На это я отвечу выстраданным наблюдением. Не буду отрицать, что большой музыкант — это бесконечный труд и дисциплина. А порой и умение растолкать локтями конкурентов, чтобы тебя этим самым большим называли в народе. И вот как раз локти дитятке и тренируют эти разгневанные фурии. К музыке же как таковой, к таланту, к небесной материи сочинительства никакое насилие отношения не имеет.
Даже папаша маленького Бетховена, злобный пьяница, в итоге понял это…
Но оставим фурий и монстров! На смену взбеленившейся Асе-пророчице пришел Андрей Петрович, лучший из возможных учителей для ребенка, да и сам еще ребенок, студент консерватории. Но кто лучше студента поймет мальчишку! Вспоминаю Петровича и его матушку-концертмейстера Светлану свет Николаевну — и все существо мое превращается в благодарность. Меня нет, а благодарность есть! И, правда, куда девается этот поток после нас… Может, проливается благословенным дождем над пустыней?
Наверное, музыка началась для Мити радостным возбуждением после того, как сыграл на первом концерте. Они были такие милые и уютные, эти концерты, проводились каждый месяц в малом школьном зале и назывались "Музыкальная шкатулка". Это была пока детская деревянная флейта, и исполнялись на ней немудреные мелодии про птичек и ежиков — "Петушок", "У дороги Чибис", этюды и пьесы Пушечникова и Должикова. Но, быть может, музыка зародилась при первом недовольстве собой? Помнится, меня так поразило это внезапное самоедство у взрывного, активного, поглощающего реальность большими глотками ребенка. Шумного, заметного… В нашей школе при входе был пункт охраны, им руководила одновременно веселая и строгая дама в форме. "Я пришла за…" — начинались объяснения при входе. "Я знаю за кем вы пришли!" — с сакраментальной иронией парирует блюстительница порядка. Митю каким-то образом знают все. Не только потому что он артист по природе своей, он еще и сочинитель фэнтезийных сюжетов, неугомонный адепт динозавров, биониклов, анимэ и, конечно, пиратов — спасибо Джеку Воробью сотоварищи. "Вся школа знает, что Дима любит пиратов", — подняв бровь, сообщила мне замдиректора школы и по совместительству мама одноклассника, который так угадал с пиратским подарком на Митин День рождения.
— У вас ребенок индиго! — с легким страхом и восторгом поведала мне однажды наша юная соседка по маршрутке.
Митя ей минут тридцать вещал, а точнее импровизировал на тему звездных войн, летающих замков, Дарта Вейдера, Наруто, кибер-эльфов, катан и далее по всему своему сказочному пантеону, где Голливуд сливался в экстазе с Миядзаки и все тонуло в джедайских вариациях самурайского кодекса.
Он одновременно экстраверт и пытливый лирик, ведь философский настрой свойственен ему с рождения. Он волнуется перед выступлением и смешно крутит носом. Как ему это удается — у него даже нос подвижный! Зато никакого волнения нет в общественном транспорте, когда его настигает вдохновение ведуна-сказителя и он на весь троллейбус фонтанирует историями о фэнтазийном бестиарии. Новенькая учительница истории, которая теперь ведет продленку, советует ему поучаствовать в конкурсе конферансье. Он, конечно, ходит в школьную театральную студию. Шикарные костюмы ему шьет Лида — один кошачий хвост чего стоит, как и прочие облачения разных роботов и всевозможных бэтменов. Когда я спрашиваю содержание какого-то уж больно прогрессивного спектакля "В поисках Золушки", Митя задумчиво отвечает: "Сначала все собираются вместе — я, то есть Кот, Волк, госпожа Метелица, Хаврошечка, Красная Шапочка, Баба Яга и Бременские музыканты… а потом начинается джаз!"
Вот, оказывается, как он начинался!
8. Русская табуретка
— …конечно, если у вас будет время! — с легкой готовностью к обиде закончила Аполлинария свою сбивчивую тревожно-избегающую речь смущенного творца, который хочет, чтобы его творение было услышано, и одновременно мучительно боится грубых очерствевших сердец.
Она просила меня прочитать о Боре. Прочитать ту мозаику из материнской любви и боли, которую Полли трепетно собирала и записывала после разговоров и переписки с Ларисой. Ведь только несведущим кажется, что повествование из чужих мыслей и чувств — дело плевое. Что это компиляция и копирайтерство, чему цена — копейка. Многие не видят разницу между ширпотребом под копирку и тем самым соловьем Уайльда, который оживляет чужую розу собственной кровью. Ведь только так чужое становится своим и оживает на бумаге. Или на экране — ведь речь шла о сетевой группе "Боря навсегда", которую теперь администрировала Аполлинария. Писала тексты, публиковала фотографии, начинала дискуссии на сложные темы. Иногда писала сама Лариса. Пока это сообщество получалось уютным и дружелюбным — пока не пришли тролли и разные ущербные ничтожества. Полли утверждала, что она за этим строго следит и ни одному кровососущему гаду не позволит здесь кормиться "нашим горем". Она, дескать, этих пиявок чует по запаху мыслей. Очень надеюсь! Но ведь группа "Боря навсегда" рассказывала о той самой страшной, странной, непонятной обывателю правде. Вся история рождения мальчика, вся история его жизни открывалась незнакомым людям. К моему облегчению, публичных обвинений в адрес отца пока не наблюдалось. "Лариса и не собиралась нарушать закон о клевете!" — оскорбленно открестилась Полли от прошлых мстительных намерений. И я решила не бередить эти намерения. Не собиралась — и слава Богу. Хотя тревога никуда не делась. Потому что я не совсем понимала, зачем широким массам знать болезненные детали? Зачем выносить свою рану на лобное место…
— А что в этом постыдного? — снова с какой-то скрытой обидой среагировала Аполлинария.
— Не постыдного, а опасного. И не нужно на меня дуться! — не выдержала я. — Сначала вы заранее обижаетесь на меня за то, что я — как будто бы! — не захочу читать о Боре. Видимо, потому что не читаю ваши фэнтези. Но о Боре я все прочитала, и мне даже очень понравилось… хотя здесь это слово неуместно.
— Да?! Понравилось?! А я так боялась, что не понравится! А вы, между прочим, бываете непроницательной! Я не дуюсь, а волнуюсь, потому что хочу предложить… вам…тоже написать что-нибудь для нашей группы. То, что вам хотелось бы сказать… Вам как человеку, тоже переживающему это горе… Короче, вы поняли меня?
Каюсь, каюсь, дорогая Полли, в непроницательности! Здесь ты права. Твой обиженный и резкий тон — всего лишь от смущения, от мнительности, от боязни отказа. Люди с неустойчивой психикой часто выражают свои светлые чувства темными красками. Но как я могу отказать тебе в такой просьбе?! Это исключено. Просто я… сама ужасно боюсь чужих оценок. Быть отверженной, непонятой, одинокой. Это я, кстати, перечисляю классические симптомы, ибо не только другим, но и себе любитель пошуршать диагнозами. Для невротика это такое же успокаивающее занятие, как для аутиста его странные движения. Такая вот наша психоневрологическая песочница, в которой мы устраиваем перекличку. У меня пограничное расстройство! А у меня постравматический синдром! А у меня биполярка! А у меня шизоидная компонента! А я вообще эпилептоид… И, конечно, жертвы нарциссов, подтягивайтесь и объединяйтесь! Вместе мы сила! Ура!
И вдруг я разревелась… Та самая дыра вместо сердца, дело в ней! Она большую часть времени закрыта на молнию, которую ты с кровавым треском застегиваешь, особенно когда идешь в люди. Чтобы говорить с ними, как будто ничего не произошло — ведь собеседникам именно это и нужно. Но сам ты едва не лопаешься от адского напряжения. Одно из самых удручающих воспоминаний — когда Алеша уговорил меня пойти в гости. После случившегося с Митей прошли четыре месяца. Эта была не Алешина идея, просто дружественные мне знакомые хотели, как лучше. И я была им благодарна. Но какая же звериная тоска и ужас одолевали меня на этой симпатичной вечеринке… Плюс ведь еще ненависть к самой себе за черные мысли, потому что сознание твое, пытаясь спастись от боли, поступает своеобразно. Оно подкидывает в балетную туфельку твоего разума толченую зависть. Мелочную и невыносимую в своей мерзости. Зато сознание с чувством выполненного долга спрашивает: "Что, омерзительно? Так это чтобы отвлечься от той страшной боли. Эта противная таблеточка поможет!" От этой "помощи" суицидальные намерения устроили мне тогда настоящую премьеру своих Половецких плясок! До этого дня, оказывается, были просто скромные репетиции…
Но когда Аполлинария обратилась ко мне, как к человеку "переживающему это горе" — а не пережившему! — этот незаметный для несведущих нюанс с треском разорвал молнию на моей ране. Вроде ерунда, несовершенный вид вместо совершенного. Но, оказывается, Полли понимала, что пережить это невозможно, это можно только переживать. Всегда, постоянно, изо дня в день… И меня накрыла лавина отчаянной благодарности. Есть человек, с кем я могу эту окаянную молнию не закрывать!
— Это… это правильно! — бормотала Полли. — Вы такая сильная, я думала, что вы никогда не плачете! А слезы — они поливают наши цветы. И если дашь взрасти цветку печали, то вырастет потом и цветок любви. Мне так бабушка говорила. Та, которая уже умерла. Но, простите, вы не произносите это слово…
***
Я не сразу выбрала, о чем писать — меня распирало от тем и сюжетов. И все они мне в итоге начинали казаться неуместными. Потому что ведь это страница о Бореньке, о мальчике, которого я не знала, и потому мои причитания вряд ли кому-то интересны. Я чувствовала себя приглашенным чужаком, и чтобы как-то освоиться в группе, стала искать, что пишут здесь такие же чужаки, как я. Но, как выяснилось, они скорее не писали, а публиковали прекраснодушные картинки — букетики, котики, игрушки. Что ж, это куда безопасней собственных мыслей, и это создавало странице "Боря навсегда" миленькую маскировку. Мол, мы такие же, как все, мы вовсе не о боли, не о потере ребенка, не о страданиях инвалида! Меня даже пронзила дикая мысль, что некоторые участники, отстраняясь от трудно постижимого несчастья, подспудно пытались утешить Ларису обывательским "отмучился". Дескать, ребеночку теперь хорошо, теперь и ты можешь отдохнуть… Впрочем, может, я зря на них. Может, это просто моя сверхчувствительность к шаблонам-утешалкам, ко всем этим "держись", "крепись", "постарайс