живы?
Но послание на сегодня было не единственным. Я уже успела забыть, что вчера в переписке завис мой вопрос, а ответ Ларисы пришел именно сейчас!
О той родственнице, что однажды очень расстроила Аполлинарию.
"Мама Эдика вовсе не страшилище, просто Полине не повезло попасть ей под горячую руку. Свекровь у меня со странностями, но она мне помогла, как никто. Хотя у нее забота порой проявляется парадоксально. Она Полли запугала, потому что восприняла ее, как свою. И все, что думает, ей и вывалила. И у меня толком не получилось объяснить Полине, что есть такие вот слоны в посудной лавке, но это добрые слоны. Они твой любимый сервиз перебьют, но спасут твоих детей из пожара. Вот если взять мою маму… Она очень благостная и всем нравится. Но я ей про Борьку так и не сказала всей правды. Иначе даже страшно предположить ее реакцию! "Я сурмама"… Это по ее шкале, наверное, как измена Родине! У меня Алька первое, что заучила, когда я забеременела: бабушке — ни слова! Благо, что они живет от нас далеко…. А потом, когда она Борю увидела, всем соседям сообщила, что он вот-вот встанет на ноги. Это ли не нарциссизм?! По принципу: у нас дефектов и увечий случиться не может.
Больше всего ее волновало, когда я в детстве рыдала или уже подростком скандалила с ней: только бы соседи не услышали, что происходит в нашей идеальной семье! Все мы, выросшие в так называемых благополучных семьях, советских благополучных семьях, получили подобную травму. У всех наших матерей были нарциссические черты. И это очень роднило советских людей с ненавистной им буржуазией…."
Я ненадолго отвлеклась от сообщений Ларисы — замерзла! Неудобно получается: пришла к Есенину, а уткнулась в телефон. Впрочем, кажется, поэт был совсем не против. Те, кого ты любишь, все-таки не имеют никакого отношения к своим могилам. "Не валяй дурака, пойди-ка погрейся в храм", — сказал мне Есенин. Я послушалась с легким недоверием. Там же вряд ли дадут просто посидеть. Но в просторном и теплом тамбуре словно специально для меня стоял стул. И никого народу, в том числе блюстителей непокрытых голов и прочих прегрешений дресс-кода. Красота! Посижу, пока не гонят, дочитаю.
Но читать мне не пришлось, Лариса позвонила сама.
— Прости, меня распирает. Ты можешь говорить? Я скажу тебе то, что в чем только сейчас себе призналась, но чувствую в себе много лет.
— Конечно. Я сейчас как раз в исповедном месте.
— Это на Страшном суде, что ли? Шучу…
— Нет, здесь нестрашно. И тепло! Слушаю тебя внимательно!
— Короче, вот. Начну издалека. Есть женщины, которые хотят ребенка от любимого мужчины, есть женщины, которые просто хотят ребенка. И где тут граница? И все перемешано, конечно. Бывают очень разумные, но их очень мало — это те, кто тщательно выбирают мужчину, потом радостно от него рожают и так далее. Но чаще по-другому: вот идет семья. Муж, жена, дети. И видно интуитивным взглядом: жена ни мужа не любит, ни детей, по сути. Просто была у нее такая программа — размножиться. Некоторые даже детей рожают по принципу соревнования: не меньше, чем у сестры или у подруги. Нарциссическая травма, о которой я говорила. Я иногда думаю, что у меня та же программа сработала. С Борей. Я ведь так хотела второго ребенка. Но не признавалась в этом — ни себе, никому. Почему? Вот страх был, что не получится у меня. И еще какие-то барьеры… И когда Боря родился, и начался этот кошмар, ко мне неотступно стучалась мысль: вот же он, твой ребенок. Пусть не твой, но ведь теперь твой, получается… Так что же ты?! Оставь его себе, ну и что, что он болен. Он тот, о ком ты мечтала! И, может быть, это неправильно. Это что-то животное в человеке. Как будто тебе все равно, кого ты на ручках качаешь. Кого бог послал…
— А разве не всегда так — кого бог послал? — удивилась я.
И задумалась обескураженно.
То, о чем говорила Лариса, нельзя было назвать чем-то животным. Но чисто человеческим, впрочем, тоже. Это общий наш с природой инстинкт, и он вырос из материнского, но он трансцендентный. Благодаря ему собака выкармливает тигрят, кошка — бельчат, мартышка нянчит котят, а гомо сапиенс может полюбить чужого детеныша. Даже из враждебного племени. Даже другого цвета. Даже физически неполноценного, больного, особенного, какого угодно. И мы не можем сказать, что это делает нас людьми, потому что… это делает нас частичками божьими.
— Лариса, благодаря тому, что ты назвала животным в человеке, Боря чувствовал себя не брошенным, несчастным, умирающим инвалидом, а тем, о ком мечтали. Родиться тем, о ком мечтают, — такое счастье даже не у всех здоровых детей бывает, не то что у больных. Вот это твое животное — оно благословение наше.
— Хорошо бы… Думаю, думаю, думаю об этом всем неотступно. Это так… больно! Но жаловаться нельзя, я себе запретила. Я же кругом виновата. И в том, что Аля недополучила любви из-за меня. Она в силу характера это отрицает, но кто в ней этот характер воспитал? Я, конечно. Она хорошая девочка, а это клеймо. Это страшное наказание! На хороших девочках все ездят, и всякие стервы у них мужей уводят и счастья у них так мало… Одна надежда — Боря ее теперь хранить будет. Мы с ним однажды идем-едем и думаем, что купить Але на день рождения. А его вдруг к цветам потянуло. И он выбрал почему-то розовые гвоздики. Я говорю, мол, это же как-то бедно! Как-то простенько, словно для падчерицы. А Боря так смеялся над этим словом, и потом говорит: вот, смотри, когда они в букете — это же так красиво, потому что розовые гвоздики — это дети пионов…
***
Мы, наконец, встретились с Лизой.
— Вот что мы тут делаем, как ты думаешь? — вырвалось у меня. — Здесь же нет Мити, согласись? В этой клеточке-ячейке.
— Но нам необходимо сакральное место. Куда мы можем придти, вот так постоять, несуетно вспомнить, — ответила Лиза.
"Снуп у каждого свой!" — сказала мне Машенька, когда впервые мне позвонила.
— Вы случайно не знаете, где здесь могила Япончика? — спросил нас проходящий мимо мужчина в синей ушанке.
— Нет! — испугались мы.
Мужчина извинился и стал делать в воздухе загадочные пассы руками. Что ж думаю, кому Высоцкий, кому Листьев, кому Тальков, кому Есенин, кому семья Цветаевых, а кому Япончик и Сонька Золотая ручка. Ноев ковчег…
— У всех своя реальность, — прошептала Лиза.
Определенно.
18. Почему все должно быть так сложно?
— Вы дома? Я к вам еду. Только, пожалуйста, без синдрома скатерти-самобранки! Я просто забегу. Как раньше! Помнишь, мы вспоминали, как раньше мы без разрешения звонили друг другу и даже ходили в гости?!
— Юлик! Да ты что? — ахнула я. — А ты где сейчас? Ты уже в электричке? Надо же тебя встретить!
— Встречать меня не надо, не маленький. И я даже по пути подкрепился шаурмой. Кстати, впервые ее попробовал. Спасибо Мите! Только я, конечно, не в курсе, где у нас в городе лучшая шаурмичная, даже не знал, что такие бывают, так что обратился в первую попавшуюся. Знаешь, сытная штука! Так что мне никаких разносолов не нужно, попьем чай и все, никакой суеты.
Может, Юлик прав, и требовательные устои гостеприимства мешают нам это самое гостеприимство проявлять? Мы должны для гостей непременно наготовить, намыть полы и начистить до блеска санузел, от чего радость встречи меркнет. А когда к тебе едут без предупреждения — это ж такой кайф, у тебя руки развязаны, и ты не обязан выкатывать гору угощений, достаточно накормить тем, что есть, оно вдруг оказывается очень даже вкусным…
— Ничего себе — он "забежит"! Забежать можно на соседнюю улицу, а к нам-то полдня в одну сторону, полдня в другую, — заволновался Алеша и пошел в "Пекарню" за пирожками.
В Дереве Фу немного приятных мест. Не буду опускаться до бытовухи и упоминать магазин с милосердными скидками и свежими пончиками, хотя для нас он стал спасением. И "Пекарня" с вкусными пирогами. А еще книжный магазин, тихий культурный оазис со шкафчиком бесплатных книг при входе; продавцы — дедушка с внучкой, такие хорошие… Это я перечислила милые сердцу якорьки памяти, которые в будущем станут добрым воспоминанием, вопреки моей нелюбви к Деревне Фу. В том будущем, когда мы отсюда уедем. Хотя уедем ли? Похоже, я отсюда перееду сразу на другую сторону Стикса.
Пока не объявился Юлик с известием "еду!", настроение у меня было минорное. Я еще как назло накануне услышала ненавистное мне клише "отпусти его". В очередной раз… Когда этой глупостью меня пичкает кто-то глупый и чужой, я переношу это уже почти спокойно. Но когда умный, тонкий, чуткий — это нонсенс и мое мучительное слезное изумление. Я ведь уже привыкла, что люди рядом со мной относятся к Мите трепетно и очень тепло, и никому в голову не приходит сунуть мне этот убогий шаблон. И вот скажите, разве он может утешить? И как понимать, это "отпусти"? Не думай о том, кого потерял? Забудь? Не упоминай его при мне? Или все та же тема — стань-ка удобным бодрячком, помешанным на ЗОЖе, на сальсе с капоэйрой, на йоге, на цигуне и прочей, прости господи, байде. Радуйся солнышку!
Впрочем, однажды писательница Вера мне так мудро объяснила это "отпусти". Создавай связь на другом уровне. Прорастай корнями в небо. У нее рассказ есть об этом. Я воспряла!
Но ведь так глубоко мало кто копает. Так что нижайше прошу: не суйте пустышку человеку в отчаянии! Не говорите ничего вроде: отпусти его; крепись; держись; ты сильная; ты молодая — еще родишь (выйдешь замуж, построишь дом, отдашь все кредиты и станешь королевой шиномонтажа в Больших Сучках). Я сильная только для того, чтобы в ответ на эти заклинания избить табуреткой по голове. Пока воображаемой. Потому что не такой уж я зверь, чтобы не понимать, что люди искренне хотят как лучше. Но получается как всегда.
"Никогда не объясняй свою боль. Не спорь и не оправдывайся. Только отношения испортишь и себя потеряешь. Если человек стоящий, он сам все поймет. А человек дрянной пусть засохнет и отвалится, как грязь", — говорил Алеша.
***
— Наконец-то я доехал!