о мальчика. Просто чтобы услышать голос. Удостовериться, что он жив и пока на свободе — а то, знаете ли…
У Игара довольный кошачий голос юного самца, только-только вылезшего из постели; ну-ну, оказывается, я еще помню. Конечно, кто бы сомневался, мальчик мой. Понимая, что они скорее всего слушают и отслеживают, ни о чем его не спрашиваю. Рад был услышать, Игар, созвонимся позже. Он, кажется, тоже рад — что я так быстро отстал.
Все-таки чертовски удобно жить в одном времени.
А потом меня ведут. Недалеко; Крамербург, как я успел заметить — компактный город. Скорее радиальный, чем квадратно-гнездовой, и так даже легче ориентироваться. А вот и самый центр, точка схождения улиц-лучей. Площадь и кирпично-красное помпезное здание, еще и с буквами на фасаде, они металлически блестят, и приходится щуриться, чтобы прочесть. Разглядев, даже приостанавливаюсь от удивления.
ЭЖЕН КРАМЕР.
Н-да. Хотя Женька посмеялся бы от души. У него всегда было чувство юмора.
Входим внутрь. Это похоже на давешний проход в Мир-коммуну — правда уже без отпечатков пальцев и снимков сетчатки, но стиль тот же, не так просто поменять стиль. Коридоры, инстанции, люди, низведенные до функции не пропустить того, кого не следует: очень нервная работа, надо полагать, и совершенно неблагодарная, на таких постах должны пышным цветом расцветать всяческие комплексы и неврозы. Проверочные процедуры занимают кучу лишнего времени, и я разглядываю этих людей с искренним интересом, окончательно сбивая им шаблон, и они начинают сбоить, ронять предметы, отводить глаза. Отмечаю, что проверка ведется все-таки по сети, без груды бумажек — но для них сеть не обыденность, а высокая технология, они с ней на вы, и это нагнетает напряжение. Иногда хочется посоветовать очередному обезличенному юноше, как ему грамотнее настроить панель и подсветить монитор, но такого хулиганства я себе все-таки не позволяю.
За четвертой-пятой дверью на элементах обнаруживается встречающий, мелкий мятый человечек, и я мгновенно опознаю Аластера Морли, которого никогда раньше не видел.
— Наконец-то, — вживую у него еще более визгливый голос, чем по мобилке. — Почему так долго? Вас ждут.
Пожимаю плечами:
— Это ваше время.
Он смотрит на меня ошеломленно, потом вдруг спохватывается:
— Вы еще не замедлились, господин Сун?
Приходит моя очередь удивляться.
— Сейчас, — говорит Морли. — Вам самому станет комфортнее. Как вы себя чувствуете?
Это не ритуальный реверанс, ему действительно требуется ответ. Как я себя чувствую?.. Хороший вопрос. Я чувствую себя… Так, должно быть, в дни моей молодости совершали марш-бросок солдаты на войне или первопроходцы шли сквозь дикие джунгли: на скорости и кураже, в легкости и всесилии, мобилизировав все ресурсы организма в один непобедимый пучок, подчинив всего себя наитию и цели. Я прекрасно себя чувствую. Но если я остановлюсь, то, очень может быть, упаду.
Всего этого Аластеру Морли знать необязательно. Киваю:
— Нормально.
Он, кажется, не верит. Смотрит озабоченно с высоты своих — сорока, пятидесяти?.. у людей его профессии и сорта никогда не поймешь — абсолютных лет на дряхлого старика Эбенизера Суна. Пропускает меня в следующую комнату и проходит следом:
— Будем замедляться поэтапно.
— Зачем?
Игнорирует вопрос. Я, конечно, настоял бы, добился ответа, как добиваюсь его всегда и от всех, — но внезапно обваливается свинцовая слабость, начинают дрожать пальцы и колени, на глазах выступают мутные слезы, а в висках оглушительно пересыпается песок, и становится все равно. В ладонь тыкается панель медсенсора, вяло всплескивает изумление: а они тут вовсю пользуют наши технологии, в плебс-квартале, в Мире-коммуне. Не повсеместно, понятное дело, не повсеместно.
Лицо Морли выступает из мути, хмурится, шевелит губами. Усилием воли выпрямляюсь, навожу резкость.
— Не учел, — бормочет он. — Слишком длинный скачок по амплитуде. Извините, господин Сун.
— Я в порядке.
Не уверен, что получилось бросить небрежно; возможно, вышел жалкий лепет, старческое бормотание. Спрашиваю без паузы:
— Здесь у вас хронос? По периметру?
— Это шлюзовая, — признается Морли. — Дом-правительство оборудован, во избежание. Сколько вам абсолютных лет?
Хамский вопрос, и я его игнорирую. Прислушиваюсь к своему организму, он прекрасно мне служит, несмотря на количество прожитых лет, в хроносе и вне. Теперь мне действительно лучше. Кровь неспешно течет по сосудам, питая кислородом мозг — Карл у Клары, числа Фибоначчи, надо бы, но не сейчас, — ритмично наполняются легкие, двигается в такт диафрагма. Потираю ладонью живот, и в прежние далекие времена первый предатель немолодых людей. Ничего, все более-менее даже здесь. Взглядываю на панель: ну конечно, давление прыгнуло, но уже стабилизируется, слава богу. Сахар относительно в норме. Не дождетесь, это говорю вам я, вечный старик Эбенизер Сун.
— Мы можем идти?
Морли тяжко вздыхает:
— Пока нет. Еще как минимум два скачка, иначе вы будете не в синхроне. Я постараюсь помягче, господин Сун.
— Приступайте.
Ощущение, будто я командую собственным расстрелом. Он ведь и правда может сейчас меня убить, этот скользкий Аластер Морли, преследующий какие-то свои цели, и у меня уже нет времени понять, какие именно. Мерзкое чувство зависимости и беспомощности. Впрочем, я им зачем-то нужен, а значит, пока меня оставят в живых. По крайней мере, очень постараются — а дальше насколько им позволит мой организм, моя старость, мое оставшееся время.
— Дышите поверхностнее. Не снимайте руку с медсенсора.
Бритвенный сарказм повисает на кончике языка. Не успел. Медленно, слишком медленно… Текут, пропуская друг друга, кровяные тельца по неторопливой густой реке, входят в широкие ворота сердечных клапанов, обогащаются кислородом и еще медленнее направляются дальше, к мозгу, обдумывающему безо всякой спешки каждый импульс, безукоризненно точный, если никто не требует излишей скорости. Экстрахронозамедление. Как хорошо… Я привык, я всегда так живу.
Удивленная физиономия чересчур суетливого, гротескного Морли. Не суетись, дурачок, не понадобились твои два скачка, я в принципе против излишеств. Не хлопай глазами и синхронизируйся сам.
Жду, пока он станет похож на человека, из чего, кстати, следует, что мы отнюдь не в общем шлюзе — у него, Морли, отдельный хронос, свое время. Чисто технически ничего сложного, но зачем?.. И ведь мы к тому же в плебс-квартале. Странно.
Он поясняет раньше, чем я задаю вопрос, и голос его звучит немного выше обычного, стрекотливее, словно передо мною гибрид человека с насекомым. Не завершил синхронизацию. Почему?
— Потому что дальше вы пойдете один, господин Сун. Мне туда нельзя, да и не получится. Это правительственное время.
— То есть?
— Приготовьтесь ко второму скачку. Вы хорошо переносите, я за вас спокоен.
— Стойте, Морли!
У меня к нему масса вопросов, они возникают одномоментно, теснясь и прорывая ткань времени, моего привычного замедленного времени, и я не успеваю задать ни одного: слишком быстрый смешной человечек разворачивается и уходит, я остаюсь один.
И замедляюсь, замедляюсь еще. В мои абсолютные годы я не знал, что так бывает. Все процессы в организме, такие знакомые, подконтрольные в каждом своем неспешном движении, кажется, останавливаются вообще; разница неуловима, словно шажки черепахи, ускользающей от Ахилла. Ровная, стоячая поверхность пруда почти без ряби и пузырьков воздуха, поднимающихся со дна. Знойный воздух в полдень над асфальтом… Зыбкие, ирреальные воспоминания из жизни настолько прошлой, что я не уверен, была ли она когда-нибудь.
Не исключено, что я попросту умер.
Ладонь по-прежнему на медсенсоре, только его уже не отслеживает никакой Морли, и я смотрю сам: показатели фантастичны, я даже не знаю, с чем их сравнить, такого не бывает у живых людей. Но все-таки числа меняются, пускай на уровне седьмой-восьмой цифры после запятой, но ритмично, красиво, практически без сбоев. Синхронизация завершена, сообщает прибор; осталось привыкнуть. К моему новому, почти неощутимому времени.
— Войдите, господин Сун.
Оптимистичным фильтром переливается коммуникативная строка над проходом, озвученная мелодичным женским голосом, и я не вижу, почему бы не воспользоваться предложением и не войти, и створки шлюзового хроноса радостно пускают меня внутрь. Осматриваюсь по сторонам, стараясь держаться не растерянным гостем-пленником, а хотя бы инспектором со внезапной ревизией, если не полноправным хозяином этих мест. Не уверен, что у меня получается, но все же пытаюсь держать лицо, главное, что у меня есть.
— Как ты? — спрашивает Женька Крамер.
Я настолько привык все время общаться с ним, что даже не особенно удивляюсь.
— Немного странно, — отзываюсь, как ни в чем не бывало. — Медленно.
Эжен сидит напротив, за панелью, протянув наискосок свои безразмерные ноги. Улыбается. Указывает гостеприимно, где мне сесть.
— На задворках ты жил быстрее? — язвит он. — Впрочем, да. Вижу.
Мысль работает плавно и неторопливо, словно качается гигантский маятник, но мой визави ни на секунду не быстрее, а потому, пока он щурится, разглядывая в упор мои морщины, я успеваю прокачать все возможные варианты: сын, или внук, или правнук, или генетическая копия, или робот, или голограмма, или самое простое — моя же галлюцинация, побочный эффект немыслимого по амплитуде экстрахронозамедления?..
Каждая из версий имеет право на существование. И все же это правда он — Эжен Крамер, мой вечный соперник и собеседник, альтер-эго, сотворенное мною от одиночества. Мальчишка. Он молод настолько, что даже смешно.
— И я вижу. Правительственное время?
Он машет рукой; знакомый мальчишеский жест:
— Это они так говорят. Из Периферийного ведомства.
— Откуда?
— То есть они тебе даже не представились? Во дают. А как же они тебя сюда притащили?