стояние для Полли, пускай на языке психиатрии это всего лишь другая фаза, всего лишь противоположная вершина маятника. Однако, как уже было упомянуто, изобретательный маятник Аполлинарии умеет качнуться в третью сторону.
10. Норма и нормы
Следующим утром я привычно-рассеянно пролистывала новости:
Пугачева показала правдивое фото с морщинами…
Эксперты объяснили, почему талибы подводят глаза…
Житель Биробиджана забыл во дворе чемодан с пятнадцатью миллионами рублей.
Что ж, с большим отрывом победил Биробиджан, достойный сын Одессы-мамы и Ростова-папы… Листаю дальше, лениво качаясь на информационных волнах, а потом решаю заглянуть в группу "Боря навсегда", ни на что особо не надеясь. Вру! Я всегда на что-нибудь надеюсь. И к тому же, раз уж Аполлинария решила уйти в депрессивное затворничество, то хотя бы посмотрю, что происходит в группе. Все ж таки я мечтаю написать свою реплику наконец-то! Да, для меня это уже не одолжение, не дело чести, а мечта… А то вдруг за нами и правда следит какой-нибудь оборотень, и однажды он прихлопнет наш рассадник доброго и вечного? И моя маленькая тайна умрет вместе со мной.
"…свой первый и единственный дом она купила за полгода до своей кончины, которую я бы назвала скорее исчезновением. Разве может умереть легенда? Район Брентвуд на западе Лос-Анджелеса считался не особенно престижным, а ей того и надо было — зато не будут сновать парарацци… Скромный, одноэтажный, светлый, обставленный в мексиканском стиле, с апельсиновым садом, цветниками, бассейном, этот дом стал ее последним земным пристанищем. У входа в дом, на плитке была выведена надпись на латыни Cursum Perficio, которую можно перевести как Свое путешествие я заканчиваю…"
Милая Полли! Ты все же запомнила тот разговор… Мы говорили однажды с ней о бездомности. Я пыталась объяснить, что человеку, которому всегда было, где жить, и его никто не может выгнать в любой момент, не объяснишь, каково это — снимать квартиру всю жизнь. Вот не понимает он и все! Не потому что черствый… нет, конечно, и черствых хватает, и хапуг, и стяжателей — у них свои причины не понимать вообще никого и никогда, даже брошенного ребенка. Но даже если не касаться крайностей, люди в большинстве своем не понимают того, чего не пережили сами. Просто не дано. Эмпатов на свете не так много. И я пыталась объяснить Полли, что стараюсь изо всех сил понять непонимающих. Хотя… порой ка-ак врежу воображаемой щадящей табуреткой, как начну взывать к разуму: вот, чего, мол, ты расхваливаешь этот скрипучий паркет, он все равно не мой, меня отсюда в любой момент могут выкинуть, как приблудную собаку! "А как же договор?" — "Да о чем ты, этой бумажкой только подтереться, разве ты не понимаешь?!"
Нет, не понимает! И надо оставить человека в покое… Ну не убивать же его только за то, что он унаследует три квартиры и никогда-никогда не будет нуждаться в жилье!
И вот не убивать подобных наследников мне помогала скиталица Мэрилин Монро, а если точнее, Норма Джин Беккер (Мортенсон), которая приобрела свой последний и единственный дом за полгода до — как правильно выразилась Полли — исчезновения с земных радаров. И у нее тоже была привычка, как у меня, не распаковывать коробки после переезда. К чему эти хлопоты, если скоро все равно переезжать? За одну эту привычку я почувствовала к ней симпатию. И, собственно, эту привычку от нее унаследовала главная героиня "Завтрака у Тиффани", моей любимой повести. Это Мэрилин была прототипом Холли, и именно она должна была играть в экранизации. Так хотел автор Трумэн Капоте, но Голливуд показал ему кукиш, и Трумэн так обиделся и разозлился, что никогда и не посмотрел то, что получилось. Вот всю эту Одри Хэпберн с метровым мундштуком, икону стиля, как говорится… И, откровенно говоря, он был прав, потому что фильм при всей стильности, не имеет отношения к книге, к этой великолепной бархатной горчинке, к этой шикарной печали, к этой любви, которая всегда ностальгия по невыпитому яду…
И был еще третий момент. Как я предполагаю, Мэрилин страдала тем же недугом, что и я. Сильные боли и кровотечения по женской части. Диагноза "аденомиоз" в те времена не было, поэтому подтверждений медицинских моему предположению не найти. Но есть свидетельства того, что она плохо переносила критические дни. Что всегда брала в это время выходные — это, как сейчас бы сказали, было строкой в ее райдере. С ней случались казусы протекания. Когда ее везли на операцию по удалению аппендицита и желчного пузыря, она приклеила к животу записку с просьбой ни в коем случае не трогать матку. Она перенесла операцию на ней позже. Все эти детали чуть ли не идеально совпадают с моими. У меня никогда не было ни подруги, ни родственницы с теми же "деталями". Один бедный Алеша ужасался кровавым рекам в ванной, и думал, что это фильм ужасов, и я сейчас умру. Один Алеша вытаскивал меня из этих кошмаров, и еще два дивных невероятных доктора — Ольга Львовна и В. Цхай, хирург золотые руки. Но эту долгую историю мне рассказать не судьба, сейчас же я о другом: ни одна моя знакомица не болела тем же. А, если вы еще не забыли, люди толком не сочувствуют тому, чего не пережили сами. Но это еще что! — они хором посоветовали мне удалить женский орган, причиняющий столько неудобств. "А что такого, моя тетя (мама, бабушка) это сделали и совершенно довольны!" — и тому подобное.
И я быстро поняла две вещи: во-первых, лучше помалкивать. А, во-вторых, у меня назрела серьезная поправка к дивному стихотворению поэта, о существовании которого не подозревает Аполлинария. "Смерть — это все мужчины, галстуки их висят…" — гласит искомая строка. К черту галстуки, смерть — это женщины, Иосиф Александрович! И пусть только попробует кто-нибудь со мной поспорить. За годы своих обострений я убедилась, что в мире остались считанные единицы женщин-людей. Примерно пять процентов. А в основном же это замаскированные злобные фурии, желающие уничтожить особей своего пола. И даже не пытайтесь со мной про женскую дружбу, мои убеждения написаны кровью. Кстати, не нужно полагать, что я идеализирую мужчин, я уже слишком стара для этого. Просто подумайте сами: стали бы мужчины наперебой советовать захворавшему другу удалить… э, применим эвфемизм "второе мужское сердце"… и уверять, что папа или дедушка удалили и прекрасно себя чувствуют! Вот, я же говорила, что фурии гораздо страшнее!
Но Норма Джин не была фурией. Она бы меня поняла в том, в чем не понимали так называемые подруги. Можно сказать, это она стала моей настоящей воображаемой подругой. Только не нужно представлять секс-символ, втиснутый в затертый пергидрольный шаблон, я-то дружу с настоящей некрашеной Нормой Джин с застенчивым мягким неидеальным подбородком и нестрижеными каштановыми кудрями. С той, которая в параллельном мире стала писателем в духе Вирджинии Вульф или Керуака… А вы думаете, чем она так раздражала Артура Миллера? Уж, конечно, не тем, что "вела себя как ребенок" — эта растиражированная претензия прогрессивного писателишки всегда меня удивляла своей надуманностью. Потому что ничто так не раздражает матерого и именитого, как посягающая на его лавры "Душечка". Все, как в анекдоте: "Марьиванна, слушайте свою любимую песню "Валенки" и не выпендривайтесь!"
Но бог с ним, с Миллером, мне неловко, что я его впутала, он по-своему пытался и не смог ужиться и с Мэрилин, и с Нормой Джин, с ними обеими, да это и невозможно. Большое человеческое спасибо ему за сценарий "Неприкаянных". А Норма не мучилась бы разве что… с Михаилом Чеховым! Но сценарий судьбы подобного не предусмотрел… и жаль, что он был старше лет на тридцать, зато именно он научил ее фирменной походке по линеечке, обратив ее внимание на пантеру в зоопарке. Правда, другие источники говорят, что эта педагогическая роль принадлежит Наташе Лайтесс, но в любом случае мы в легком патриотическом экстазе — после первой рюмки! — можем смаковать искусствоведческую тему "русский след в походке американской мечты".
Итак, я была благодарна Полли. Она, преодолевая меланхолию, написала такой милый и небанальный материал про дом в Брентвуде, первый и последний дом Нормы, у которой никогда и ничего не было в норме. Я настрочила Аполлинарии хвалебный воодушевляющий отзыв и заверила, что жду ее возвращения из затвора с трепетом. Ну и о том, что вообще-то погибаю в муках любопытства, потому что к любопытству она относилась с большим пониманием, чем ко всяким возвышенностям.
"Спасибо большое" — получаю в ответ. И это все?! Равносильно пощечине. Я разобиделась! Долго будет продолжаться эта скорбная поза? Я пыталась себя вразумить: человек болен, а не капризничает. В принципе я часто занималась подобным вразумлением себя, мне привычно. "Вечно ты всех оправдываешь!" — отмахивается от меня Алеша. Оправдываю, потому что мне так легче сохранять в целости мозаику моего мира.
Что ж, пока я решила погрузиться в конкурсные произведения. Меня увлекла дивная новелла о ребенке, рожденном девушкой-флейтисткой от самой музыки. Очень красивая история. Поначалу я силилась вспомнить похожий сюжет — мне упорно казалось, что я уже об этом читала — но потом все ассоциативные цепочки, включая новозаветную, были разорваны силой впечатления от рассказа. И я в который раз возблагодарила моих волхвов-спасителей, как я называю наших конкурсантов. Как много пронзительно талантливых людей притянул Митин конкурс — более шестисот участников за два сезона! И из скольких стран… Америка, почти вся Европа, Австралия, Индия, Израиль и все ближнее зарубежье за редким исключением… Нет, без Мити тут точно не обошлось, я не умею так привлекать людей. Это у него все получалось легко — "Забей!", как говорится… Это он мог сказать своим друзьям: "Ну все, я пошел, работать!", а потом позвонить через 15 минут с радостным воплем "Вы где?" Оказывается, он пришел на одно из своих облюбованных игральных мест в переходе у станции "Болшево", а к нему сразу благодарный слушатель: мол, я ж как раз тебя с прошлого раза хочу поблагодарить — и опа! — целый косарь ему отстегивает. Ух ты! Так ведь тысяча рублей — его обычная дневная норма, точнее нижняя планка. Ну что, не успев расчехлить и собрать сакс, Митя собирает его обратно и чешет к друзьям…