Надя выпрямляется, сдувая с лица кудряшки, и поднимает руку в знак прощания. Киваю. Девушка отворачивается к двери и замирает, взявшись за ручку. Её взгляд приклеен к внушительной коллекции кроссовок Миши, что занимает часть нашей прихожей. Она смотрит на них, потом смотрит на наши куртки и пальто. Кожанку Чернова легко узнать: несмотря на всё разнообразие его мажорского гардероба, он только её и таскает и в снег, и в дождь.
Жду её реакции. Зря я ляпнула про своего парня. Мне хочется дать себе подзатыльник.
Но Василенко меня удивляет, тихо спрашивая, не оборачиваясь:
— На вечеринке был Миша Чернов. Он… он видел?
— Нет. Уже уехал.
— Спасибо, — говорит Надя и, щёлкнув щеколдой, рывком открывает дверь.
Я закрываю её на замок, сделав несколько оборотов, и иду назад на кухню. По пути пнув особо любимую пару кроссовок Чернова.
— Твой парень проснулся, дорогая. Сделаешь ему завтрак? — раздаётся насмешливый голос с дивана.
Сводный брат развалился на нём и успел включить огромный плазменный телевизор, висящий на стене гостиной.
— Что же ты не порадовал своим видом Василенко несколько секунд назад? — спрашиваю, скрещивая руки на груди. — Мало ты как-то поспал. Стоило из-за этого выгонять меня из комнаты?
— Вы слишком громко болтали, а я проголодался. Плюс я решил, что буду пугать только тебя. И я всё ещё жду какой-нибудь обезбол и что-нибудь холодное, чтобы приложить к лицу. Пожалуйста, — картинно просит Чернов.
— Я не буду тебе прислуживать. Правила и всё такое. Напомнить?
Миша закатывает глаза, посмеиваясь. Он так и не потрудился надеть на себя что-то кроме серых домашних штанов, а мне всё так же хочется его придушить.
Я планирую закрыться в своей комнате и не выходить оттуда до завтрашнего утра. И составить своё расписание на неделю так, чтобы мы пересекались как можно меньше. Несмотря на то, что вчера его язык успел тесно познакомиться с моим, в наших отношениях явно произошел откат назад.
Почему?
Разбираться в тараканах Чернова мне совершенно не хочется. По крайней мере, не сегодня.
— Налей хотя бы воды. У меня голова кружится, когда я встаю.
— С лидокаином? — огрызаюсь я, стараясь не смотреть на него и уж тем более не жалеть.
Было бы ему так плохо, как он хочет это показать, из комнаты своей не выполз бы. Судя по пустой тарелке перед ним, он уже успел перекусить тем, что приготовила Надя, и выглядит определённо бодрее. На умирающего не похож.
— Хотя бы с аспирином, — беспечно говорит Миша, крутя в пальцах пульт от телевизора.
Я открываю холодильник и, порывшись в морозилке, достаю оттуда смесь для приготовления смузи. Несколько секунд смотрю на неё в раздумьях. Могу измельчить её в блендере, сделав коктейль, и отнести его Мише, как примерная сводная сестра. Или…
Беру со стола приготовленный Надей омлет и свой кофе, направляясь к себе в комнату, чтобы выполнить задуманный план по заточению. Поравнявшись с диваном, кидаю пакет с замороженными фруктами Чернову на живот.
— Чего творишь, ненормальная? — орёт он, подпрыгивая от неожиданности сантиметров на двадцать над диваном.
Пульт от телевизора падает на пол. Я мило улыбаюсь, глядя в подбитые глаза, которые ещё сегодня ночью мне было так жаль.
— Это всё, что я могу тебе предложить… приложить к твоему лицу.
Глава 18
Откинувшись на спинку дивана, смотрю вслед этой ехидне и не могу сдержать улыбку. Скольжу взглядом по фигуре Кати, когда она, перебирая стройными ножками, взбегает вверх по лестнице на свой этаж. На ней вчерашние обтягивающие джинсы и просторная белая футболка. Носки она успела где-то снять, и её голые розовые пятки мелькают перед моими глазами как мушки.
Я легко могу окликнуть Белову и сделать ещё одну попытку выбесить её, тем самым продлив наше нахождение рядом ещё на несколько минут, но думаю, на сегодня достаточно.
Беру ледяной пакет — ну хоть так помогла — и прикладываю к скуле. Из горла вырывается приглушённое шипение.
Сука Гейден. У меня давно чесались руки навалять Миру, не было подходящего случая, а вчера всё получилось как-то само собой. Надеюсь, он сегодня тоже без боли не может смотреть на себя в зеркало и сплёвывает кровью.
Наверху громко хлопает дверь.
Разозлилась малая.
И я её отлично понимаю.
Никто и никогда в жизни меня так сильно не выводил из себя, как она. Когда смотрю, как открывается её рот, шевелятся губы и между белых зубов мелькает маленький розовый язычок, генерируя сарказм и шутки, хочется тут же её заткнуть. Своим ртом.
Толкнуть к стене, навалиться сверху и прижаться к её губам, заставляя их раскрываться мне навстречу. И так с грёбаной первой встречи.
Вместо этого предпочитаю держаться от Беловой как можно дальше.
— Ппц, — бормочу, опуская взгляд на собственный пах.
Запрокидываю голову и зарываюсь лицом в ледяной пакет, пытаясь остудить собственные грязные мысли.
Выходит паршиво.
Я до сих пор катаю на языке её вкус.
И не знаю, благодарить ли мне Василенко-младшую или закопать при первой же возможности. Если бы не её выходка на вчерашней тусе, ни фига бы мы не остановились.
Пальцы покалывает, они зудят, когда я вспоминаю о мягкой бархатной коже под ними. И о тонком чёрном кружеве белья, которое почти не прятало от меня грудь Беловой.
Сегодня утром я как идиот двадцать минут пялился на спящую рядом Катю. Накрыл её одеялом и убрал падающие на лицо волосы. Первый раз со мной рядом спала девчонка, с которой у нас ничего не было в этой самой постели. И первый раз мне хотелось, чтобы она никуда из нее не сваливала.
Что мне мешает сейчас встать, отшвырнув все но, и подняться к ней в спальню? Нарушив при этом с десяток собственных правил, которыми я пытаюсь обезопасить свою же жизнь?
Долбаные моральные принципы.
Я ни хрена не рыцарь. Одно дело распечатать на спор какую-то левую девицу и свинтить из её жизни раз и навсегда. Другое — знать, что эта девица никуда из твоей жизни не денется.
Её папаша с моей матерью вместе уже почти десятилетие. Они странная парочка, но разбегаться в ближайшем будущем явно не планируют. А я не планирую трахать свою сводную сестру, а потом смотреть на неё на всех семейных праздниках и представлять, как делаю это снова и снова.
Рядом пиликает телефон, и я с глухим стоном отбрасываю от себя уже ставший мягким пакет с какой-то веганской фигней — ананасы, что ли?
«Жду сегодня твою тачку на парковке у моего дома. С ключами и документами».
Прислано с номера Марка Гейдена, но я знаю, что это писал его больной старший братец.
Сжимаю мобильный до боли в разбитых кулаках, которые опять хочется почесать о чью-то рожу.
У каждого есть грязные секреты.
Я точно знаю, что у Кати Беловой они есть. Не зря её отец держит дочку рядом с собой на таком коротком поводке. С её неуправляемым и взрывным нравом можно только предполагать, во что она вляпалась. Иногда мне очень интересно узнать, где и как моя ехидна провинилась.
Только я знаю, что без ответа она это не оставит. И обязательно сунет свой хорошенький нос в мои секреты.
А они у меня есть. Я же говорю: они есть у всех.
Три года назад, когда мать подарила мне тачку и права к ней, я тоже имел неосторожность оступиться. Отмечал это дело в клубе и немного перебрал. Очнулся, когда меня уже стаскивали с какого-то урода. Он еле дышал. Скорая, разборки с полицией, ночь в камере. Повезло или нет, но матери с отчимом тогда не было в городе. И я как малолетний пацан струсил попросить помощи у собственных предков.
Вместо этого мне помог отец братьев Гейден. И при любом удобном случае его дети мне об этом напоминают.
Бежать к Мирону по первому же зову я не собираюсь.
Откидываюсь обратно на спинку дивана, крутя в руках мобильный.
Спор наш ещё в силе. Время выйдет в новогоднюю ночь, такие были начальные условия. У меня есть ещё почти месяц, чтобы завалить Библиотекаршу и остаться при своей машине.
С какой стати я повёлся на его провокацию и ввязался в этот дебильный спор, до сих пор понятия не имею.
Было лето, и меня некрасиво киданула Василенко-старшая. Я по ней не сох, да и вообще никаких чувств, кроме потребительских, не испытывал. Но, твою мать, весьма обидно, когда твоя девушка с разбегу перепрыгивает в койку к твоему другу, а по совместительству и капитану команды, в которой ты играешь. Обложили со всех сторон.
Та ещё Санта-Барбара получилась.
Короче, я напился в слюни. О том вечере ни фига не помню, даже как попал домой и дополз до своей кровати. Что я именно полз, мне на следующее утро любезно рассказала Белова.
В красках рассказывала, не упуская ни малейшей детали, и смеялась, хотя её никто и не спрашивал. Тогда мне особенно сильно захотелось заткнуть ей рот своим или придушить. До сих пор не могу определиться, чего мне хочется сделать с этой ехидной больше.
Мирон снял, как мы забивались насчёт спора на видео. Хобби у него такое: снимать видосы и свои игрища. Страшно представить, сколько компромата он хранит в мобильном.
Смотрю на свой телефон, а потом в потолок.
Там, в спальне, Белова, скорее всего, расхаживает из стороны в сторону и покрывает меня матами. А вот это уже моё хобби(ну кроме основного, конечно): доводить сестрёнку. Чувствую, как от её сквернословий портится моя, и так не совсем чистая, карма. Довольно провожу языком по губам, вспоминая на вкус ее язычок.
А что, если…?
Не успеваю правильно сгенерировать поток собственных мыслей, как уже оказываюсь на ногах.
Немного шатает, похоже, легкий сотряс у меня всё же есть. Пытаясь остановить круговорот гостиной перед глазами, поднимаюсь, держась за перила, наверх.
Вау. Мне словно опять шесть, и я попал на карусель для взрослых.
— Твою мать, — шиплю, понимая, что дело дрянь.
Придётся пропустить конец сезона. Когда только стал капитаном, не совсем честно подвинув другого, это отстой. Такие жертвы, и всё зря.