Юлик был заснежен и взволнован. Едва сняв влажную от снега куртку, он сел в кресло, но не как обычно это делает гость по приезде — радостно-предвкушающе, а так, словно собирался делать доклад.
— Други, я доехал, чтобы рассказать то, что надо было давно рассказать, но у меня был ступор по жизни. Я считал, что для этого нужен особый момент, а он никак не наступал. И, наконец, я понял, что сам собой он и не наступит, и решил "наступить" его сам. Откровение за откровение, око за око… — Юлик многозначительно посмотрел на меня и то ли улыбнулся, то ли сморщился от напряжение. — Для начала: я вовсе не Юлик. Юлом меня называл старший брат, сыгравший в моей жизни огромную роль. Скажем так, задавший главный вектор. Он погиб, когда мне было пятнадцать. Сорвался с питерской крыши. Он водил такие экскурсии, считал, что в поднебесном слое города живет великое непознанное, что там нас ждут невероятные открытия, тамошняя энергия излечивает от психических заболеваний. Впрочем, у Саши был диагноз. Но не фатальный.
— Юл… — потрясенно и растерянно выдохнула я. — И ты все это время… Как странно узнать это только сейчас! У тебя был брат…
— Скорее есть брат. Я поддерживают твою мысль о том, что люди не исчезают или истлевают, а перемещаются. То, куда они перемещаются, для землян всегда останется непознанным. Ни религия, ни наука туда не доберутся, в этом смысл жестокой игры. Только личная вера. Бог не фраер и не покупает оптом, он не говорит с толпой, он говорит с каждым из нас. Когда Митя… ну в общем… короче, я хотел вам тогда рассказать о Саше, но я боялся того, как вы это воспримете. Я не хотел, чтобы были мысли, что я примазываюсь к вашему горю или тяну одеяло на себя.
— Юлик, как тебе такое в голову могло придти?! Примазаться к горю… Это ж лютый мазохизм — так себя плющить! И как надо не знать меня, чтобы вот так подумать…
— Не горячись. Ты сама изумлялась, как по-разному люди ведут себя в состоянии потери. Тебе не то слово скажут — ты три дня плачешь. Я боялся разрушить нашу дружбу.
— Человечище ты наш, дядя Юлиус, ты, наверное, один такой на Земле остался, кто дружбу боится разрушить! — возопил Алеша. — Всем уж давно на дружбу наплевать, им лишь бы поиметь с тебя да урвать там, где получится.
— Ну не всем пока еще! Но ты у нас Юлик уникальный, это факт! А почему… твой брат в Питере жил?
— Жил… да потому что Питер не Москва, потому и жил. Вроде того, как ты там скиталась когда-то, по углам да сквотам. Он как сгусток энергии. У него словно не было противоположной фазы, он пребывал, по большей части, в протестной эйфории, как говорил наш папа. Саша всю жизнь придумывал и даже навязывал свою мистерию, и я стал его верным адептом. Это было харизматичное сумасшествие. Потом подтянулись и последователи. У него был знакомый парень, он стал под влиянием Саши заниматься промальпом, и теперь у него своя фирма. Он называет себя Барс88 и водит людей на крыши примечательных домов, только уже, разумеется, со страховкой. Я долго не мог смириться с этой жуткой преемственностью. Но все же приехал в Питер и увиделся с этим крышелазом или, как теперь говорят, руфером. Мне было тридцать лет. И он провел меня на эту экскурсию. Неофициальную.
— И ты пошел на ту же крышу, с которой упал твой брат?! Юлик… — укоризненно всхлипнул Алеша.
— Нет, на ту же крышу я не попал, она закрыта. Попал на ту, что по соседству. Но мне хватило. Небо одно на всех! И не нужно смотреть на меня нынешнего, поедающего пирожки, когда-то я был намного легче и проворнее…
— Дело не в весе! Почему человека тянет туда, где расстался с жизнью его близкий? — спросила я, скорее себя, потому что… меня не тянуло.
— Понимаешь, если воспринимать это как трагедию, то место жуткое и проклятое. Но однажды ты чувствуешь потребность посмотреть на все иначе. В тот момент на крыше меня настигло чувство Предназначения. Помнишь наш разговор в "Данииле"? Я чуть было тогда не рассказал тебе о брате, но подумал, что хочу рассказать это вам обоим. Саша был там с нами, на этой экскурсии, я это почувствовал. И ему были все те же 25 лет — в этом возрасте его и не стало — но при этом он все так же был старше меня. Я явственно ощущал нашу всегдашнюю разницу в возрасте: он старший брат, и я не перерос его. И тогда меня накрыло: люди не умирают, а уходят вершить свое Предназначение в то место, где его можно воплотить. Что если всё так просто и функционально, и это не фигура речи?! Только почему тогда с оставшимися обходятся так по-свински? С родителями, супругами, детьми… Почему им никто ничего не объясняет? И всякая материалистическая сволочь им внушает, что есть только тело, и оно становится удобрением, и на этом конец. Все ж таки эта концепция довольно сильно в нас вросла за годы неверия. Но почему родным не оставили хотя бы малейшего очевидного доказательства? Просто как защиту от человеческой саранчи… Как написала одна японская девушка в записке перед самоубийством: "Почему все должно быть так сложно?"…
Я слушала Юлика и с удивлением понимала: оказывается, не только я боюсь "человеческой саранчи"! Чувство, с которым я безуспешно боролась в себе. Твое горе, отраженное в глазах равнодушного, страшнее, чем то, что у тебя внутри. Но если ты сильная личность — "ты сильная!" — тебе должно быть наплевать на чужое мнение, на религиозную, атеистическую, политическую, любую пропаганду! Ты веришь — и этого достаточно. Так должно быть. Но на деле… не знаю, как другие, а я позорный слабак, бесконечно уязвимый чужими энергиями.
— Юл, а твоя мама… что с ней? После Саши…
— Она бесконечно себя корила за то, что привила ему любовь к Питеру. Ты по себе знаешь, любая мама найдет, в чем себя обвинить. Конечно, она воспряла, когда родились внуки! Но теперь, по прошествии лет, я думаю, что она никого не любила так, как Сашу. Тот, кого мы внезапно теряем, всегда сохраняет особенное место в нашем сердце. Сейчас уже мама в летах, ей нездоровится, за восемьдесят, как-никак…
— Только бы мне не жить столько! — внезапно-неуместно вырвалось у меня.
Юлик поперхнулся и закашлялся.
— Началось! — возмутился Алеша. — Развели заупокойную мессу… Давайте уже что-нибудь повеселее!
— Алеша, я знал, что ты не дашь нам закиснуть! Я в тебя верил! — послушно забормотал Юлик. — Какие вкусные пирожки, особенно с яблоками! Однако я не собирался наводить на вас тоску, в итоге я собирался сказать, что жизнь с вашей помощью дала мне шанс узнать человека, очень похожего на брата. Только в женском варианте… Вы, наверное, поняли о ком речь.
Воцарилось стремительно электризующееся молчание.
— Нет! — ответили мы с Алешей хором.
— Так мы же с ней на вашем концерте познакомились вообще-то.
— Аполлинария! — выдохнула я. — Неужели…
— Юлик, будь осторожен, она сумасшедшая!
Вот так коварно Алеша попытался вероломно обрушить замыслы Ханумы. В роли неумелой Ханумы ваша покорная слуга, разумеется. И я, конечно, громко протестовала против Алешиных предостережений, но одна некрасивая мыслишка предательски подтачивала мой энтузиазм. Дескать, я, конечно, мечтала, чтобы Полли познакомилась с достойным мужчиной, но… это же целый Юлик! Не многовато ли ей? Нет, не в смысле массы тела, разумеется, а в смысле масштаба духа! Достойна ли она такого подарка?
Вот вам и вся женская дружба. Не зря Аполлинария так и не перешла со мной на "ты". Сумасшедшие — они ведь очень чувствительные. Как дети.
Юлик меж тем спокойно рокотал, что ему-то как раз сумасшедшинка в женщине не помешает. У Полли и диагноз такой же, как у его брата. Но форма легкая!
Пережить бы нам всем смерть в легкой форме…
Еще Юлик признался, что вот уже лет тридцать скучал по человеку мистерии. Это человек — немного волшебник. Меняющий узор калейдоскопа вселенной. После Саши он таких не встречал. И вот, когда уже не ждал, то встретил. И теперь на радостях припоминал свой долгий, мощный и тернистый путь. Ведь Юл — наш драгоценный Айболит, врачеватель братьев наших меньших. Ветеринар и самоотверженный исследователь хвостатой живности.
— Представляете, я к лошадям вернулся. Вы-то в курсе, как меня помотало, кого я только ни лечил. Так ведь это Сашка меня в детстве в конюшню забросил. И через… страшно сказать, сколько лет я в нее вернулся. К той самой Анне Михалне, которая меня учила азам коневодства. Она фанат своего дела! Так вот, я понял, что Полине нужно познакомиться с нашим лошадиным хозяйством. Оно ее умиротворит, успокоит волны мятежные. Иппотерапия, понимаешь ли! Я мечтал о женщине, которая любит животных и понимает, что… — тут Юлик со значением кивнул в мою сторону, — …что можно полюбить и чужого ребенка. Которая не будет недовольно коситься на мою дружбу с плешками. Это я дурачусь и называю своих племянников разными смешными словами, когда они бузят — плешки, плюхи, оплеухи, орясинки…
— Вы с Полли уже детей обсудили? Юлик, это серьезно! — отозвалась я как можно уважительнее к забрезжившему на горизонте союзу.
— Не забудьте заранее обсудить размер алиментов! — не преминул съязвить Алешенька.
— О, мы даже тему суррогатного материнства затронули! — парировал Юлик.
"Боже, вот дурында эта Полли! Никак не успокоится! — пронеслось у меня в голове.
— Юлик, не обращай внимания на эти причуды! Ты ведь уже понял, что Полли у нас дама фантазийная…
— Да ничего страшного! Я сразу ей объяснил, что наука семимильными шагами движется к решению этой проблемы. Еще лет двадцать — и не нужны будут никакие сурмамы. Младенцев будут выращивать в искусственных матках.
— Ты про нано-инкубатор? Я правильно думаю — будут такие штуки, соединенные с организмом матери, типа накладного живота, а там внутри зреет ребенок, да?
— Я смотрю, это ты у нас фантазийная дама! Не представляю точно, как это все будет. Но проще, конечно, сделать по принципу обычного инкубатора. Соединение с организмом матери — это гуманно и физиологично, но как это технически осуществить? Хотя…тема интересная.
— Слушай, Юл, ты такой ответственный и заботливый… Почему ты растишь детей сестры? А не своих, например…