– Процент как компенсация – это хорошая мысль. Спасибо. И за помощь тоже. Что-то еще?
– Расписку о получении файла книги, которая подлежит сдаче, – невозмутимо откликаюсь я. – С печатью, подписью, в свободной форме. Можете от руки написать. Графологическую экспертизу, если что, мы закажем.
Годы работы с Кирсановым меня приучили – всегда и везде бери под роспись.
Что-то одобрительное мелькает в глазах Павла, он кивает и тянется за чистым листом к принтеру.
Расписку я читаю, утвердительно киваю, складываю вчетверо, убираю во внутренний карман пиджака. Вот теперь действительно все.
– Кстати, Константин сейчас у вас на лестнице валяется, – замечаю я напоследок. – За отдельную доплату могу поработать сборщиком мусора и притащить этого ублюдка к вам.
– Не стоит. Пусть поваляется, – Паша многообещающе улыбается. – Из здания все равно не выйдет, охрана не выпустит. Мне нужно очень многое обсудить со своим сотрудником.
Когда я выхожу из издательства – на миг замираю на ступеньках. Взгляд зацепляется за Полинку, которая вместе с Кольцовой стоит у моей машины. Не уехала. Я, если честно, боялся именно этого. Что она не захочет со мной говорить, попытается избежать, она же ясно вчера дала понять, что возвращаться ко мне не намерена, тем более что явился-то я сюда с Эльвирой, не с Полиной.
И все-таки…
Она стоит, что-то говорит Кольцовой, слегка улыбается, а взглядом уже сверлит меня. И от этого только дышать тяжелей. Дело ведь даже не в том, что она у меня красивая, хотя Полинка действительно красивая. Даже сейчас, бледная, с запавшими от нервного напряжения и недосыпа глазами. Особенно сейчас – такая хрупкая, такая уставшая, что хочется стать тем стеклянным куполом, что защитит мой хрупкий подснежник от ледяных градинок и прочих неприятностей.
Я обещал ей оставить её в покое. Это напоминает мне внутренний педант.
И черта с два я сдержу это обещание. Нет, мне не стыдно. Просто она – моя женщина, и я расшибусь, но добьюсь того, чтобы она меня пустила в свою жизнь и отогрела своим теплом. И я сам – отогрею её. Мою обиженную девочку.
– Ну, давай, Полин, – Кольцова торопливо кивает, как только видит меня.
– Тебя не надо подвозить? – я удивленно поднимаю брови. – Я тебе обещал.
– Я переживу, – откликается Эльвира, пристально глядя на меня. – Мне еще есть, что с Пашей обсудить. А вы займитесь… восстановлением файлов.
Так и хочется сказать: “Кольцова, не переигрывай”. И я мог бы ей сказать, что с Пашей ей уже разговаривать не о чем, но она не особо и слушает, не без облегчения на лице расцеловывается с Полинкой, бросает мне “Чао” и испаряется с горизонта. Ладно. Думаю, если она дойдет до редактора – он ей все объяснит.
Вот теперь приходит черед отдавать расписку Полине. Она читает, смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
– Ты… Ты забрал файл у Кости?
– Я – животное, – ухмыляюсь я, чуть подмигивая, – и моему животному напору не может сопротивляться ни один унылый червяк.
Оно того стоило – так морочиться, потому что иначе Полинка бы не смотрела на меня так пристально, и я бы не тонул в её дивных ореховых глазах.
– Спасибо, Дим, не ожидала.
Меня даже от этой простой фразы, такой спокойной, но такой искренней будто окатывает теплой морской волной.
– Пожалуйста, – отвечаю я, а потом, обнаглев, добавляю: – Может, поцелуешь за такие подвиги, заветная моя?
В конце концов, сегодня, кажется, мой день, можно и берега потерять. Тем более что, когда рядом моя заветная весна, – это как раз легче легкого.
– Ну-у-у, – Полинка смотрит на меня испытующе, будто прикидывая, стою ли я такой щедрой платы. – Нужно подумать насчет поцеловать. А вот кофе угостить могу. Если отвезешь меня до дома. Согласен?
Согласен ли я? Она сама приглашает, а не я напрашиваюсь, и согласен ли я?
– Спрашиваешь!
Она улыбается краешком губ, касается моей ладони самыми кончиками пальцев. А у меня в груди сердце бухает лихорадочно, будто у шестнадцатилетнего пацана.
Ох, Полина, вот и что ты со мной делаешь?
Глава 33. Полина
Губа у Варламова не закатывается никогда. Вообще. И всегда раскатывается только шире и дальше.
А еще, слова “нет” Дима не понимает, и не поймет, сколько ни надиктовывай ему его смысл.
Я это знаю, и мне сейчас это очень кстати.
Я хочу, чтобы Дима хотел большего, чем просто кофе. И я знаю, что он будет думать об этом, даже если будет всю дорогу демонстративно спокоен. Когда он там разбежался со своей Верочкой? Две недели назад? И как? Все это время без секса? Он? Ха-ха.
Ха-ха-ха!
Я знаю его аппетиты и мне смешно.
В моей крови кипит азарт, на самом деле. Мне ужасно интересно, смогу ли я довести Верламова до ручки. Раньше – могла. Но раньше я была моложе, свежее, вот это все.
Смогу ли сейчас? Ну, то есть да, все это время Дима вроде бы визировал интерес ко мне, но… Но в постель ведь не тащил. Самым откровенным был, пожалуй, тот эпизод, когда он меня облапал, когда я готовила романтик для Анисимова. И все-таки мне это важно сейчас. Интересую ли?
Мы болтаем о ерунде и не очень, о восстановлении моего ноута, о том, на что имеем право подать в суд точно, а по поводу чего нужно будет обратиться к юристу и уточнить детали, о том, что завтра мне нужно съездить в телецентр, проверить готовность отстроенного под съемки блока внутренних локаций, навести там какой-то свой авторский марафет…
И я смеюсь над его шутками, касаюсь его предплечья то и дело, когда мы притормаживаем на светофорах.
Интересует.
Я чувствую, куда сворачивают мысли Димы. Это такое странное интуитивное ощущение, от которого покалывает кожу на кончиках пальцев.
Я вижу, как Варламов становится чуть более напряженным, старательно сосредотачиваясь на дороге. Причем еще до того, как мы доехали до моего дома. Я будто ощущаю эти мысли вокруг себя раскаленным облаком, трепетно касающимся моей кожи то тут, то там, будто оставляя невидимые поцелуи.
Запарковавшись у моего дома, Дима торопливо распутывается с ремнем безопасности. Я подыгрываю. Я не тороплюсь. Я позволяю ему открыть мою дверь, подать мне руку. Все, лишь бы оказаться к нему ближе, заметить его расширенные зрачки, устремленные на меня и пересохшие губы.
Он меня хочет. Пока не до темноты в глазах, но уже настолько, что он с трудом думает о чем-то другом. На какие-то простые вопросы он отвечает чуть-чуть заторможенно, просто потому что думает совсем не о том.
Но он меня хочет.
Хорошо.
Очень хорошо.
Это ощущение на самом деле отдается во мне эхом. Потому что этот поганец меня волнует не меньше. Убить бы его за это, но… Поздно. Не нужно было так терять голову еще тогда, когда я была молодая и глупая. Кто ж виноват в том, что я влюбилась в Варламова именно так, глубоко, настолько, что даже сейчас, девять лет спустя я все еще тону в его ноябрьских глазах. И все еще замираю, просто для того, чтобы продлить мгновение, в котором наши пальцы переплетаются, и между ними будто проскакивают искры.
А потом… Потом настает реальный мир. И время подниматься в мою квартиру. Время, наполненное тишиной, время, когда Дима избегает смотреть на меня, потому что явно надеется сдержаться и успокоиться.
Забудь, мой милый, я не дам тебе успокоиться.
Именно с этой целью я иду переодеваться сразу, как только захожу домой. Я уже обдумала этот маневр, и он удается на все сто.
– Полина… – это даже не стон, это почти вой. И по моей коже уже бегут крупные горячие мурашки.
– Что? – я строю невинную физиономию. – Я дома. Я всегда так дома хожу.
Ну, конечно, нет. Не всегда я дома хожу в длинной майке, которая идет за короткое платье. Майка еще и красная, сейчас играет роль мулеты для моего "быка". И да, я вижу его голодный взгляд. И нет, что значит слово “милосердие”, я не имею ни малейшего понятия.
– Это майка или топик? – с любопытством интересуется Варламов, склоняя набок голову. Вопрос длины моего подола явно у Варламова стоит на повестке дня.
– Это домашнее платье, – ехидно отрезаю я. – Я устала и хочу расслабиться. Если тебе что-то не нравится, Варламов, – езжай домой, купи себе кофе на какой-нибудь заправке.
– Интересно, что же мне может не нравиться… – едва слышно шепчет Варламов, но я – я слышу. И иду в кухню, едва сдерживая на губах победоносную улыбку.
На Диму накатывает духота, и это очевидно, потому что он растягивает на шее узел галстука. И пальцы его слушаются не очень. Они явно хотят возиться не с галстуком. А с той же моей майкой, допустим.
В моей душе зловещим эхом раскатывается триумфальный хохот.
С кофе я вожусь без лишней спешки.
И с наслаждением ощущаю скользящий по моей спине и ниже взгляд Варламова.
Это действительно кайф, знать, что я его волную. До сих пор. И сейчас я от этого ощущения едва ли не пританцовываю.
Можно ли лапать одними только глазами? Ну, вот Варламов умеет, может давать мастерклассы. А когда я разворачиваюсь к нему – он свои наглые глаза скромно опускает. Типа, я не замечаю и не знаю его совершенно.
Да-да, милый, обманывайся дальше.
– Какой кофе хочешь? – я к Диме подхожу нарочно. Я хочу, чтобы он нагрелся от моей близости еще сильнее. Мне нужно, чтобы у него совершенно вышибло пробки.
Тем слаще будет моя над ним расправа.
В моих руках – два бумажных пакетика с молотым ароматизированным кофе.
Дима принюхивается к ним, а глазами ест меня.
Если он и хочет чего, то точно не кофе…
– Ну?
– Даже не знаю.
Кажется, пациент почти готов. Потому что его зрачки реагируют на всякое мое движение, а вот думать и выбирать ему явно уже не хочется. Ну что ж, добьем.
– Ну, значит, помелем обычный, – улыбаюсь я и снова возвращаюсь к шкафчикам. Открываю продуктовый, тянусь вверх, ощущаю, как чуть-чуть ползет вверх по моим бедрам подол платья-майки.
На моей талии сжимаются жесткие пальцы Варламова. Все-таки не выдержал. Все-таки свел на нет расстояние между нами.