– Полин, но ведь это все можно исправить? – Сегодня явно не мой звездный час, разговор проходит совсем не в том тоне, в котором он мне виделся. – Весна моя, просто скажи. Ты скажешь с моста прыгнуть, я ведь прыгну, лишь бы поверила, что мне никто кроме тебя не нужен…
Если бы это могло помочь…
Если бы Дима мог доказать, что никто кроме меня ему не нужен? Что не уйдет от меня, ни за что. Что и он готов к серьезным вещам, что и он хочет ребенка. Вот только он не может. И мне чудовищно больно от того, что это не так.
– Никак, – боль прорывается и в голос. – Никак ты это все не исправишь, Дим. Тут нечего исправлять. Я просто не смогу так жить – постоянно в страхе, что ты от меня уйдешь.
– Я не уйду, – эти его слова звучат отчаянно. – Поль, дай только шанс и я тебя больше никому не отдам. Никогда не оставлю.
Боже, как я хочу ему поверить. Вот только не могу. Один шанс – это слишком много. Увы. Ровно на один шанс больше, чем я могу себе позволить.
– Тогда ты мне тоже говорил, что никому не отдашь и никогда не оставишь, – пусто возражаю я. – Говорил ведь?
Дима качает подбородком, потерянно глядя на меня.
Говорил. Именно поэтому я знаю, что все это – только слова. И единственное, что мог Дима сделать для нашей семьи и для меня – это не подавать на развод.
– И сколько женщин у тебя было после развода? – устало спрашиваю я.
– Они не ты, – емко возражает Дима.
– Правильно. Они моложе и горячей в постели, не так ли? – это выходит зло и саркастично. – С ними ведь не скучно, да, Дим? Ни одну из них нельзя назвать фригидной. А меня – можно. И не ты один это отметил.
– Полина…
Дима не сдается, в нем будто открылось дыхание для второго раунда, вот только я уже конкретно измучена даже этим вот туром. На этот раз, чтобы он замолчал, достаточно и твердого взгляда.
– Я попрошу Кирсанова как-то минимизировать мое участие в съемках, – руки складываются на груди – и я не знаю почему, то ли для того, чтобы защититься, то ли для того, чтобы удержать саму себя, которой больно, которой хочется захныкать и спрятаться в Диминых объятиях.
– Нет уж, – категорично качает головой Варламов. – Это твой фильм. Первый фильм. Ты будешь смотреть, как он рождается, Полли. Я знаю, что ты этого хочешь.
Хочу, кто спорит. От первого и до последнего дня. А потом сходить на предварительный показ и прорыдаться от умиления, что вот это – по моей книге.
– Я не смогу работать с тобой, – устало откликаюсь я с искренним недовольством самой собой. – Я думала, что смогу, но ты на меня давишь, и у меня не получается.
– Не волнуйся, милая, – отрывисто произносит Дима, впервые за этот обед глядя не на меня, а в окно, на далекие башни Москва-Сити. – Я могу оставить тебя в покое. Не буду на тебя давить. Раз ты меня простить не можешь – не буду.
– Ну, если так… – Я заставляю себя подняться из-за столика. – Знаешь, Дим, я, пожалуй, пойду. Не хочу думать, что, оставаясь здесь с тобой, я продолжаю давать тебе авансы.
– Я тебя провожу…
– Нет, не стоит, – я резко встряхиваю волосами. – Я дойду сама.
Варламов молча смотрит на меня, а потом чуть встает и сам подается ко мне, прихватывая за подбородок, и крепко целует меня в губы. Без языка, без требования ответа, просто – и от этого теплого, такого чувственного поцелуя я чувствую, как трещат мои ребра – настолько сильно к нему тянется мое сердце. Вот нет у него мозгов – у сердца моего. И сейчас мне даже жаль, что у меня те мозги есть....
А Дима отрывается от меня, будто выныривает из воды.
– Последний раз, Поль. Клянусь, больше не повторится, – виновато улыбаются его чертовы губы, и я его почти ненавижу. Потому что этот его последний поцелуй – мне будто вскрыл грудную клетку и вырезал оттуда мое сердце, опустив его ему на ладони.
И я ничего не говорю, у меня нет слов, я как чертова рыба. Просто разворачиваюсь и торопливо ухожу.
Результат ровно тот, который я хотела. Дима согласен оставить меня в покое. Вот только победителем я себя не чувствую.
Глава 27. Полина
– Полина Александровна.
Алина, кастинг-менеджер нашего проекта окликает меня шепотом.
Я понимаю, что снова рассеянно смотрю в никуда и совершенно не слушаю ребят, разыгрывающих передо мной сцену.
– Да-да, я смотрю, – неловко улыбаюсь я. Алина недоверчиво качает головой, но не спорит. В любом случае в нашем тандеме ведущая она, а я так – имею право сделать авторский вяк на тему того, кто из актеров, как мне кажется, лучше понимает героя. Именно “понимает”, а не “больше похож”. Загримировать можно как угодно, волосы покрасить там, наконец, просто сказать что это такое видение персонажа. А вот если актер не понял, кого он играет – вот это беда.
Я на самом деле пытаюсь сосредочиться на пробах, но это сейчас довольно сложно. Кажется, что с души я сняла кожу. Вымотал меня этот разговор с Димой, ничего не скажешь. И каждая фраза, сказанная ему сейчас, уже кажется совершенно неверной и не в том тоне сказанной. Ох, Димка, вот поспешил ты, поспешил. И я… Кажется, я тоже поспешила…
Сосредоточиться бы на пробах…
Мальчиков мы уже посмотрели, мальчики были хороши, теперь подбирали девочек, чтобы потом дать им возможность порепетировать с мальчиками и дать нам посмотреть на сочетания типажей.
И мне казалось, что мальчики не захотят проходить одну и ту же сцену с тремя-четырьмя партнершами, но Алина покачала головой и сказала: “Дублей всяко может быть больше”. Так что их судьба терпеть, и никак иначе. Профессия такая.
– Номер восемь, – когда кандидатка Марина Озерова заканчивает сцену, произносит Алина, открывая дверь своего кабинета.
Номер восемь. Я смотрю на вошедшую девушку и хочу её убить.
– Имя и фамилия, – сухо произносит Вербицкая, зарываясь в бумаги.
– Вера Щербакова, – безмятежно отзывается бывшая любовница Варламова. Смотрит она на Алину, на меня, сидящую на окне, даже не смотрит. Ну, ей ли не знать, что кастинг-менеджер для неё бог. И все-таки…
Я ощущаю, как пальцы начинает покалывать от яростного жара. Блин, да что за ерунда-то? Ну, мало ли с кем Варламов спал, что мне теперь, каждой девочке карьеру портить?
– Алин, я пойду кофе выпью, – мой голос вопреки моему желанию звучит раздраженно. – Вы послушайте пока эту девушку без меня, окей?
Выхожу и ползу к уже знакомой машине по продаже кофесодержащей нефти, заказываю у неё эспрессо.
– Полина Александровна, – Алина, оказывается, вышла из кабинета вслед за мной и сейчас стоит за моим плечом, – у вас какие-то возражения против Щербаковой?
Какая прозорливая девочка, однако!
Я смотрю на Алину устало. Серьезно, не хочу ничего пояснять.
– Давайте серьезно, Полина Александровна, если вам не нравится актер – то нам он и не нужен, понимаете? – мягко замечает Алина.
Серьезно?
– Я настолько много решаю?
– У вас исключительные полномочия, – разводит руками Вербицкая. – Илья Вячеславович не терпит разногласий в коллективе. А вы – автор, в конце концов. Нам нужно ваше одобрение в этом вопросе. Поэтому вы тут.
Это очень сложная информация, которая толкает меня в неверную сторону. Но… Год в компании этой вот Веры? Которая мне совершенно не нравится, и совсем не попадает в типаж моей главной героини? Да и потом, актриска она очень посредственная, нечего ей делать у меня на главной роли.
– Да, мне она не нравится, – тяжело вздыхаю я, – и я не хочу, чтобы это было определяющим.
– Не жалейте. Пусть не тратит наше время, – безжалостно отрезает Алина, – к тому же играет она не очень круто, но её заявка в последний момент пришла, отсматривать отыгрыши мне тогда было некогда, я подтвердила. Посмотрела потом, поняла, что не то, но для контраста оставила.
Вера вышла вслед за нами, ждет у кабинета Алины.
Безмятежная, самоуверенная, будто её уже взяли на эту роль. Стоит себе, зубоскалит с Макаром Зарецким, моей ставкой на роль главного героя фильма.
– Щербакова, свободна, – резко припечатывает Алина, только зайдя в кабинет.
– Но вы меня даже не послушали, – девушка дергается, обиженно глядя на нас.
– Я вас видела на видео от агентства, – беспощадно качает головой Вербицкая, а затем смотрит за спину Веры и окликает: – номер девять!
Довольно известная в узких кругах мелодраматичных сериалов Лена Федорович поднимается с кресла. Типаж стильной, характерной, волевой девушки. Да, вот на неё я посмотрю с удовольствием. Да и в дуэте с Зарецким она будет смотреться неплохо…
Пробы затягиваются. Еще три кандидатки, еще шесть отыгрышей сцен. Блин, как же они стараются – эти ребята, явно очень хотят получить роль.
Сегодня я устала недостаточно, сегодня я иду в метро. Хочется пройтись пешком и еще немного подумать.
На душе пусто. Работа над фильмом идет, все встало на круги своя, но мне так пусто, будто у меня не душа – а ледяная Гренландия, и хочется найти нож и сделать себе харакири. Сейчас, когда работа кончилась – это настроение на меня наваливается довольно плотно. И каждая из мыслей в моей голове так или иначе касается Димы.
Если твердо взвешивать происходящее – прошедшие пять лет точно нам с Димой помогли. Встать на обе ноги, добиться желаемого, окрепнуть. А кем мы были тогда, когда расходились? Неудачниками, не дающими друг другу расти? По сути – я сейчас сильнее, чем тогда. И вряд ли снова упаду на колени, сломанная Диминым уходом. И он… Он ведь тоже повзрослел, если вдуматься.
Он ведь выставил Щербакову в тот же день, как заявил о желании меня вернуть. Это ли не маркер принятого решения?
А потом, как этот чертов рыцарь боролся за меня и за этот фильм? На какие кабальные условия был согласен, лишь бы Кирсанов не отказывался от экранизации моей книги. Да, увернулся, потому что мы вернули сценарий, но кто тогда знал, что все обойдется?
Иногда для того, чтобы понять, что ты сделал что-то неправильно, нужно сначала это сделать. Только тогда до тебя доходит. Вот и до меня сейчас медленно доходит, что с Димой я сделала все не так. И сказала не то. И вообще, нужно было поговорить в другой интонации, и о другом, но…