Натуралистические наблюдения пришлось прервать — камень весьма чувствительно ушиб ладонь, которой рулевой заслонял глаза от солнца. Надо бы быть поосмотрительнее. Кто-то из вожаков островного народа отличался меткостью лапы.
— Черт, да когда этот пролив закончится? — дружно заорали из рубки.
Улучив момент, из трюмного люка выскользнула вдова и немедля произвела боевой взлет. От неожиданности обезьяньи стаи онемели. Потом воинство дружно взвыло от негодования и вслед Хатидже взлетело облако камней и палок. Заградительный зенитный огонь явно припозднился — большинство снарядов свалилось обратно на лохматые обезьяньи макушки, островная армия полномерно ощутила бесполезность подобной зенитной стрельбы и сосредоточилась на катере. Сверху в два пальца засвистела вдова — судя по знакам летуньи, впереди пролив расширялся. Наконец-то…
Энди подумал, что надо бы прикрыть пулемет чехлом — напоследок окончательно загадят орудие, но тут сверху вновь тревожно засвистала Хатидже. одновременно с барки завопил благоразумно затаившийся в резерве гребец.
— Слева, етегомаще!
Впереди уже синела и блистала широкая вода, катеру оставалось пройти последнюю узость — этакие «триумфальные» островные скалистые ворота. Пролив был узковат, но безопасен для прохождения. Беда была в том. что оба берега здесь повышались, грозя нависнуть над судном. И судя по всему, обезьяны собирались воспользоваться этим тактическим преимуществом — к вершине скалы целеустремленно неслась свежая стая — невеликая числом, но отборная, «гвардейского» сложения, грозно угугухающая и скалящая клыки. Иначе как «абордажной группой» назвать этих решительных мартышек было трудно.
— Ходу! — завопил Энди, бросаясь к багру.
Шкипер уже и сам догадался — двигатель катера добавил оборотов. Проскочить между скал «Ноль Двенадцатый» скорее успевал, а если слегка пострадает обшивка буксируемой барки, то проще ее подлатать, чем отбиваться от десятков обезьян врукопашную. Имелись подозрения, что и на острове по правому борту таится подразделение рисковых хвостатых абордажников.
Так и было: вот они! По скале взлетали крупные обезьяны — их предводители: тощая противная длиннорукая мартышка и черный кривоногий крепыш совершали фантастические прыжки через расщелины, успевая на ходу метать камни, ухать и обильно плевать в сторону катера. За вожаками неслась плотная стая рядовых обезьянов. голосящих как эскадрон ошпаренных чертей.
— Напрыгнут щас! — предсказал с барки Сан и полез под поленья.
Энди пытался следить за решительными маневрами обезьяньего воинства, но мешало слепящее солнце. Вот одна из мартышек совершила отчаянный прыжок со скалы, почти дотянулась до кормового леера катера, но бухнулась в воду. На вершине взвыли от разочарования и принялись пихать над обрывом корявый древесный ствол — недурная попытка соорудить трамплин. На левом берегу штурмовая команда оказалась не столь изобретательна: оттуда попросту сигали с высоты, силясь допрыгнуть до борта «Ноль-Двенадцатого». Получалось так себе: этакий буйный хаотичный обезьянопад. Впрочем, развлечений у островных мартышек наверняка мало, плавать они умеют отлично, вот и стараются получить побольше впечатлений. Брызги и завывания окатывали борт катера, Энди для профилактики отпихнул рукоятью багра башку одной особо ретивой и плавучей особи, и взглянул на другой берег…
Ствол-трамплин уже порядком навис над водой, обезьяны суетились вокруг ствола в большей степени мешая друг другу чем ускоряя процесс. Вожаки подпрыгивали от нетерпения на самом краю обрыва. Внезапно черный вожак сильно пихнул в спину своего соратника — долговязая мартышка явно не ждала такой подлости — неловко, с изумленным уханьем полетела со скалы. Ей почти удалось сгруппироваться, но удар о скальный выступ-карниз отнял последнюю надежду на спасения — обезьяна безжизненной безобразной куклой шлепнулась в воду и исчезла где-то под кормой «Заглотыша».
«У обезьян все как у людей, даже в предательствах мы вполне схожи», — скорбно подумалось Энди.
С трамплина начали прыгать самые смелые мартышки, но момент был упущен — абордажная команда звучно шлепалась в воду. Некоторый плыли вслед катеру, иногда довольно шустро — Энди отогнал двух, еще нескольких отпугнули грозными криками доктор и юнга. На барке воскрес Сан. яростно размахивал веслом и ругал агрессоров звучными длиннющими слогосочетаниями, обезьяны со скалы и воды обиженно отвечали угугуханьем и метали вслед судам последние снаряды. Катер выволок «Заглотыша» на чистую воду широкой бухты…
— Однако, довольно неожиданное происшествие, — признал, отдуваясь, док.
— Да, на редкость деятельные мартышки здесь обитают, — согласился шкипер. — Так загадить судно за пару минут — это нужно уметь.
— Ну, — юнга с грустью озирал палубу, превратившуюся в свинарник.
На барке неожиданно визгливо заверещал гребец. Все вздрогнули…
Собственно, визжал не Сан, а мелкая мартышка, вцепившаяся в пустой барочный мешок — гребец ценную тару не отдавал, крыл воровку вполне привычной бранью, но мартышка его заглушала. Энди с багром поспешил на корму.
Обезьяна надрывалась дичайшим дискантом, оглушенный Сан орал ей: «удавлю, диверсантка!». К схватке за мешок присоединилась снизившаяся Хатидже, замахавшая на обезьяну руками и закричавшая: «кыш! кыш, пошла!». Обезьяна уступать трофей явно не желала, но усмотрела багор в руках перебравшегося на барку рулевого, и решила отступить пред явно превосходящим силам противника. Плюнув в сторону летуньи, мартышка отпустила мешок, подхватила какой-то тряпичный лоскуток и сиганула в воду.
— Вот же тварь, еще и плюется! — возмутилась парящая вдова.
— И не говори! — поддержал взъерошенный гребец, грозя волнам спасенным мешком. — Развели тут заповедник антропоидов нелюстрированных!
На катере хохотали.
— Вот чего смешного? — проворчал гребец. — Теперь прибираться трое суток будем, чтбихвжвало.
— Стойте! Тут еще одна! — встревожилась Хатидже, облетающая корму «заглотыша».
Сан немедленно вооружился веслом, они с Энди перевесились за борт барки: в волнах покачивалась обезьянья тушка.
— Трупак! — догадался гребец. — Вот, писопа, его возьми, еще и сеть, небось, порвал.
— А как обезьяна вообще в сеть угодила? — удивился Энди.
— Так я экспериментировал, ловил на ходу, туденахвж. Утром с Гру поговорили, решили попробовать, — пояснил Сан. — А тут этот налет из зоопарка. Понятно, я сеть поднять не успел, жевподву. Мартышка и запуталась. В принципе, можно на ужин сготовить. Она свежая.
— Я обезьян есть не буду! — предупредила сверху вдова, — Она наполовину человекообразная.
— Ты вторую половину ешь, не человекообразную, — предложил ядовитый гребец. — Она, между прочим, довольно крупная. Говорят вкусные.
— Для начала нам бы сеть спасти, — заметил Энди.
Процесс оказался сложен. Обезьяна попалась длинная, чрезвычайно мосластая и угловатая, запуталась она и ногами, и головой. Пришлось выволакивать на корму вместе с сетью.
— Сеть не цепляем! — руководил Сан. — Тут каждый узел такая морока, наегвощж. Самка, между прочим. Они понежнее или наоборот?
— Сам ты самка собаки, — поморщилась севшая на крышу каютки вдова. — Тут одни кости, на холодец и то не годятся. Вообще не обезьяна а сплошной ужас. Неандертальский, Может, она старая? В смысле, давно в воде болтается? Вон крестец какой.
Обезьяна лежала мордой вниз, задом к солнцу и ее ягодицы, сплошь покрытые темными струпьями, кровоподтеками и чем-то вроде мозолей казалась абсолютно неаппетитными. У Энди появились нехорошие предчувствия.
— Вон копыта какие. — ворчал гребец, брезгливо выпутывая из порванной сети заднюю лапу утопленницы.
— Что-то она совсем не волосатая, — занервничала тоже почуявшая недоброе Хатидже,
— Неандертальцы они вообще какие были?
— Они в шкурах бегали, — сматывая сеть, веско напомнил. Сан. — А тут наоборот, жееверблская. Лысая обезьяна неандертальцем считаться не может!
— Кто бы она ни была, давайте ее морю отдадим. Море всех примет, — Энди взялся за центр тяжести утопленницы.
Тут обезьяна подала явные признаки жизни — блеванула и весьма обильно — под сложенные бревна хлынула изрыгаемая морская вода.
— Ой! — сказала, отшатываясь, вдова.
— А с жопы же совсем мертвая была, — встревожился Сан, нашаривая весло.
Энди вздохнул — день грозился выдастся на редкость хлопотливым…
Ненужный улов сидел на корме барки — весь такой уродливый, кривобокий и похожий на чересчур круглоголового, согнутого вдвое полудохлого фламинго. Левая лапа (верхняя конечность? Верхне-передняя лапа? Первый манипулятор по левому борту? Или нижний нужно считать первым?), в общем левая, ближайшая к голове, лапа была вывихнута. По-видимому обезьяне было больно, но она помалкивала. Длинная, мокрая и слипшаяся шерсть, свисая с черепа, закрывала опущенную морду.
— Все же это не человек, — пробормотал Энди. — Так-то похожа, но повадки и телосложение не те.
— Как знать, етиеихзнавжо, — немедленно возразил гребец. — Может, мутантка⁈ У нас на Эоне, чтобевнхвот. говорят, подобные бегали. Радиация, грибки-боровички, рыбы двухголовые, и вот. То была провокация, нарочно взорвали, радиомором хотели запугать…
На Сана посмотрели сочувственно, гребец зажал себе рот, пресекая опасное уплывание в хвостячьи инстинкты.
— Атавизмы — дело обычное, но в данном случае я бы не стал спешить с классификацией, — неопределенно начал доктор. — В общем, я пока определить не могу. Приматология и ихтиология достаточно удаленные друг от друга научные дисциплины.
— Причем тут ихтиология? — удивилась вдова. — Делать-то с ней что? Раз выловили, значит, нужно что-то предпринять.
— А давайте ее обратно в море спихнем? — предложил остроумный гребец. — Раз выловилось непонятно что. значит, разумнее положить где взяли. Её ж все равно ни продать, ни сменять, ни… ежехто… использовать. Пусть плывет куда хочет, а?
— Ты же сказал что это, возможно, человек?