– Все равно нельзя же, – едва слышно пищу я, – штраф впаять могут.
– Дыши давай, не отвлекайся, – ворчливо откликается Дима, – не бросать же тебя тут было. Одну? А кто будет продолжение “Любви без тормозов” писать, если у тебя тут дыхалки не хватит?
Чокнутый мужик. Ему ж за такую самодеятельность потом могут какую-нибудь административку нарисовать. А если выйдет из строя лифт – еще и возмещение ущерба потребовать. А лифт может, у них там очень чувствительная система противовесов. Откуда я знаю? Я писатель, блин. Энциклопедия самых неожиданных фактов.
Я и не такое знаю. Знаю, например, что Андерсен немножко приукрасил, и Герда у него Лапландию и Финляндию за те пару ночей, что упомянуты в сказке, преодолеть не могла. Особенно верхом на олене без седла.
– Ты читал? – удивленно переспрашиваю, когда до меня через три вдоха доходит, что он сказал. Откуда он вообще знает, что “Любовь” предполагает продолжение?
– Есть такой грешок. – По губам Димы пробегает улыбка. – Искал, до чего докопаться. Не нашел. Ты оклемалась?
Почти. Не сказать, что меня отпустило до конца, но наличие рядом со мной живого человека существенно облегчает мое состояние. И вот я уже понимаю, что крепко стискиваю пальцы Димы. И вообще сижу рядом с ним, утыкаюсь лбом в его колени.
Видел бы хоть кто-нибудь эту сцену со стороны – наверняка бы воззвал к моему стыду и совести. Я вообще-то обручена. А близость такого интимного характера внезапно допускаю с бывшим мужем, о котором никак лестно не отзываюсь..
Ладно. Лифт никому не расскажет. А я если шевельнусь влево-вправо – мне поплохеет.
Дима берет мой телефон и звонит. Сначала по телефону, который указан в объявлении на стене, потом выматерившись на не отвечающую диспетчерскую службу – звонит в МЧС.
– Минут через сорок должны подъехать и выковырнуть нас отсюда, – тихонько сообщает он мне, и я еще крепче жмусь к коленям Варламова, пытаясь спрятаться от паники. Сорок минут этого трэша… Долго. Почти вечность. Блин, хорошо, что Дима здесь, без него я бы точно не дожила. И спасателям бы не додумалась позвонить.
– Спой мне, Дим, – даже для самой себя неожиданно прошу я. Мне нужен его голос. Его постоянное звучание. Только так я смогу отстраниться от паники почти полностью. Тишина и молчание только усугубляют.
Как-то раз мы застряли в лифте именно с Димой – мне регулярно ”везет” на застревания на самом деле. Тогда-то он и познакомился с моей клаустрофобией. Пятнадцать минут до явления лифтера сидел на полу лифта, крепко меня обнимая и напевая мне какие-то дурацкие песенки. А я кусала его запястье и дышала, пока звон в моих ушах отступал под натиском его голоса.
Сейчас предстоит ждать подольше.
Сейчас Варламов на секунду замирает, а потом стискивает мои пальцы крепче – сейчас мне до лампочки, если честно. И потихоньку запевает.
И все, что мне хочется сказать: “Ну и гад же ты Варламов”. Хотя… Ну какая разница же, да? Какую песню вспомнил, такую и запел, но мне почему-то это мнится коварным планом. И вообще лифт тоже застрял по этому плану, обязательно.
Он поет тот самый романс, который орал под моим балконом, перед тем как сделать мне предложение. И в сердце будто раскаляется тот гвоздь, что в нем давно торчит. Его так и не выдернули. И больно, больно это слышать, больно вспоминать то время, в которое любовь из меня выплескивалась через край, но я не могу найти в себе силы Диму остановить.
Он – моя адская сковородка, на которой мне нравится подпрыгивать. Даже не думала, что я такая мазохистка.
Дима поет негромко, только для меня, но этого хватает.
У него по-прежнему классный голос. Боже, как я от него всегда тащилась. Даже спрашивала, почему он не пошел в музыкальное училище, на что Дима неизменно отвечал, что готов петь для меня и ни для кого больше. И сейчас – отступает звон тишины, но подступают эти воспоминания. Интересно, пел ли он хоть для кого-нибудь из своих актрисок? Отступался ли от тех слов, что говорил мне.
Я не спрошу. Ни за что на свете.
– Ты бы еще “Я вас любил” спел, – тихонько и с иронией шепчу, когда заканчивается последний куплет. – На сентиментальность пробило?
А он недовольно пыхтит и начинает тихонько напевать: “Не отрекаются любя”. Понятия не имею, что он этим хочет сказать. В нашей-то парочке “отрекся” именно он.
Вот серьезно, иногда он меня бесит. Особенно когда напоминает мне, что вообще-то у меня было, за что его любить. И эти его достоинства по-прежнему никуда не делись. Вот сейчас – что это? Взял и полез ко мне через аварийный люк. Просто потому, что хотел отвлечь меня от приступа. Не захотел бросать. Он мне уже не муж, и вообще не обязан ничем, куда же мне записать вот такие вот подвиги?
Сорок минут спасателей на самом деле превращаются в полноценный час. И за этот час я сама себе начинаю напоминать мочалку. И когда лифт, наконец, приходит в движение, и поднимает меня все-таки до пятого этажа – я уже только тихонько похныкиваю на коленях у Варламова, а он гладит меня по спине и напевает про рюмку водки на столе. Мой личный музыкальный автомат – я заказала, он поет.
– Живые? – весело спрашивает мужик в форме МЧС.
– Не все, – хрипло отзываюсь я и поднимаюсь, ужасно сильно опираясь на Варламова. И хотела бы отстоять какие-то свои позиции, но мной сейчас можно полы помыть, а вот на ноги поставить – гораздо сложнее.
Честно говоря, я еще с полчаса сижу в коридоре школы на стульчике, а Дима стоит и обмахивает меня конвертом, в котором лежит распечатка сценария. И глаза у него тревожные-тревожные. И вот хоть матом на него ругайся. Хотя он же не виноват, что я на него так смотрю. Что по-прежнему мысленно допускаю попускать слюни на его широкие плечи.
Это я допускаю, это я смотрю, это я о нем думаю. И я никак не могу его отпустить. Ведь какое мне дело, до всех его Вер-Анджел-Снежан? Мы уже тысячу лет как не вместе. И сейчас он помог, потому что захотел помочь. И ни почему больше. Он просто знал, что я могу вполне долбануться в обморок, а валяться в обмороке долго не очень-то полезно для сохранности жизни. Просто по сути Дима – неплохой человек.
А я…
– Спасибо, Дим, – тихо произношу я. Честно говоря, столько плохого о нем сегодня надумала. Даже немного неловко.
– Пожалуйста, – Варламов пожимает плечами. Какая ерунда, мол. Всего лишь совершил трюк, достойный какого-нибудь каскадера, всего лишь уже почти полтора часа от меня не отлипает. Всего лишь…
– Ты успеешь зал мне показать, или тебе уже по делам пора? – слабо спрашиваю я.
– Дела… – растерянно произносит Дима и бросает взгляд на часы, – дела были, да. Но бесполезно, Поль, я еще час назад должен был выехать на это собеседование, чтобы успеть.
– Собеседование? – ошалело повторяю я. – Куда?
– Ну так, – Дима пожал плечами, – Уже неважно, Поль. Все-равно опоздал же. Люди там серьезные, второй раз вряд ли позовут. Хотя демки я им по электронной почте отправил, может, прокатит.
С пару минут я смотрю на Варламова открыв рот. Нет, есть же какие-то пределы адекватности, да? Карьерист Варламов из-за меня пропустил собеседование.
– Чувствую, я теперь с тобой до конца жизни не расплачусь за такие подвиги, – мрачно вздыхаю я.
– Забей, – Дима отмахивается. – Я не особенно надеялся на то место. Если им не зайдут мои эпизоды – так и плакать не о чем. Хотя… Хочешь расплатиться?
– Хочу, – устало откликаюсь я.
– Тогда пообедай со мной, Поль, – широко улыбается Дима.
Внезапно!
Глава 14. Полина
Первое, что делаю я после этих слов Варламова – смотрю на часы. Тут же жалею, на самом деле, что не подумала перед этим. Уж слишком это красноречивый, знаковый жест. И до него, я могла бы вежливо покачать головой и сказать, что нет, я не могу и вообще опаздываю, то сейчас даю понять, что обдумываю предложение. И Дима смотрит на меня выжидающе.
И тем не менее, эмоции потихоньку укладываются на привычные рельсы и начинают бодренько об них постукивать. Обед? С Варламовым? А такая ли это удачная идея вообще?
Ага, акции Варламова сейчас взлетели в цене почти до олимпийского уровня. Впервые за последние пять лет я хочу сказать ему что-то хорошее, а не послать к чертовой матери.
После этого часа в лифте и не могло быть иначе. Но это же только сейчас. Завтра я все это пересплю, загляну на страничку Варламова в фейсбуке, полюбуюсь на аватарку, где его обнимает его Верочка, и исцелюсь. И по-прежнему буду жалеть, что на встречу с некоторыми людьми нельзя носить сковородки.
Или можно? А то у меня, если что, чугунная есть. Бабушкина. Я в ней не готовлю, но для благого дела, типа “вправь мозги кобелю” – точно могу пожертвовать.
– Если тебе надо куда-то ко времени, я же могу тебя отвезти куда надо, Поль, – добавляет он и “включает” обаятельную улыбку. Поганец. Всегда любила его улыбающимся, а не загнанным и мрачным – каким он был в последние годы нашей семейной жизни, вот и сейчас – на душе прыгают солнечные зайчики. Правда, что ли, ему со мной было так паршиво и скучно, что вот не лезло это все?
В ответ на эту улыбку я закатываю глаза. Из принципа. Мол, не малолетка поди, заканчивай свой пикап. Хотя нужно сказать, да – не малолетка, но по-прежнему эффект имеется. Но я ж не глазами думаю, а головой. Поэтому Дима и не поймет ничего.
Он меня отвезет? К загсу? О-о-о, я представляю его лицо. При том, что я ему вообще не нужна, чувствую – по поводу брака с Костей Варламов проедется еще не один раз. Просто из принципа. Я ж у его недобритого величества разрешения не спросила, а у него на всех баб взгляды как у вожака стаи: что в постель упало – то уже мое и никому ни шагу влево-вправо не положено. И фигня, что к некоторым он заглядывал в спальню пять лет назад. Все равно “мое”. Рабовладелец чертов.
А руку-то с кольцом я тихонько ныкаю в кармане жакета…
От греха и длинного Варламовского языка подальше.
Интересно, еще не заметил или просто проигнорил?
Ну, раз мозг не выносит, значит – не заметил. В то, что Дима может из ревности не выносить мозг – я не верю. Быстрей поверю, что у него сейчас менее ранимое самолюбие стало, но чтобы он и перестал ревновать?