С мужчиной такого бы никогда не произошло.
— Отдай, — повторяю чуть твёрже, борясь со спазмами в горле.
Видео заходит на третий круг. Если Миша опустит взгляд, он сможет рассмотреть моё неприкрытое одеждой или бельём тело во всех ракурсах. Там не скрыто ничего, но самое мерзкое, что я сама его выставляю напоказ, мне вроде как нравится происходящее, хотя я совершенно ничего не помню. Только вот на экране воспроизводится, как смеюсь неестественным громким смехом и сама позирую оператору.
Глебу.
Чёртову сыночку прокурора, которому я не один раз отказывала в близости. Хотя мы были вместе, но я просто не хотела спешить. Хотела быть для него кем-то особенным, а не очередной куклой. Верила в любовь и пони, скачущих по радуге. Все девочки верят в сказки, вот и я… верила.
— Кто. Это. Сделал. — Чеканя слова, произносит Чернов, вена на его виске вздувается, быстро пульсируя, выдавая насколько зол её хозяин.
Моё лицо непроизвольно кривится в плаксивой гримасе. Я чувствую, как поджимается, начиная подрагивать, нижняя губа. И не могу двинуться с места. Мои босые ступни словно приросли к кафельному полу ванной. На меня напал чудовищный паралич.
Миша не смотрит на видео, а всё так же продолжает не моргая глядеть на меня. Раздувая ноздри, считывает мою реакцию.
Я не хочу выглядеть жалко. Не хочу, чтобы он смотрел на меня так.
Ванная тесная, и стены на нас давят, словно ещё больше уменьшая пространство. Моя рука дрожит, ладонь покрывается липким потом, но я и не думаю её опускать.
Вдох-выдох.
— Миша… — голос опять срывается и выходит из груди со скрипом. — Отдай, пожалуйста… Не смотри, пожалуйста… выключи… это.
Я вздрагиваю и прикрываю голову руками, потому что Чернов замахивается и швыряет телефон в стену. Удар получается такой силы, что мой несчастный мобильник разлетается на несколько частей, падая к нашим ногам.
Убрав руки, ошарашенно смотрю на кафель и вмятину на нём, от которой расходится паутинка трещин.
— Прости пожалуйста… я… я… — Пячусь задом, пока бедрами не упираюсь в холодный камень раковины.
Я хочу оправдаться. Сказать, что это не я там выплясываю в чём родилась. Что это не меня опоил после выпускного собственный парень и не побоялся поделиться отснятым материалом с несколькими своими друзьями. Город у нас маленький, информация распространяется быстро. И вот уже на следующее утро видео видели все. Включая мою маму, моих подруг и ректора университета, куда я собиралась подавать документы.
— Твою мать, Катя! — оборвав меня, шипит Чернов. — Я убью того, кто это сделал.
Запрокинув вверх голову, прикрывает глаза. Его грудь часто вздымается, а ладони словно непроизвольно сжимаются в кулаки.
— Не надо… — хнычу, качая головой, прижимая к груди руки. — Ни к чему…
Я даже плакать как нормальный человек не могу. Мне просто хочется исчезнуть из этой ванной и из этой квартиры.
Мне нравилось быть с Мишей на равных. Спорить с ним, ругаться, выводить из себя. Без косых и жалостливых взглядов. Отец не распространялся о моем позоре даже внутри своей новой семьи. Он нашёл людей, которые подчистили материалы с моим участием в интернете. Только видео завирусилось. Прошлось по всем знакомым и не очень. А оригинал Глеб так и вообще нагло отказался удалять. Ему нравилось упиваться моим унижением. Это доставляло ему удовольствие и тешило его чувство власти.
— Оно само воспроизвелось, как только упало на твой телефон, — вдруг говорит Миша, прерывая наше напряжённое молчание. — Я ничего не трогал.
Понемногу дыхание начинает выравниваться, пускаю кислород в лёгкие маленькими порциями и несколько раз киваю, тряся головой как болванчик. Я ему верю, потому что такое уже было. Поэтому отец так внимательно следил за моими контактами и номером. Согласитесь, так себе ситуация, если на лекции внезапно придёт подобный подарочек.
— Спасибо… забудь, пожалуйста… то, что видел… — молю, отворачиваясь от него, цепляясь пальцами за край раковины. — И уйди…
— Никуда я не уйду, — звучит глухой голос за спиной, а в следующее мгновение теплые ладони ложатся мне на плечи.
Миша сжимает их и медленно ведет ими до моих локтей. Разворачивает к себе резким движением. Между нами расстояние не больше нескольких сантиметров. Я ощущаю тепло его дыхания на своих волосах и сжимаюсь в комочек, не в силах поднять на него глаза.
— Мне не нужна твоя жалость.
— К чёрту жалость.
Вздрагиваю и покрываюсь мурашками с головы до ног, потому что Чернов неожиданно ласково проводит костяшками пальцев по моей щеке. Поддевает мой подбородок, заставляя смотреть прямо на него, нависнув сверху надо мной.
— Я собираюсь тебя поцеловать, и это совсем не из жалости. Поняла?
Мои глаза расширяются. Сердце вдруг начинает биться в груди как бешеное, и в этот раз совсем не от ужаса и стыда. Я бы никогда не подумала, что после увиденного он опять захочет меня поцеловать. Что ему не будет мерзко…
— А если я против? — спрашиваю и быстро облизываю губы, неосознанно приоткрывая их.
Взгляд Чернова прослеживает это движение, а мои глаза приклеиваются к его подбитым сухим губам.
— А ты против?
Склоняет голову ещё чуть ниже, не оставляя мне долбаного выбора! Мои ресницы подрагивают.
— Нет.
Мой ответ заглушают чужие губы, для которых спросить разрешения было лишь небольшой формальностью.
Он целует меня аккуратно, не так варварски и страстно, как два дня назад на вечеринке братьев Гейден. Он не торопится врываться в мой рот своим наглым циничным языком, а дразнит им и щекочет губы. Мягко подхватывает то нижнюю, то верхнюю, втягивая в свой рот. Заставляя моё тело плавиться от этих внезапных ощущений. Глаза от удовольствия закатываются. Пальчики на ногах поджимаются, и горячее тепло разливается по венам.
Все мои поцелуи до…просто стираются из памяти.
Миша перемещает одну ладонь мне на спину, сжимая в кулаке ткань блузки. Вторая лежит на моей шее, гладит кожу, словно успокаивая. Цепляюсь за его запястье, как утопающий за брошенный круг.
Мы отрываемся друг от друга, одновременно делаем глубокий вдох и, не открывая глаз, заходим на второй круг.
Я будто только что побывала на американских горках, где чувство ужаса меняется со скоростью в несколько сотен километров в час на чувство эйфории. Сердце бешено стучит о рёбра, стыд и страх всё еще меня не отпустили, но я дрожу уже меньше. Позволяю себя целовать классному парню, который, несмотря на все его недостатки и сквернословия, всё равно мне нравится. Сильно нравится. И, даже если после этого поцелуя ничего больше не будет и он опять выставит меня за дверь, я позволяю ему это делать, потому что мне так нужно почувствовать себя обычной живой девчонкой.
Главное, чтобы не жалел.
Я привстаю на носочки и растворяюсь в этой нежности, которую дарят мне губы Миши. И понемногу сама включаюсь в игру. Закидываю руки ему на шею и зарываюсь пальцами в мягкие волоски на затылке. Ладонь на моей спине напрягается и притягивает меня ближе к твердому мужскому телу. Моя грудь упирается в его, отделённую лишь несколькими слоями ткани. Его сердце часто стучит диагонально моему.
Я улыбаюсь. Ему тоже это в кайф.
Забываюсь и подхватываю зубами его нижнюю губу, тяну на себя, скользя по ней языком, и чувствую привкус металла.
— Ауч, — шипит Миша и разрывает поцелуй. — Поосторожнее, котёнок. Я всё ещё раненый боец.
Он не отстраняется, продолжает смотреть на меня сверху вниз. Его голубые глаза почти чёрные, и меня засасывает в эти омуты, утягивая в водоворот искушения и похоти.
Чернов проводит языком по своей нижней губе, слизывая кровь из открывшейся ранки, и смотрит на меня так…опасно и порочно, что я готова тут же растечься лужицей перед ним. Мысленно дав себе подзатыльник, приказываю своим мозгам встать на место. Но кажется, меня предали не только тело и сердце, но и разум.
— А я буду звать тебя Мишутка, идёт? — улыбаюсь, всё ещё продолжая пялиться на его рот.
Миша издаёт короткий смешок и упирается в мой лоб своим. У меня перехватывает дыхание и, покачнувшись, я опускаюсь обратно на пятки.
— Буду твоим личным плюшевым мишкой, возьмёшь меня ночью с собой в кровать? — спрашивает парень, поигрывая бровями.
— Фу, Чернов! — запрокинув голову, тихо смеюсь. — Какой же ты пошляк!
Миша усмехается, глядя на меня сверху вниз.
Мои руки всё ещё лежат замком на его шее, а его — на моей пояснице.
Боже…
Мы обнимаемся! Одни в тесной ванной! Одни в квартире! И, судя по нашему общему приподнятому настроению, собираемся продолжить целоваться.
Мой смех обрывается, а пульс снова начинает набирать обороты.
— Что? — внезапно хрипло спрашиваю.
— Ты смеёшься…
— Я часто делаю это.
— Не рядом со мной.
Склонив голову набок, Миша как-то странно смотрит на меня, а я не могу разгадать, какие эмоции он пытается спрятать внутри. Опять собирается закрыться и включить циника-грубияна?
Губы припухли и горят огнём, облизываю их быстрым движением языка. Чернов опускает ресницы и подаётся вперед, оставляя на моих губах быстрый, словно украденный поцелуй, а потом перестаёт меня обнимать.
— Пойдём поедим, и ты мне всё расскажешь, Белова. Всё, что с тобой произошло.
— Я не хочу тебе ничего рассказывать. — Встаю в позу, скрестив руки на груди.
Опять переживать этот позор? Пусть ещё попросит показать ему разок это видео. А оно даже не полное…там ещё и фотографии есть.
— А придётся, — отрезает Миша и, демонстративно поправив свой пах, выходит за дверь.
— Может, лучше ещё раз поцелуемся? Я могу снять кофту! — кричу вслед широкой спине, обтянутой серой домашней футболкой.
— Не прокатит! Сначала поболтаем, а потом уже сцепимся языками по-другому!
Закатываю глаза на это романтичное предложение и опускаю взгляд на остатки своего разбитого телефона. Почему-то мне кажется, рассказать Мише обо всём, будет правильно, что ли… Не оправдываться в слезах, как я это делала при отце и маме, пытаясь скрыть неприятные факты и сгладить углы, а вывалить, как всё было на самом деле. Без прикрас. Почему-то мн