— У неё новый номер. Сейчас она спит, время видела?
— Буди скорее. Володя… он… — мать начинает рыдать, бессвязно что-то бормоча.
То, что Володя её урод моральный, я как-то не успел до неё донести. Занят был своей сводной сестрицей и тем, что она наконец от меня никуда не бежит. Сдалась и отдалась. Успокоилась и спрятала свои иголки.
— Умер? — спрашиваю глухо.
Вот этого только не хватало. Тру рукой шею и, повернувшись, смотрю в закрытую дверь, за которой безмятежно спит котёнок.
— Что ты такое говоришь, Михаил! — визгливо взвивается мать, на секунду перестав плакать, потом всхлипы всё же возвращаются. — Переломался весь. Оперируют. Прогнозов не дают никаких.
— Авария?
— Да. Мне только недавно позвонили. Я уже еду в больницу. Привезёшь Катюшу?
Моя мать свято верит, что отношения у её мужа и его дочери нормальные, в тонкости не вникает. Она по большей части витает в облаках, стараясь не замечать ничего плохого вокруг себя. Неспециально или, наоборот, намеренно, я так до конца и не понял. Удобно жить всегда на вечном позитиве. Не знаю, звонила бы она, успей я рассказать, как Володя чуть не зашиб Белову?
— Мы приедем. Адрес и прочую информацию скинь в сообщении. Ты не за рулем?
— На такси. Жду вас.
Нажав отбой, колеблюсь несколько секунд и возвращаюсь в комнату. Если бы с моим отцом что-то случилось, каким бы козлом при этом он ни был, я бы хотел это знать. Наверное.
Спустя двадцать минут мы тоже запрыгиваем в такси. Катя непривычно бледная и тихая. Барабанит пальцами по своей коленке и не мигая смотрит в окно. На новость о папаше отреагировала спокойно, лишь губы сжала в тонкую линию. Молча собралась и скинула сообщение о случившемся своей матери. Ни слёз, ни истерики. Совсем не плакса она; когда встречался с Милкой, та могла разреветься по любому поводу.
— Иди ко мне. — Обнимаю Белову за плечи и притягиваю к себе.
Она немного сопротивляется, пытаясь стряхнуть мои руки, а потом сдаётся.
— Что там произошло, не знаешь?
— Мать расскажет, как приедем.
— А если он не выживет? — спрашивает тихо, пряча лицо у меня на груди.
— Сильно будешь тосковать? — Маленький кулачок сильным ударом прилетает в недавно поджившие рёбра. Морщусь, давясь воздухом. — Я пошутил. Всё будет нормально, котёнок. Врачи умеют творить чудеса.
— Я не знаю, что чувствую, Миш, — всё так же тихо признаётся Катя, вычерчивая пальцем круги на моей ладони. — Возможно, ничего? Я должна больше за него переживать, он же мой отец. А у меня внутри пустота. Я сволочь?
— Ты в шоке, малышка. Не копайся сейчас в себе. Володя, конечно, мудак, но он твой отец, и другого у тебя не будет.
— А где твой отец? С ним всё в порядке? Ни ты, ни Анна никогда про него не рассказывали.
Вздыхаю и целую её волосы.
— Было б странно, если бы мать трепала о нём при тебе и Володе, — невесело усмехаюсь. — С ним всё в порядке. Он живет в Иркутске, вахтами работает на Севере по полгода. Обычный мужик, без амбиций, или, вернее, давно на них забил. В семье мать всегда всем руководила, её не устраивала его амёбность, она же деятельная такая. Сама знаешь. Бизнес с нуля построила, всё сама. Мужик ей не нужен был, пока отца твоего не встретила.
— А за него зацепилась почему, как думаешь?
Не понимаю, что Катя хочет от меня услышать. В душу матери я никогда с расспросами не лез и вообще далёк был от темы отношений, семьи и детей. Завертелось у неё с отцом Беловой всё быстро, моего мнения относительно этого брака никто не спрашивал. Да и плевать мне было.
— Влюбилась, наверное, — отвечаю рассеянно.
Катю, кажется, мой ответ удовлетворяет. Она перестаёт ёрзать и замолкает. Так мы и добираемся до места.
Если снаружи — на улице — город ещё до конца не проснулся, то в больнице уже никто не спит. Суета, громкие голоса, специфический запах медикаментов. Атмосфера давящая и гнетущая.
Надев бахилы, проходим по коридору к регистратуре. Матери нигде не видно, на телефон она тоже не отвечает. Непонятно вообще, здесь она или ещё в пути.
— Подскажите, пожалуйста, к вам поступал Белов Владимир Юрьевич? Семьдесят третьего года рождения, — произносит Катя.
Останавливаюсь рядом с ней и сжимаю её руку. Она в благодарность сжимает в ответ. На меня не смотрит, гипнотизирует взглядом женщину в белом халате, которая, бросив на нас быстрый взгляд, начинает что-то печатать и высматривать в мониторе.
— Кем будете?
— Дочь, — хрипит Катя.
— Вам в хирургию, седьмой этаж, там разберётесь. Вещи в гардероб сдайте, так не пропустят.
Пока поднимаемся наверх в грузовом лифте, приказываю отчиму во чтобы то ни стало выкарабкаться с того света. Катя бледнее, чем была до этого в машине, смотрит в одну точку, не замечая ничего вокруг.
Изучаю её точёный профиль с чуть вздернутым носом и искусанными напряжёнными губами. Длинные ресницы мелко подрагивают, грудь вздымается от прерывистого дыхания. Нервничает малышка. Обманывает и себя, и меня, говоря, что ничего не чувствует. Ощущаю её липкий страх.
Люблю её, просто капец как, и меня самого чуть ли наизнанку не выворачивает от мысли, каково ей сейчас. Всё так же, держа её за руки, тяну к себе и заключаю в объятия.
— Всё будет хорошо, котёнок. Всё будет хорошо, — бормочу, устраивая подбородок на её макушке.
Катя неуверенно кивает.
Коридор в хирургии плохо освещён, но мать я замечаю сразу. Она, как обычно, не сидит на месте, меряет быстрыми шагами пространство, мотаясь из стороны в сторону. Заламывает руки и поскуливает, как выброшенный на улицу щенок. И правда, наверное, любит этого козла Володю, раз так переживает.
— Анна, есть какие-то новости? — спрашивает Катя, останавливаясь напротив.
Мама замирает, прекращая свои метания, и не сразу фокусирует на нас взгляд покрасневших глаз. Несколько секунд растерянно моргает и бросается к нам.
— Дети! — всхлипывает, обнимая нас за шеи. — Мишенька, Катенька…
Обмениваемся с Беловой озадаченными взглядами. Катя, кажется, перестаёт дышать, смотрит на меня умоляюще.
— Ма, скажи что-нибудь внятное.
— Оперируют, пока что… ничего не понятно. Мы поругались, он вспылил, выпил, никогда его таким не видела! И сел за руль! Полночи не спала, ждала, когда вернется! А под утро позвонили — перевернулся! Других пострадавших нет, на пустой трассе всё произошло, неизвестно, сколько он там один лежал. Хоть бы выжил… Володенька, любимый мой, — мама опять подвывает, глажу её подрагивающую спину на автомате.
Катя выпутывается из её рук и устало опускается на больничную кушетку, пряча лицо в ладонях. Не плачет, просто дышит.
Усаживаю мать рядом и опускаюсь перед ними на корточки.
— Давно оперируют?
— Пару часов, — невнятно отвечает мама. — Это я виновата.
— Никто не виноват, — обрываю её резко. — Кать, ты как?
— Нормально, — бормочет сквозь пальцы.
С силой убираю руки от её лица и, удостоверившись, что она не ревёт, целую каждый её пальчик. Мать поражённо охает, перестав плакать, и таращится на нас в полном шоке. На её немой, застывший на губах вопрос киваю. Дескать, понимай, как хочешь. Сейчас неподходящее время вдаваться в подробности наших взаимоотношений со сводной сестрой. Всё померкло на фоне событий этого утра. Владимир Белов перетащил новостное одеяло на себя.
Усталый хирург появляется из операционной через сорок минут. Всё это время я держу Белову за руку, не отпуская не на секунду. По строгому внешнему виду врача сложно догадаться, как всё прошло. Закончилось хорошо или… или просто закончилось. Мать вскакивает на ноги и бросается вперёд.
— Как..? — выдыхает она.
— Операция прошла успешно. Собрали вашего мужа заново. Предстоит долгая реабилитация, пока о ней говорить рано. В течение первых суток всё станет более-менее ясно, но, опираясь на собственный опыт, могу сказать: всё со временем придёт в норму. Сейчас главное — обеспечить пациенту покой. Как физический, так и психологический.
— К нему можно?
— Ненадолго можно. Я буду в ординаторской, если будут вопросы, можете подойти.
— Катюша, ты идёшь? — мама оборачивается на нас. — Володя будет тебе рад. Миша?
Отрицательно качаю головой. Мужик только после наркоза в несколько часов, нафиг ему толпа посетителей в палате?
— Конечно, — соглашается котенок.
— Уверена, что хочешь пойти? — спрашиваю тихо, чтобы расслышала только Катя. — Ты не обязана, если не хочешь…
— Я пойду, — уверенно говорит она. — Я должна.
Внимательно изучаю ее лицо.
Катя еле заметно улыбается и, расслабив руку, кладет ладонь мне на щеку. Смотрит с обожанием и благодарностью. Её губы беззвучно шепчут «я люблю тебя». Отвечаю ей тем же, запечатав признание поцелуем на её ладони.
— Володе пока ничего не скажем, — бормочет мать, поглядывая на нас круглыми глазами. — Пусть окрепнет сначала. Идем, Катюш, проведаешь папу.
Я сжимаю руку Беловой, показывая, что в любом случае на ее стороне. Даже если она передумает и сбежит. Не буду ее осуждать, да и она сама не должна себя осуждать.
Но Катя мягко высвобождает руку и встает, медлит. А потом все же делает первый шаг и вслед за моей матерью скрывается в палату. Остаюсь ждать их в коридоре, устало привалившись затылком к холодной стене.
Глава 32
Никогда не любила зиму. Холодно, с неба сыплется тонна осадков, ветер морозит щеки и нос, на теле несколько слоёв одежды, от колготок постоянно чешется кожа. Под ногами каша или гололед — чистый асфальт в нашем городе появлялся обычно только ближе к апрелю, и я всегда радовалась ему намного больше, чем первому снегу. Единственное, что скрашивало ожидание окончания долгих месяцев непогоды и наступления весны, — празднование Нового года.
В этот раз зима для меня совсем другая. Мне кажется, что снег белее и пушистее, чем всегда, что на улице не так морозно, солнце балует нас чаще и настроение не сонно-угрюмое, а предвкушающее-восторженное. Я влюблена, с