрые и качественные скетчи. Сейчас, например, на меня с листа смотрят грифельные глаза Миши, в которых прыгают знакомые мне тараканы. Даже такую малость удалось передать, хотя я не прилагала должных усилий. Вообще, я рисовала цветочек! Цветочек немного вышел из-под контроля…
— Что там у тебя, покажи, — просит Полина, сидящая рядом, пытаясь заглянуть мне через плечо.
Поспешно прикрываю рисунок рукой.
— Ничего… — закрываю тетрадь и для верности засовываю её в сумку.
— Зря ты прячешь, мне интересно, и я не собираюсь смеяться. Мне кажется, ты очень талантливая, — осторожно произносит Романова.
— Там правда ничего особенного… это просто от скуки.
Я не стыжусь своего таланта рисовать, как бы отец ни пытался вдолбить мне в голову, что это бесполезное занятие. Как-то, ему на зло да и просто чтобы показать миру свой протест, я(мне тогда было пятнадцать) с компанией своих друзей разрисовала здание полиции. Нас засекли камеры, и маме пришлось звонить отцу, чтобы он подключил связи и меня не поставили на учёт как малолетнюю преступницу. В моих ушах до сих пор стоит его крик. Они с Анной тогда были за границей, отдыхали на Мальдивах. И, мне кажется, если бы в тот момент он мог до меня добраться, то придушил бы собственными руками. Но в результате в наказание мне всего лишь пришлось перекрашивать здание вручную.
Не могу сдержать смешок и поднимаю глаза, натыкаясь на внимательный взгляд Полины.
— Что? — спрашиваю громче, чем обычно, и получаю толчок под ребра от Нади, сидящей по другую сторону от меня.
— Палыч палит, — почти не размыкая губ произносит она, продолжая скользить ручкой в своём тетрадном блоке.
Кинув взгляд на лектора, вижу, что он и правда уделяет нашей троице всё своё внимание, оторвавшись от написания на доске примера, который мы должны разобрать дома.
— Вы решили свои проблемы, девушки? — спрашивает он, чем вызывает тихий смех у других студентов. — Можем мы продолжить, или вам требуется ещё время?
— Продолжайте, конечно, мы вас не задерживаем, — говорю в ответ, за что получаю ещё один толчок, теперь уже от Полины.
— Спасибо за разрешение, — саркастически тянет Анатолий Павлович, который ведёт у нас курс высшей математики.
— Белова… — чуть ли не стонет Надя, пытаясь незаметно сползти под парту, — он же нас закопает на экзамене, всё из-за тебя!
— Не благодари, — бормочу в ответ.
После пары мы в не самом лучшем расположении духа, не считая Романовой, летающей весь день в облаках, — видимо, потому, что она успела за время болезни помириться и сойтись со своим бывшим — выдвигаемся в сторону столовой.
Отстояв очередь и наконец оплатив свои сырники со сметаной и салат, я направляюсь к девочкам, сидящим за столиком около окна. Народу полно, и приходится немного потолкаться, пробираясь к ним через оголодавших студентов.
Романова цедит один кофе, мечтательно уставившись в окно, а Надя, хмуро сведя вместе густые брови, постукивает выкрашенными в красный ногтями по корпусу своего телефона.
— Альберто не отвечает целый день, — говорит она и выпячивает вперёд пухлые губы, обиженно надувая их. — Почитаешь нашу переписку, я, может, что-то не то ему ляпнула? Он мне понравился…
Вот блин!
Надя двигает ко мне телефон по столу. Останавливаю её руку на полпути, отрицательно качая головой.
— Не буду я ничего читать. Я вчера с ним виделась, — решаю сразу выложить все карты на стол.
Ничего особенного мы не делали, просто потанцевали. Правда, об этом я решаю умолчать. Потому что Надя смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых читаются удивление и недоверие.
— Где?
— На дне рождения моей мачехи, он был среди приглашённых.
— У тебя есть мачеха? Ты сирота? — прищурившись, уточняет Василенко и дёргает за волосы замечтавшуюся Романову. — Ты знала?
— Что?
Надя машет на неё рукой и опять поворачивается ко мне.
— Что там с Альберто, выкладывай! Вы что, замутили? — возмущенно вскрикивает она.
— Нееет, — смеюсь, покачав головой. — Просто болтали, ничего такого. На твоё место я не претендую. Кстати, на выходных меня пригласили на вечеринку. Думаю, он тоже там будет. Хочешь, поедем вместе?
Надя обожает вечеринки, тем более я не хочу ехать к мерзкому Марку одна, но очень хочу побесить Чернова своим присутствием там. Выводить его из себя стало моей жизненной необходимостью!
— Спрашиваешь ещё! Я за любой кипиш, кроме голодовки! — повеселев, выдаёт Надя и, встряхнув своими кудряшками, тянется к моему сырнику. — Будешь?
Придвинув к ней тарелку, бросаю взгляд на вход в столовую, где в дверном проеме появляется мой сводный брат вместе со своими товарищами по футбольной команде. Мазнув по нашему столику быстрым взглядом, Чернов неторопливо огибает небольшую очередь, встаёт в её начало, не обращая внимания на недовольные возгласы, летящие ему в спину.
Я же говорю: он засранец.
— В сплетнике пишут, что у Чернова появилась девушка, — произносит Надя.
Перевожу на неё озадаченный взгляд и приподнимаю вверх брови.
— Да ладно?
Надя у нас специалист по университетским сплетням. Отслеживает новые посты в пабликах и чатах и любит о них потом поболтать. Может быть, она делает это из-за того, что её родную сестру часто упоминают и там и там. И в довольно нелестных выражениях прохаживаются по её персоне. У Нади что-то вроде холодной войны с собственной сестрой. Которая, кстати, долгое время была постоянной девушкой Чернова.
— Там даже фотографии есть. Сейчас… покажу, я скрин сделала. — Василенко, быстро разблокировав свой мобильный, разворачивает его ко мне и Полине, которую тоже заинтересовала новость.
Фотография, на которой изображены двое и один из них точно Миша, в посте смазанная, потому что сделана вечером и при довольно слабом освещении. А ещё потому, что в тот день был сильный, почти аномальный снег и сфотографировать что-либо красиво и четко было почти нереально. Я это точно знаю, потому что девушка, которую прижимает к себе Чернов на фотографии, несмотря на то что её лицо скрыто капюшоном, мне очень хорошо знакома. А ещё я знаю, что если бы фотограф немного задержался, смог бы запечатлеть, как несколько секунд спустя мы с Мишей искупаемся в сугробе.
— Забавно, — тяну, увеличивая фотографию.
— Тебе она не кажется знакомой? — спрашивает Надя.
— Первый раз вижу.
Интересно, а Чернов читает университетский сплетник?
Усмехнувшись, возвращаю Наде телефон. И, захватив губами трубочку от сока, бросаю взгляд на Мишу, который вместе с компанией футболистов расположился через пару столиков от нас.
Мы на секунду пересекаемся взглядами, и я, не переставая улыбаться, поигрываю с трубочкой языком. Не без удовольствия замечаю, как Чернов перестаёт смеяться шуткам своих друзей, словно зависая на моём безобидном жесте.
Опомнившись, Миша резко отворачивается, когда его зовут. Он хмурится и, откинувшись на своем стуле, шире разводит колени под столом.
Глава 11
Учебная неделя пролетает быстро. Не за горами первая сессия, и преподаватели буквально заваливают нас самостоятельной работой. Чтобы отец был мной доволен, я стараюсь учиться хорошо и надеюсь сдать экзамены на отлично. Поэтому библиотека становится моим вторым домом, и часто после пар я остаюсь именно там, а не спешу в квартиру Чернова.