…даже Клара тогда обронила: "…ведь найдутся те, кто позлорадствует…"
Почему??? — все кричало тогда у меня внутри. Ведь я думала о самом глубинном зле примерно так же, как о суррогатном материнстве. Ведь у нормальных людей его не бывает! Это дикая причуда медийных рептилоидов, которые вообще скоро будут размножаться с помощью нано-инкубаторов.
— Вы против суррогатного материнства? — так же внезапно, как и погрузилась, я вынырнула из мыслепотока, и оказалось, что я продолжаю говорить с Полли. А куда я денусь с подводной лодки, как говорится…
— Против? Нет, конечно, — поспешила я уверить Аполлинарию в широте своих взглядов. — Да и имеет ли смысл быть против чьей-то реальности? Все эти репродуктивные чудеса — это для богатых, это их реальность. Такого не бывает с обычными людьми. А то, что случается с обычным честным человеком, когда он волею случая попадает в орбиту этих троглодитов, — горький пример Ларисы у нас перед глазами…
— Но ведь не у всех получается так, как у нее! — взвилась Полли. — Бывают же вполне благополучные истории! Для кого-то это спасение, и жестоко их осуждать… А что если мне придется… ну вот я уже старая, и вдруг мой ребенок сможет появиться только таким способом? Вы станете ко мне плохо относиться?
Я испуганно замолчала. Слишком много трудно усваиваемой информации за один вечер. Впечатлительную Аполлинарию подкосила эта старуха со своими заклинаниями о детях. И вот теперь хрупкое сознание скатывается в опасную зону. Можно было бы с притворной легкостью отмахнуться от этих мрачных фантазий — дескать, о чем ты, душенька, ведь у тебя нет миллионов на эти чудеса! Но Полли как раз считала, что у нее эти миллионы есть. В виде двух квартир от бабушек, которые пока не подлежат продаже, потому что одна бабушка жива, а квартира почившей сдается. Но в будущем, в том блистательном будущем, которое скрыто спасительным туманом, эта слегка сумасшедшая, наивная и милая эгоистка полагала себя зажиточной домовладелицей. И вот в ту пору прекрасную, в которую мне, к счастью, жить не придется, Полли будет вольна спустить семейные капиталы на самые смелые причуды. Это сейчас ее держат в ежовых рукавицах, но когда-нибудь она возьмет реванш!
— Хорошо, допустим, вы на это решитесь, — смиренно согласилась я, словно доморощенный психотерапевт. — Но попробуйте представить человека, которому вы сможете доверить рождение своего ребенка. Кто она? Неужели… какая-то незнакомая соискательница, которая решила на вас заработать? Только не нужно снова напоминать о Ларисе, она ведь, и правда, редкий случай.
— Я вот так прицельно пока не думала… — пошла на попятную Аполлинария.
— А вы подумайте, раз уж пригвоздили меня вопросом о том, как я буду к вам относиться. Я вот, например, могу представить единственный вариант — это близкий вам человек. Близкий, любящий и надежный, которому вы доверяете больше, чем себе. И этот человек станет вам навсегда родным! И вы, если потребуется, будете обеспечивать его всю жизнь! И он, точнее она, станет членом вашей семьи и родным человеком для вашего дитя, которое она выносит и произведет на свет. Потому что она будет его любить, понимаете?! Как любая мать любит ребенка с того момента, когда он еще зернышко, клеточка, капелька… Потому что любит его образ, который он воплотит в будущем. А как, скажите на милость, этот образ может любить женщина, которая знает, что никогда его не увидит? Она ведь не вправе привязываться и любить того, кто растет внутри нее, и это сущая шизофрения. А без этой изначальной любви плод не будет полноценным. Эта любовь, она как белок для клетки, она строительный материал, она домик для души…
— Простите, — пролепетала Полли с предательской нотой, — но в ваших словах я чувствую отголоски… того, что говорят фанатики. Конечно, я знаю, что вы не из них, но вы, наверное, тоже считаете, что у детей, рожденных… необычно, нет души?
— Боже, нет! Я же не мракобес! Я считаю ровно то, что сказала… Никакого подтекста! Просто мне кажется, что превращать рождение ребенка в сделку с незнакомой личностью — это запредельный риск и какое-то феодальное ущемление прав всех участников! И главное — я не понимаю, почему вы на всем этом так зациклились! Вам-то еще не поздно родить ребенка без всех этих наворотов. Но вы почему-то капитулировали заранее. И если еще в силе вопрос, как я к вам буду относиться, то… я буду гневно и отчаянно недоумевать, если вы хотя бы не попытаетесь воспользоваться собственной природой! В чем вы пока не преуспели, однако… Чтобы родить ребенка, для начала нужно хотя бы издали увидеть мужчину! А сколько я вас ни приглашала на достойные вечеринки и встречи — вас же с места не сдвинуть! "Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…" — вот ваш девиз. Меж тем автор этих строк сам себя не послушал и пару-тройку раз из комнаты все же вышел.
— Кто это? Что с ним случилось? — встрепенулась Аполлинария.
Что ж, плевали эти фэнтези-писатели на русскую поэзию, а зря!
— Погуглите! — раздраженно рявкнула я. — Не нужно переводить тему! И, кстати, кто такой Марко?!
— Ой, подождите минуточку, меня мама зовет, я вам перезвоню!
Как всегда, на самом интересном месте Аполлинарию зовет мама. Мама, которую я тихо ненавижу, хотя наверняка она не заслуживает такого отношения. Она, конечно, измучилась и исстрадалась из-за болезни дочери, и не мне ее судить. Полли жаловалась на то, что родители не дали ей поступить в литературный институт, потом не дали выйти замуж за хиппи, потом что-то еще не дали, — в общем, сломали жизнь, и именно из-за этого у дочери и случился нервный срыв и тяжелое психическое расстройство. Я не устаю себе напоминать о том, что это очень опасный психотип — у которого всегда виноват кто-то другой. И бежать от него нужно без оглядки, иначе рано или поздно ты тоже будешь занесен в список виноватых. Теперь, когда каждая консьержка — психолог, даже школьник знает, кого надо избегать, а кем манипулировать. Но мне было поздно бегать, такие "обиженки" — мои пассажиры. Они всегда присутствуют в моей жизни — видно, судьба. От кого-то я, бывает, прячусь, кого-то терплю-терплю, да через годы не выдержу и дам волшебный пендель. А кто-то задерживается надолго, потому что их вздорность и никчемность перевешивает темная сущность иного плана. Проще говоря, есть персонажи и похуже.
Вот, например, как у родительницы Аполлинарии — этакая подчеркнутая бесцеремонность, абсолютно обесценивающая ее дочь. Ничто в ее жизни не может быть важнее, чем то, что маменьке потребовалось прокрутить мясо для котлет на мясорубке. Или разделать селедку. Или срочно сгонять за ванильным сахаром. Или развесить белье. Или очистить кошачий лоток. Иной раз мне хотелось записать все эти причины, чтобы швырнуть этот сгусток унизительного абсурда в лицо деспотичной мамаше. Ну почему все это нужно было обязательно затевать, когда Полли говорила по телефону?! И обязательно на самом важном месте… И почему Аполлинария с покорностью бегемота, которого били чайником в известной песенке, неизменно выполняла эти приказы, почему она не протестовала? Ведь здоровый бунт должен был произойти еще в незапамятные подростковые времена, а Полли уже близится сороковник, но она в своей семье словно восьмилетняя неуклюжая троечница… Что же, если ребенок не вписался в семейный план достижений, его можно гнобить? В конце концов, при всей своей нетрудоспособности, она не буйная, не бесноватая, не овощ, не маньяк и параноик-то легкий, без последствий. Старается зарабатывать свою копейку и заниматься любимым делом. Неужели нельзя хотя бы не мешать этому?! Хотя бы не подчеркивать, что единственный ее смысл в этом мире — это помощь в домашнем хозяйстве…
И ведь при всем этом Аполлинария с таким благоговением описывала праздничные семейные трапезы и невообразимые яства, как то суп из семги на сливках, баклажаны "Имам в обмороке", всевозможные форшмаки, сациви и кулебяки… Я бы, вместо того, чтобы умиляться этому желудочному изобилию, разгромила бы стол в праведной ярости, разорвав цепи родового рабства. Но Полли в этом случае упрятали бы в дурдом надолго, ей нельзя проявлять агрессию.
Какой бы ни была наша причудливая Аполлинария, мне за нее обидно. И пускай рвать прокрустовы семейные узы ей надо было лет двадцать назад. Но кто знает, что начинается раньше — болезнь или внушение о том, что ты болен. Твоя непригодность к самостоятельному бытию — или внушение о том, что ты ни на что не годишься…
***
— … человек настолько капитулировал перед жизнью, что даже не мечтает о собственной семье! У него в голове какие-то причудливые формы размножения за огромные деньги… Ведь она похоже, не верит, что это может получиться у нее естественным путем! — изливала я Леше пугающие открытия сегодняшнего дня.
— Ты опять сгущаешь краски. Вот если бы я был девушкой…
Какое пугающее начало!
— …то я бы обязательно побыл разок-другой суррогатной матерью! А что такого? Я вообще бы учредил клуб суррогатных матерей-волонтеров. Сейчас же модно делать бесплатно то, что раньше делали за деньги, почему бы и детей не порожать на общественных началах? Это же благое начинание! Пускай будет такое прогрессивное молодежное движение… Или общественная нагрузка! Например, осудили девушку на месяц общественно-полезных работ…
— А ты в курсе, великий реформатор, что беременность длится немного дольше…
— Это совершенно не важно, запишут как сверхурочные! То есть, понимаешь, если она опять нарушит закон, то ранее наложенным взысканием она уже отмотала срок… Представляешь, я же стану демографическим революционером!
— …И через несколько лет по стране будут маршировать рожденные твоей революцией гитлерюгенды.
— Вот всегда ты смотришь в сторону антиутопии. А, может, я принесу счастье в семьи…
— Да. Крепкое тоталитарное счастье с северо-корейским душком! Оно у нас уже когда-то было, ты не находишь…
— Ну а что там Аполлинария, наша неугомонная старая дева, затеяла? — оживился Леша, перейдя к любимому безмятежному зубоскальству. — П