— Не боишься когда она вертится совсем рядом? — спросил Энди. — Полагаю, мартышка вполне способна разозлиться и вцепиться кому-нибудь в горло. Или пихнуть за борт. Ей подобные приемы определенно знакомы.
— Ну, еще бы, — юнга ухмыльнулся. — Ну так и нам те манеры не внове, не так ли, сэр рулевой? Нож при мне, да и легковата обезьянка для рукопашной. Но она не пустоголова — к чему ей меня вдруг душить? Но ты прав — Манки умнее чем кажется.
— Именно это меня и смущает. Слегка. Судя по ее способности раскачиваться-болтаться вниз головой и взлетать на борт — это забавное существо способно отправить за борт половину экипажа, пока вторая половина успеет спохватиться.
Захватить «Ноль-Двенадцатый» и
по-видимому, ее пугали темные закрытые пространства. На
— Малость преувеличиваете, сэр. Захватить «Ноль-Двенадцатый» и начать капитанствовать Манки не приходит в голову Что бы там не таилось в ее клочковатой башке, зверек она одинокий и, в сущности, несчастный. Но, без сомнений, обстоятельства не помешают нам за ней приглядывать, причем самым внимательным образом.
Энди кивнул. Как обычно, юнга смотрел на вещи трезво и сделал единственно правильный вывод. Хотя и слишком человеческий.
Несчастливость живого существа — в осознании отсутствия счастья. У людей существуют четкие ориентиры счастья и несчастья, и как следствие курс судьбы пролегает в соответствии с сигнальными огнями створов этих неоднозначных маяков. У существа с болот или у представителя «переходного звена» со створами обозначения фарватера полная неопределенность. Когда у тебя ничего не болит и ты сыт — счастье ли это? Манки не знает, что чудовищно некрасива. Вот она сидит, худая и сутулая, вся в царапинах и пятнах мозолистых наслоений, с лапами-руками, свисающими ниже колен. Держит свои ступни, почти выворачивая их наизнанку, перебирает пальцы в мозолях, дергает носом — дырочки ноздрей ловят ветер с запада, полный запахов волнующей земли и свежей растительности. Похожа на карикатурно тощую четырехрукую свинюшку, да не услышит нас сейчас впечатлительный доктор. При ходьбе предпочитает опираться на поджатые кисти рук — звериная манера, теряющая нелепость лишь во время прыжков. Привычка болтать отвисшей нижней губой и ухать от полноты впечатлений пассажирку тоже не украшают…
Энди улыбнулся: что за блажь думать о не-человеке как о человеке? Некие существа с болот, вполне прямоходящие, умеющие внятно излагать и хорошо скрывать свои мысли, одетые в замечательные, тщательно заштопанные шорты — разве они гордятся своей мнимой схожестью с человеком? Едва ли. «Человек — это звучит гордо!» как парадоксально сказанул Сан, вычерпывая жижу из угольного бункера. Тонкая ирония, этого не отнять. Человек — название биологического вида. Не лучше, и не хуже иных, существующих рядом, видов. Сородичи Манки совершенно обоснованно считают мозоли на заднице — полезной и элегантной особенность своего вида. С чего бы вообще обезьянам быть со спины похожими на царицу Ки? Это нерационально. Кстати, мартышки и врут куда поменьше цариц.
эти
— Глушим. Иначе котлу конец, — сказал шкипер.
Сан нырнул в машинное отделение и остановил двигатель.
Катер дрейфовал ввиду берега: пологие холмы ярусами поднимались от моря на многие мили, словно складки на боках и загривке тучного быка. Собственно, континентальный берег и был огромным зверем. Негостеприимным. До рассвета еще оставалось время. Корабли здесь, должно быть, нередкие гости, но можно попытаться уклониться от встречи. В машинном отделении «Ноль-Двенадцатого» наступила неприятная тишина. Над бортом барки возникла голова обезьяны — Манки тоже беспокоилась.
— Там, похоже, устье реки, Попытаемся укрыться?
Энди указал в сторону характерного выступа берега.
— А если там рыбачий поселок или еще какие людишки? — предположил гребец.
Все обернулись юнге. Тот пожал плечами:
— Вряд ли. Далековато от Кадыка. А от Сарканда еще дальше. Ни то и ни се. Что тут людям делать? Но гарантий нет.
— Это-то понятно, — шкипер взглянул на Энди. — Что думаешь, рулевой?
— К берегу. Иначе матч-бол точно не наш. А в открытом море отыграться сложно. Миссис Хатидже?
— Немедля слетаю, — живо отреагировала вдова. — Только вы уж осторожнее. Сэр?
— Не волнуйся. Мы успеем, — заверил Магнус.
Хатидже вспорхнула на леера и исчезла в предрассветном сумраке. На барке обезьяна немедля запрыгнула на каютку и выпрямилась, пытаясь разглядеть унесшуюся летунью.
— Джентльмены, нам придется славно поработать, — провозгласил Магнус.
На штурвале оставили слабосильного Сана, остальные спешно перебрались в барку, перекинули остатки поленьев и разобрали весла. Перепуганная мартышка забилась под навес.
— Ну, сэр «Заглотыш», пришел ваш черед потрудиться! сознательности и сотрудничеству Док.
призвал барку к
От работы веслами все порядком отвыкли. Барка шла тяжело, буксируемый катер казался воистину недвижимым имуществом.
— К вечеру там будем, — прокряхтел шкипер.
С легким дуновением ветра явилась вдова, села на корму катера:
— Огней нет, дымом не пахнет. Только это не река, а залив или озеро. Реки в нее впадают. Подробнее не рассмотрела, спешила.
— Прекрасно. Если вас не затруднит, займите место у штурвала, мисс Хатидже, — попросил шкипер. — А сэру гребцу предложите заняться любимым делом.
— Да иду я уже, мнхегз, — отозвался Сан.
Энди налегал на весло. Светало необычайно стремительно. Рулевой вспомнил, что очки остались на катере.
— Нам бы еще человек шесть, — просопел гребец. — Я, нунх, говорил что обезьян нужно было погуще наловить.
— Ну. Сейчас сплаваем, наловим, — поддержал Гру.
Экипаж засмеялся, хотя смешного было мало.
На корме осторожно завозились — Манки выволакивала тяжелое запасное весло.
— Это ты, Манька, молодец. Сознательная, — одобрил Сан. — Только ведь грести еще и уметь нужно.
— Пусть садиться. Хуже не будет, — сказал Энди.
Обезьяна, услышав его голос, замерла.
— Садись-садись, — негромко успокоил юнга. — Вот к злому дядьке и садись, он самый сильный, ему в паре можно поменьше помогать.
— Вам, сапиенсам, лишь бы над нелюдьми поизмываться, — проворчал Энди.
Он забрал у обезьянки весло, вставил на уключину, знаком показал как сесть. Манки уселась, косясь на страшного соседа, едва слышно «уухнула» и ухватилась за толстую рукоять весла.
— Ну, сразу легче пошло. Главное, теперь о берег нам не расплющиться, — напомнил юнга.
Посмеиваясь и хрипя, все навалились.
Попадаться на глаза местным мореплавателям было крайне нежелательно. О моряках Сарканда юнга знал не то чтобы очень много, но, по его мнению, особо добрым нравом и приветливостью мореплаватели ближайшего княжества не отличались. Впрочем, сама характерность и исключительность технического устройства «Ноль-Двенадцатого» была достаточным основанием уклоняться от любых встреч.
— Левее, на три градуса. Так держать! — изредка командовала с катера штурвальная вдова. — Podnavalis, до сиесты еще далеко.
Моряки старались «podnavalis» что бы не означал этот странный призыв. Энди несколько раз поправлял обезьяньи лапы на весле, показывая как грести правильнее. Манки косила испуганным глазом — зрачки в полутьме можно было угадать лишь по блеску. В целом мартышке удавалось управляться с веслом, хотя сама она была слишком тоща для нормального гребца: было заметно как напрягаются худые ноги, а пальцы ступней изо всех сил вцепляются в упор нижней решетки-настила. Видимо, от напряжения полопались короста мозолей на коленях — по икрам-деревяшкам текла сукровица, блестела как и глаза островитянки. Энди подумал, что жалость не нужна, как болотным жабо-ящерам, так и поскакучим островным представительницам четвероруким.
— Внимание, камни! — крикнула вдова.
Камни Энди видел краем глаза, барка противилась веслам, катер тоже не желал входить в сомнительную воду — по характеру волны было понятно, что это уже пролив.
— Так-так, джентльмены! Мы почти на месте, — прохрипел шкипер. — Хати, штурвал круче! Еще!
Вдова с управлением справилась — «Ноль-Двенадцатый» прошел близковато от берега, слегка задел килем отмель, но вокруг была уже вода поспокойнее и пахло от нее иначе.
— Устье недалеко, соли поменьше. Здесь и бабур может ловиться, — отметил хладнокровный юнга.
Катер провели дальше от пролива, укрыли под скалой — лапочный якорь закинули на берег, в «Заглотыша» пришвартовали к борту «Ноль-Двенадцатого». Обезьяна, запрыгнув на каютку, тянула шею, вглядываясь в заросшие скальные осыпи.
— Ступай, Манки, прогуляйся, — сказал шкипер.
Мартышка неуверенно глянула на Энди — рулевой устало махнул рукой.
Спешно простучали лапы — пассажирка со всех четырех руко-ног толкнулась с носа барки и исчезла.
— Ишь сиганула, манхее, притворяется. Я таких, маихзногще, знаю. Драпанет, да еще и каменюкой запустит на прощание, сепаратистка, хеорва.
На катере фыркнула вдова.
— Миссис Хатидже, если вы не слишком устали, осмотритесь еще раз, — попросил Магнус. — Но осторожнее, уже светло.
Вдова взлетела. Вершины холмов действительно уже озарились восходящим солнцем: казалось, по берегу вырастают слепящие частоколы света и тени. Энди пошел за очками. На барке спорили о том, нужно ли сразу выставлять часового и куда удрала мартышка.
Рулевой, с облегчением поправляя на переносице синий мягкий мир стекол-очков, перегнулся через леера:
— Она сейчас вернется. Док, если не затруднит, смажьте ей успокаивающим. К гребле мартышка не привыкла.
— Ну, если вернется.
заворчал измученный Сан. — А дисциплинированной она
не очень уверенно пообещал доктор.
лапы
чем-то
Энди нырнул в трюм — даже легкое касание отмели грозило корпусу катера новыми неприятностями — «Ноль-Двенадцатый» пребывал не в лучшей форме. На барке переводили дух и негромко продолжали обсуждать обезьянью судьбу.
— Ну, раз Энди сказал что вернется, так чего. Он мартышку понимает, — изрек юнга.