— Ух-хух! Слава Святому Минотавру-Авру!
В воплях и шуме едва ли кто-то осознал смысл боевого клича — но вышло, по мнению рулевого, вполне достойно. Впрочем, по палубе топали и голосили куда громче:
— Пожар, спасайся!
Наконец-то плеснула вода за бортом — кто-то из саркандцев счел уместным первым покинуть корабль.
Не медля Энди выпрыгнул на палубу. Да, дыма было уже изрядно. Хрипели раненые, на баке метались смутные силуэты — что-то хватали-спасали из имущества. Жадность — неискоренимый порок.
— Ух-хух! Минотавр грядет! — громогласно напомнил Энди и швырнул в кого-то подобранный с палубы топор. Мишень бухнулась на колени, но тут же живо поползла к борту и перевалилась через планширь. Примеру непробиваемого товарища последовали и другие моряки. Палуба живо опустела.
В кормовой каюте славно трещало пламя. Кашляя, рулевой отступил подальше. Было бы милосердным добить корчащегося раненого, но Энди считал себя игроком, но отнюдь не всесильным судьей снукер-гранда. Вдруг несчастному удастся выжить и поумнеть? Ну, или особо истошно покричать перед смертью и нагнать на удирающих дружков побольше страха.
Крошечная переполненная лодочка торопливо выгребала в море, за ней плыли припозднившиеся саркандцы. С этими понятно: на вражеский берег высаживаться не рискнули, постараются добраться до ушедших вперед кораблей. Благоразумно. Но кто-то из моряков поплыл и к берегу. Ошалели со страху?
Энди перепрыгнул с палубы горящего корабля на флюгу, заполненную живыми статуями. Перекинется огонь или нет? Разгорающийся корабль вроде бы относило в море. Впрочем, все равно ничего поделать нельзя — сдвинуть судно в одиночку никак не получится. Пора сходить на берег.
Вода была освежающа и приятна, прибой умиротворяющее плескал о камни, но тяжесть кольчуги и ощутимая боль в спине напоминали, что розыгрыш длинной партии едва начат. Опираясь на багор, Энди выбрался на берег. Лежащий на камнях саркандец пытался отползти, но замер и притворился мертвым.
— Есть тут кто-то? — настороженно вопросил рулевой у небес, слепо задирая голову.
Раненый моряк молчал, с ужасом глядя на жуткого слепца и шевеля губами в отчаянном призыве к богам. Нога у саркандца была сломана, ниже колена из порванной штанины торчала бледно-розовая кость. Уже не игрок. Вернее, игрок не боевого фрейма.
Энди горестно вздохнул, поправил мокрую повязку на лице:
— О, мои глаза! Боги, как вы жестоки! Слава Великому Минотавру-чудотворцу! Я иду, иду, мой господин!
Нащупывая путь древком багра несчастный слепец принялся взбираться на склон…
Линия прибоя осталась внизу, на скале ветер принялся трепать мокрую одежду, а солнце немедля попытаталось выесть глаза. Рассматривать берегу замерших кораблей или разыгрывать комедию с выбравшимися на пляж саркандцами у рулевого не имелось ни малейшего желания. Сейчас было важнее иное. Прикрывая ладонью глаза, Энди оценил обстановку у дальних луз поля битвы. «Заглотыша», несомненно, настигли. Самой барки отсюда видно не было, но одна из саркандских флюг стояла у самого берега, две приближались к ней. Казалось, оттуда донесся истошный крик, но в этом рулевой не был уверен. Устойчивый восточный ветер, наконец-то, сменился на северный — сейчас дуло с озера. Полоса спокойной озерной воды за нешироким скалистым мысом слепила солнечными бликами. Вдоль скал мыса поднималось несколько дымов костров — летучая вдова не теряла времени. В целом, игра на том углу стола развивалась как и было рассчитано.
Энди взглянул на восток. Здесь шары расположились в весьма предсказуемой, но отнюдь не самой благоприятной позиции. Все три вражеских флюги стояли на якоре. Напротив ли входа в озерный пролив, определить было трудно, но бесспорно где-то рядом. Дымы у озера саркандцы, бесспорно, разглядели, ситуация их должна обеспокоить. Подозревают засаду. Решаться ли продолжить преследование?
Рулевой еще раз взглянул в сторону затаившегося «Заглотыша» и трех саркандских корыт. Да помогут боги хитроумному юнге и минотавру разыграть фрейм достойно, и да упасут мартышку от стрел. Лодочникам сейчас ничем не поможешь. Энди вскинул багор на плечо и запрыгал через расщелины. Обломок стрелы в спине порядком мешал, но нужно было поспешить к катеру…
Манки бегала над прибрежным обрывчиком, стараясь не слишком ловко прыгать, вскидывала к солнцу лапы, пыталась рвать на себе волосы, хотя с косынкой делать это было ух как непросто. «Изображай приманчивое отчаяние» сказал Гру. Обезьяна поддернула подол юбки, напяленной поверх подкатанных штанов, взбежала наверх, заломила лапы и повернула обратно. Хватит, наверное. Ближайшая флюга уже огибала прибрежные рифы — скоро высадятся. Манки глянула на уткнувшийся в расщелину «Заглотыш» — это ж сколько добра на барке приходиться бросать⁈ Ух-хуххухух, прямо сердце не выдерживает. Обезьянка еще раз подхватила подол: икры хоть и худющие, но издали должны сверкнуть. С флюги невнятно, но азартно завопили. Именно. Все саркандцы — хамье и шмондюки. Ухух, все до одного!
Манки нырнула в щель — берег здесь был сплошь скалистый, крупная расщелина глубоко врезалась в тело мыса — юнга очень правильно ее углядел.
— Как? — озабоченно спросила обезьянка.
— Ну, цирк и даже лучше, — скорее одобрительно, чем насмешливо заверил Гру. — Давай поживее.
Прыгая по камням, беглецы углубились в сырой сумрак расщелины. Под ногами между острых камней еще журчали вяло докатывающиеся сюда волны прибоя. Далее скальные стены начинали смыкаться-подниматься.
— Готов? — спросил юнга, взбираясь по уступам.
Минотавр с удобством сидел в коротком ответвлении, отдыхал и набирался боевой злобы.
— Не сомневайся, — заверил подземный дарк. — Главное, известите поточнее, когда нужно будет дальше удирать. В шуме опасаюсь не услышать.
— Известим, — заверил Гру.
— Ух-ух! — подтвердила мартышка.
Они выбрались на солнце.
— Твой правый фланг, — напомнил юнга.
Впору было обидеться — совсем обезьяну за бестолковое создание принимают. Но Манки знала, что сейчас вся обидчивость ни ко времени и вообще от нервности. Поэтому просто кивнула.
— Не надувайся, — попросил догадливый Гру. — Сейчас лучше все перепроверить и с должным занудством. Пока время еще есть.
— Да я понимать. Но битва большая, ту, ух, зачешешься, — призналась Манки.
— Это верно, — согласился юнга. — У меня прям как медузу-волосянку между лопаток раздавило, так свербит. И тяжел брюхом будто меда обожравшийся.
Они похихикали. Манки тоже примеряла кольчугу, но в доспехе словно черепахой становилась — к земле так и тянуло. Для самцов доспех может и подходит, но стройным обезьянкам это сущее мучение. Да еще и почесаться под этим железом вообще не получается.
— Я, ух, еще камней соберу, — сказала Манки, возвращаясь мыслями к грядущему сражению.
— Только не высовывайся. И дай мне косынку. Да, браться за дело — только по команде, — вновь напомнил юнга.
— Да, сэр, — кратко, как надлежит, ответила обезьянка, понимая что условности людям ужас-ужас как нужны.
Она ныряла в скальные щели, выбирая камни получше, складывала в горки. Засада была делом знакомым, но здесь людей по обе стороны очень много, все пойдет хитроумнее, медленнее и со всякой ихней человечьей заумью. Так, конечно, интереснее, но и ошибиться ух как легко. Нужно не забыть и уточнить что такое «цирк». Судя по смыслу, вроде борделя, только для особо умных.
— Идут! — предупредил юнга с другой стороны расщелины.
Манки затаилась в короткой каменной норе. Взвешивала в лапе самый лучший камень: кидать, как известно, следует по затылку — там у людей слабое место. Если снизу кидать, то можно и промеж ног, но снизу тут никак не выйдет. Дис-поз-иция не позволяет. Обезьяна прислушивалась к приближающимся голосам, щурилась на солнце и свободной лапой обирала лишние нитки с покороче оборванного подола. За платье ругаться не будут сраженье это сраженье! Вот солнце нынче слишком яркое — сэру Энди будет неудобно.
Высовываться Манки не собиралась — когда-то Гру очень толково разъяснял про эту извечную обезьянью ошибку. Люди в ошибках много понимают, этого у них не отнять. Вообще становиться человеком — сложно, интересно, но утомительно. С другой стороны если взглянуть на бесконечный матч-учебу — иной раз можно просто валяться и всецело надеяться на опытного друга. С обезьянами, так, ухух, не получается. У них никакой не цирк, а просто визгливый бардак в смысле беспорядка, в жегнахще, как говорят гребцы и вдовы.
Саркандцы шли и расщелиной и малым дозором поверху — предусмотрительные — все как Гру рассчитывал. Голоса приближались. Манки поняла, что от нетерпения у нее ладони и подошвы аж зудят. Нет, сидеть, ждать…
…- Вон, платок зацепился!
— Это та поскакучая девка потеряла!
Азартны, шмондюки-хамло верхнего дозора. Вкусное будет дело.
Манки не увидела — услышала движение по другую сторону расщелины. Кто-то из дозорных ахнул.
— Давай! — негромко и спокойно сказал Гру.
Обезьянка подскочила…
Из трех стражницких копий в руках у юнги оставалось лишь одно. С этими палками остро-наконеченными Гру немало повозился: укорачивая, шлифуя и вымеряя неведомый «бал-анс». Сейчас копья не сплоховали. Один из саркандцев сидел, придерживая пронзившее живот копье, другой вовсе лежал — забавный, ну словно сверчка тростинкой в горло проткнули. Лишь третий, завывая, бежал прочь.
— Что там у вас⁈ — многоголосо орали из расщелины — саркандцев там напропихалось видимо-невидимо.
— Займись! — кратко указал Гру, прыгая к расщелине…
Манки метнула в беглеца-дозорного камень. Сначала снаряд летел, вроде, хорошо и точно, потом саркандец оступился на неровности. Щелк! — камень стукнул отчетливо, костяно, но слишком высоко. «Темя» так называется оно у шмондюков-хамло, если они без шлема. Саркандец выронил топор, закачался. Мартышка понеслась к нему, готовя второй камень… Ух-ху, не понадобилось. Стоял на коленях, ухватившись за голову. Бить в печень, как обучали, было неловко. Манки припомнила другой урок. Левой рукой за нос, задрать, нож в правой — по горлу! Ух-хе! Даже в крови вообще не испачкалась!