— Займёмся сексом?
— На тебе живого места нет! Герой-любовник! Спи!
Он хрипло посмеивается, а я поворачиваюсь к нему спиной и улыбаюсь.
Глава 17
Зря я думала, что у меня не получится уснуть этой ночью. Я проваливаюсь в сон почти мгновенно, стоит только Чернову закинуть руку мне на бедро и мирно засопеть.
Подскакиваю на постели, широко распахнув глаза, не сразу понимая, где я нахожусь.
Воскресенье. Выходной. И что-то с грохотом падает где-то в глубине квартиры. Один раз, затем второй. Если кто-то в раздумьях, какие придумать пытки для своих соседей по квартире, — берите на заметку.
— Если ты уже встала, убей, пожалуйста, Василенко, — бормочет в подушку тело рядом со мной, которое из-за быстроты своего пробуждения я заметила не сразу.
Чёрт! Надя! Я совсем о ней забыла. Что она там делает? Пытается вскрыть входную дверь ложкой и смыться?
Смотрю на спящего полуголого Мишу и быстро вспоминаю события вчерашнего дня, просматривая их мысленно на ускоренной перемотке. Очень длинного дня, в результате которого я оказалась не в своей постели.
На поцелуях перемотка замедляется, а меня бросает в жар. Под покровом ночи и в светодиодных огнях вечеринки всё казалось таким естественным и само собой разумеющимся. А как мы будем общаться сейчас, даже не представляю. Сделать вид, что ничего не было? Отличный план!
Но лиловый фингал под глазом Чернова просто кричит о том, что улики налицо!
— Я на кухню, — говорю, опуская ноги на прохладный пол. — Ты как?
— Жив.
Одеяло, которым я его вчера заботливо накрывала, лежит неаккуратной кучей между нами. И у меня вдруг проскальзывает глупая догадка: может быть, он тоже меня им укрывал? Я планировала дождаться, пока его сморит сон и уйти к себе, но так крепко уснула, что не заметила, как настало утро.
— Я вижу, что ты дышишь. Болит чего? — спрашиваю мягко.
Удивляюсь тому, как нежно звучит мой голос. И пугаюсь. Я не хочу, чтобы Чернов вдруг решил, будто я втюрилась в него после одного весьма умелого и приятного засоса!
— Белова, оставь меня в покое. И принеси обезбол, — стонет Миша, отворачиваясь в противоположную от меня сторону.
Поджимаю губы, пытаясь расчесать спутанные после ночи волосы. «Белова» вернулась, а как же «Катенька, ты чудо»? Всё испарилось? После двенадцати рыцарь Чернов превратился в моего обычного сводного брата-идиота?
Чувство обиды неожиданно больно пробирается под кожу и начинает там зудеть.
— А волшебное слово «пожалуйста»? — спрашиваю ехидно, смотря в лохматый затылок Миши.
— А волшебное слово «отвали» как тебе?
— Ну ты и козёл, Чернов! Думаешь, после этого я тебе хотя бы стакан воды подам? — вспыхиваю, вскакивая на ноги и нависая над кроватью.
— Я из-за тебя пропущу следующую игру и не факт, что смогу играть на выездной.
— Никто не заставлял тебя за меня заступаться! Я теперь что, в неоплатном долгу у тебя? Слушай, может, напомнить тебе, как ты меня вчера называл и просил не уходить? Или всё? Память отшибло? — выкрикиваю, не заботясь о том, что Василенко может нас услышать.
Если она вообще ещё в квартире, а не ушла по-английски.
— Не ори, бл, — рычит Чернов и со вздохом переворачивается обратно на спину, закидывая за голову руки.
Демонстрирует мне своё разукрашенное синяками и ссадинами лицо, гематому на ребрах, выступающие и манящие взгляд кубики пресса с дорожкой тёмных волос, убегающих вниз под серые спортивные штаны, которые держатся на одном… кхм.
Поднимаю глаза выше, упираясь кулаками в свои бедра.
Я не успела как следует рассмотреть комнату Чернова, в которую мечтала попасть с того момента, как переехала, зато за последние сутки рассмотрела с различных ракурсов её хозяина и даже успела попробовать его на вкус!
— Друзей нужно выбирать более тщательно, — произношу я, встречаясь с насмешливым взглядом Миши.
Мне хочется схватить ближайшую подушку и запустить в него со всей силы. Никто и никогда меня так сильно не бесил! А кандидаты были! И не один!
— Могу сказать тебе тоже самое. Иди проверь, как там твоя подруженция. И проваливай из моей комнаты. Дай, блин, поспать! — раздражённо говорит Чернов, лениво поглаживая ладонью свои ребра. — Правила помнишь? Или освежить?
Опять эти правила? Он серьёзно? Или издевается?
— Какие именно, Чернов? Хм… не совать язык в мой рот? Ой, постойте! Таких правил у нас не было, — широко улыбаюсь и, подняв вверх правую руку, демонстрирую этому мудаку средний палец. — Обезболивающее найдешь себе сам. Я же тебе не мамочка!
Вылетаю из его комнаты, громко хлопнув дверью, не волнуясь о том, что у этого неотёсанного неандертальца может болеть голова. Почему я должна заботиться о его комфорте и чувствах, если он только что больно ранил мои?
— Гори в аду! — рычу, шлёпая босыми ногами по полу в направлении кухни.
Водички захотел! Обезболивающего! Сейчас принесу и вылью ему её на голову, а таблетки запихаю в…
Останавливаюсь в центре гостиной и недоуменно смотрю в спину Василенко. Её волосы опять кудрявые, она сняла разорванные колготки и надела вчерашнее платье, его край выглядывает из-под клетчатой рубашки Альберто. Поверх Надя повязала фартук и, ловко орудуя лопаткой, лишает девственности блинную сковородку на кухне Чернова.
— Доброе утро! Встала уже? Я тебя не разбудила? Извини, не могла найти миксер и уронила подставку для крышек. Вот садись, я не знаю, что ты любишь, но решила сделать всего по чуть-чуть из того, что нашла в холодильнике. В основном у тебя там только яйца. Поэтому омлет с зеленью и… — слова из Нади вылетают как из пулемета.
Она указывает мне на кухонный остров, заставленный едой и сервированный на двоих. Даже сок апельсиновый выжала из трёх загибавшихся фруктов, лежавших в холодильнике неделю.
Мои брови медленно ползут вверх.
— Не нравится? — сокрушённо всплёскивает руками Надя и бледнеет. — Могу просто воды предложить и аспирина. Я нашла аптечку.
— Сама-то его уже выпила? — не могу удержаться от сарказма и складываю руки на груди, приваливаясь бедром к столу. — У тебя там что-то горит.
Киваю за спину Наде, от последнего её блина уже валит сизый дым. Она ойкает, разворачивается и быстро скидывает его в мусорное ведро, находящееся под раковиной. Неплохо так Василенко здесь уже ориентируется. Где, кроме кухни, она ещё успела полазить?
— Есть не будешь? Может, хотя бы кофе?
Выключив плиту, Надя вытирает руки о фартук и нервно оглядывается по сторонам в поисках кофемашины. Мне хочется выставить её за дверь. Но сначала нужно поговорить. Объяснить, как маленькой нашкодившей девочке, что такое хорошо, а что такое ни в какие рамки не влезает.
— Я сама налью себе кофе, а ты прекрати мельтешить перед глазами и сядь уже, — говорю я, указывая рукой на пустой стул.
Надя замирает с моей любимой чашкой, нелепо вертя её в руках. Смотрит, виновато хлопая ресницами, и опускает взгляд. На её бледном после вчерашних похождений лице, проступает румянец. Прям бедная невинная овечка! Я бы поверила в этот фокус, если бы не стала вчера свидетелем другого!
— Прости меня, пожалуйста, — набрав полную грудь воздуха, выдает подруга. — Я… не знаю, что на меня нашло. Мне нельзя пить. Это было плохой идеей. Я помню обрывками, но понимаю, что, если бы была вчера в адеквате, не проснулась бы здесь, у твоего парня. Спасибо, спасибо, что домой меня не отвезли! Мама меня убила бы.
Парня?
Пусть будет так. Иначе завтра весь универ будет знать, что мы с Черновым живём вместе. А я что-то не очень хочу об этом распространяться. У меня почти получилось вести спокойный и посредственный образ жизни. В университете я староста группы, примерная ученица и не хочу ничего менять.
Хмыкнув, оставляю её жалкие попытки извиниться без ответа. Забираю из рук оцепеневшей Нади свою чашку и ставлю в кофемашину, нажав на «капучино». Поворачиваюсь обратно.
— Тебя сняли на видео, а именно — как ты танцевала стриптиз. Это ты так хотела привлечь к себе внимание или опозориться на всю жизнь? Кстати, ты успела раздеться до трусов и лифчика. Мне продолжать? — выгибаю одну бровь.
— Не надо. Я всё поняла.
Смертельно бледная Василенко поджимает губы и начинает плакать, опуская голову. Закрывает лицо своими кудряшками и громко всхлипывает, шмыгая носом. Пока я молча за ней наблюдаю, развязывает фартук и долго складывает его на столе в аккуратный квадрат, несколько раз проводя рукой по тёмно-синей ткани.
— Я, наверное, пойду, — наконец произносит Надя, поглядывая на меня через плечо.
— Иди.
— Не рассказывай никому про это, ладно? Может, там не было никого из нашего университета. Может быть, мне повезет? — натянуто улыбается одногруппница и идёт в прихожую.
Я — за ней. В квартире идеальный порядок, Надя времени даром не теряла. Плед на диване сложен и подушки аккуратно расставлены, тазика нигде не видно.
— Гейден вроде не учится в нашем универе. Телефон я у него позаимствовала. Когда мой парень проснётся, попрошу его полазить в нём и удалить видео из памяти и облака. Но мой тебе совет: Надь, веди себя поскромнее и избегай таких обществ. Никогда не пей из открытой бутылки и не бери напитки из рук незнакомцев. Представь: если бы я уехала и ты осталась там одна, чем бы всё это закончилось? Думаю, одним видео почти невинного танца дело бы не ограничилось, — говорю, наблюдая, как Василенко застёгивает свои сапоги.
Она что-то мычит мне в ответ, явно рассчитывая поскорее убраться из этой квартиры. Что-то внутри подсказывает мне, что завтра на пары она не придёт. А когда придёт, сядет подальше, как минимум на другой ряд. Мало кто захочет общаться с человеком, который стал свидетелем твоего позора и имеет на руках неопровержимые доказательства. Я вот не общаюсь. Только это совсем не мешает тому человеку иногда напоминать мне о своём существовании.
Вспомнив последнее его послание, сжимаю кулаки, напрягаясь всем телом.