— Друзья, — выдыхаю.
— Ладно, подруга, поехали. Проведаем берлогу Чернова.
Я хочу сказать, что поеду одна. Но не решаюсь ему ещё раз отказать. Альберто выглядит расстроенным, хотя и пытается бодриться. Я тоже чувствую себя не совсем уютно и натянуто улыбаюсь.
До адреса, где я жила под одной крышей с Мишей чуть больше полугода, мы добираемся когда уже совсем стемнело. Я бегло оглядываю парковку перед подъездом. «Порше» нет.
Правда отдал?
Сердце грохочет в груди, когда поднимаемся с Альберто на нужный этаж. Створки лифта открываются и уши закладывает от грохочущей на всю лестничную площадку музыки.
Хмурюсь, впиваясь взглядом в нашу с Мишей дверь. Какого чёрта там происходит?
— Кать, — слышу голос Альберто за спиной, но я уже решительно иду в квартиру.
Дёргаю на себя дверь и на секунду зажмуриваюсь. Вместо того чтобы никуда от меня не сбегать, мой сводный брат решил закатить вечеринку!
Толпа людей расположилась в наших гостиной, кухне и прихожей. Проталкиваю себе дорогу, выставив вперед плечо и шарю глазами по незнакомым лицам в поиске знакомого!
Если он решил с кем-нибудь переспать, я его убью! И это будет мне уроком. Очередным уроком на всю жизнь. Больше никакого доверия к людям. Никогда. Если я застану Мишу с девушкой, я его никогда не прощу.
Альберто маячит где-то сзади меня, но я почти забываю о его присутствии. Широким шагом двигаюсь в сторону комнаты Миши. Сердце бьётся где-то в горле, а живот скручивает спазмом от злости и разочарования.
Если сейчас на нём будет скакать какая-нибудь девица, я просто уйду. Ноги моей здесь не будет. Забуду его. Перееду, брошу университет. К чёрту всю эту любовь, от которой кружится голова и невозможно дышать!
— Эй! Смотри куда прёшь! — летит мне в спину, когда я, не разбирая дороги, наступаю кому-то на ноги.
Не оборачиваясь, показываю средний палец говорящему.
Я уже в коридоре, здесь посвободнее и менее шумно. Мой взгляд приклеился намертво к двери в конце коридора. Всего несколько шагов, и я смогу отворить её и заглянуть внутрь. И прошу бога и одновременно Чернова не разочаровывать меня. Не убивать во мне то светлое, что он смог разжечь на месте пепелища.
Но тут дверь открывается и наружу вываливается довольная шатенка. Она быстро поправляет сползающее на груди платье и одёргивает юбку, разглаживая по бёдрам ткань. Моё сердце корчится в агонии и медленно умирает. Девушка вытирает уголки губ и поправляет потёкший макияж. Заметив меня, удивлённо выгибает брови.
— Чего пялишься?
— Ничего, — отвечаю сипло, сжимая кулаки. — Пошла отсюда.
Видимо, что-то такое есть в моём взгляде, потому что она не спорит. Отходит в сторону и огибает меня по дуге, бросив на прощание тихое:
— Дура!
Определенно, разум покинул меня и помахал ручкой. Я собираюсь зайти внутрь и выцарапать Чернову глаза, а потом уже убежать побитой собакой, зализывать очередные кровоточащие раны своего сердца.
В комнате пахнет сексом. Этот запах душит меня до тошноты и в очередной раз выбивает почву из-под ног. Я оглядываю комнату Миши и не верю, отказываюсь верить, что он так быстро нашёл утешение в других объятиях. Он обиделся, что я не доверилась ему, и решил добить всё собственными руками?
В душе шумит вода.
Брезгую сесть на развороченную постель и, прижимая руки к груди, где нестерпимо ноет, жду. Не обращая внимания ни на спазмы, которые скручивают в узел желудок, ни на громкую музыку за стеной, сотрясающую пол.
Дверь ванной открывается, и я забываю, как дышать.
Марк Гейден останавливается и удивленно приподнимает брови на своем сытом и расслабленном лице. Не стесняясь, застёгивает ширинку джинсов, смотря прямо мне в глаза.
Боже… Я никогда бы не могла подумать, что буду настолько рада видеть этого засранца!
— Пиранья? Какими судьбами? — ухмыляется Марк.
— Я здесь живу. Где Чернов?
— Понятия не имею. Выпьешь со мной? Я скучал, — склоняет голову набок и облизывает меня сальным взглядом с макушки до пяток.
— Господи, Марк! Нет! — брезгливо морщусь и спешу на выход. Подышать и найти своего Мишу.
— У меня с ней ничего серьёзного! О, Ал, и ты здесь?
Я протискиваюсь мимо Альберто и бросаю на бегу:
— Выпроводи их всех! Я сейчас…
Поднимаюсь наверх и дёргаю за ручку дверь своей комнаты. В ней кромешная тьма. Даже шторы задёрнуты. И пахнет… не совсем приятно.
Бью по выключателю и, широко распахнув глаза, смотрю на свою постель. На которой лежит Чернов. Одет и совершенно один. Он спит, подмяв под себя мою подушку и уткнувшись носом в руку.
Вся тревога, терзавшая меня последние минуты, испаряется, когда я смотрю на его умиротворённое, опять с разбитой скулой, лицо.
Глава 29
Доброе, мать его, утро.
Мне вчера по виску долбанули металлической трубой? И в рот нассали кошки? Не помню, чтобы когда-то с похмелья я чувствовал себя настолько паршиво. Пытаюсь разлепить глаза и тут же жмурюсь от ослепительно яркого света, льющегося через шторы.
Шторы? В моей спальне их никогда не было.
События прошлого вечера смутными обрывками врываются в память, когда я пытаюсь приподнять голову с подушки. Лучше бы не делал этого. Пульсация в голове только усиливается.
Знакомый запах окутывает со всех сторон. Под рёбрами что-то начинает неприятно ныть. Не испытывал ранее ничего и отдаленно похожего на душевные терзания, о которых так любят рассказывать в дешёвых сериалах по центральному телевидению и бульварных романах для женщин, в своё время пачками потреблявшихся моей матерью.
Но именно что-то такое я сейчас и чувствую. Перевернувшись на спину, открываю глаза и впиваюсь взглядом в белый потолок.
Катя. Сводная мелкая сестра занозой засела у меня в печёнке, а теперь, видимо, перекочевала из этого органа в другой. И я сейчас не о том, что находится у меня в нижней половине тела и раньше отвечал за общение с женским полом. А о другом, который качает кровь быстрее и повышает давление, когда я думаю о своей ехидне.
Она же моя? Была моей.
Чёрт.
Как я мог так вляпаться?
Розовые пони, единороги, лепреконы и прочий волшебный народец нашли меня и отфигачили ногами и руками, заставив поверить в любовь?
Иначе какого хрена я который день схожу с ума по Беловой? Думаю о ней каждую грёбаную секунду. Пришлось накидаться алкоголем, чтобы хоть ненадолго отключить башку и перезагрузиться.
Меня коротнуло на ней нехило так ещё несколько месяцев назад. Думал, как-нибудь решу по-быстрому этот вопрос, вечно же мы вместе жить не будем. Тащился, когда она одевалась в свои примерные юбочки, блузочки и была такая вся пай-девочка, которую хочется тут же облапать, завалить и испортить. А потом она открывала рот, и оказывалось, что эта пай-девочка умеет кусаться так, что яйца сжимаются. Истинный кайф. Искал ей замену, кувыркаясь с другими, и думал только о её аппетитной фигуре, алых губах и остром язычке, который мечтал попробовать на вкус, с тех пор как первый раз увидел её в доме своей матери.
Тогда-то я и начал её рисовать, чтобы хоть как-то сдержаться, не сорваться и не вломиться в её комнату или её ванную. Клиника.
Чем меньше мы пересекались, тем было лучше и безопаснее для нас обоих.
Сейчас всё иначе. Только дал себе немного воли, как всё — подсел на неё, как на наркотик. Мой личный сорт котёнка. Трогать, обнимать, целовать. Хочу с ней делать всё, что только возможно.
Её смех вызывает у меня ответную улыбку. Её нежные прикосновения — дрожь и тяжесть в паху, перерастающие в неконтролируемое желание обладать.
А её недоверие больно задело то, что спало внутри меня мёртвым сном. В тот самый момент, когда я понял, что она сбежала отчасти от меня тоже… я её почти возненавидел. И тут же осознал, насколько сильно, твою мать, её люблю.
Я бы её никогда не предал. Я готов убить любого, кто её обидит. Лишь бы она никогда больше не плакала. Никогда не плакала из-за меня.
Когда увидел её на том видео… Голенькую, беззащитную девчонку, которую явно опоили. До сих пор красная пелена ярости перед глазами, и в виске тут же начинает пульсировать с новой силой. Не от головной боли, а от новой порции злости.
Глебасика, её бывшего, не закатать в асфальт остановила только перспектива уголовки и возможность присесть за решетку. Даже дипломатический статус Гейденов тут не помог бы меня вытащить. Спасибо Миру за то, что хранит в своей огромной библиотеке роликов всякую дичь. Что на папашу прокурора нашли, что на сыночка. Один обосрался, другой сложил с себя все полномочия. Скорее всего, двигают в какой-нибудь Израиль, где отсидятся пару лет на ворованных деньгах. Главное, чтобы Катю больше не доставали и дали ей жить, как она всегда мечтала.
Что до папаши её… хрен знает, что тут сделаешь. Почему у него такая маниакальная тревога за дочь, перерастающая в ненависть? Непонятно. За гранью моего понимания. Мать моя, конечно, его бросать не собирается.
«Володя просто за Катю испугался…»
Ага. Испугался он, когда мордой его приложил о капот его же тачки. И в СИЗО посадил подумать до утра.
Блин, я Гейденам теперь должен не только «порш», но походу и душу Миру продать придётся. Или с друзей её не берут?
Никогда не задавался вопросом, есть ли у меня друзья. Так, приятели. Их всегда было навалом, никого близко в свою зону комфорта не пускал. Но первым почему-то я набрал Мира, когда решил отдать должок бывшему Беловой. И даже машины для этого было не жалко. Пусть делает с ней, что хочет.
Радар моих ценностей стремительно сместил ориентир.
В глубине квартиры слышится шум. Ещё не все успели свалить? Или кто-то ждёт особенного приглашения на выход? Никого не хочу видеть. Планирую закинуть в рот несколько колёс и завалиться обратно спать.
Меня подбрасывает на кровати. Сажусь так стремительно, что мутнеет в глазах. Мне же не показалось?
Это её смех…
Или я ловлю глюки?
Морщась от каждого движения, насколько могу быстро спускаюсь вниз и застываю.