В годы нацистской оккупации в Литве были убиты около двухсот тысяч евреев. Двести тысяч – это пятьдесят тысяч семей. Остались их дома, их земля, скот, мебель, драгоценности, деньги. Остались их предприятия, магазины, аптеки, больницы, постоялые дворы, школы, синагоги, библиотеки со всем находящимся там ценным имуществом.
Куда все это подевалось? Кто обогатился? Только ли немцы, которые приказали все ценности передать в распоряжение рейха? Только ли те, что расстреливали, а потом выдирали золотые зубы и делили между собой одежду?
А может, и наше государство, наши литовские учреждения и даже простые литовцы, например, мои и ваши деды, которым удалось задешево купить кое-что хорошее на аукционах, устроенных властями в местечках?
Кто знает…
1941 год. Начальник департамента полиции Витаутас Рейвитис сообразил, что “ликвидируя имущество евреев, можно было бы навсегда решить проблему обеспечения полиции и ее сотрудников зданиями и квартирами”[150].
Письмо главы Шяуляйского уезда
Йонаса Норейки за № 1875.
10 сентября 1941 г.
Предписания ликвидировать движимое имущество евреев и бежавших коммунистов.
Выписка:
Из собранного имущества надо оставить и далее хранить до отдельного моего предписания дорогую мебель, ткани в отрезах и не бывшее в употреблении белье. Списки этого имущества представить мне.
Другим годным имуществом обеспечить имеющиеся учреждения, как то: школы, волостные управления, почты, приюты, больницы и т. д. Однако не менее чем ¼ этого годного имущества оставить храниться до отдельного моего предписания[151].
Заботливость Йонаса Норейки и его партизанская деятельность увековечены во многих местах Литвы – на мемориальных досках, в названиях улиц и школ. И на стене Литовского особого архива. А по другую сторону стены, всего в несколько метрах от надписи, сделанной в честь героя Литвы Йонаса Норейки, читальня Особого архива, где находятся дела расстрельщиков евреев, в том числе и из Шяуляя. По указанию Норейки евреев гнали в Шяуляйское гетто.
Вернемся к имуществу. Известно, что часть имущества убитых до складов не добиралась – его, не дожидаясь аукционов, растаскивали местные жители. Полицейские расхищали имущество, делая обыски в еврейских домах. “Грабеж имущества совершается в дневное время, и этим компрометируется имя полиции”, – жаловались руководству сотрудники Вильнюсской полиции[152].
После окончания аукционов что-то оставалось, так вот, например, комиссия по ликвидации еврейского имущества в Рокишкисе нереализованное имущество передала кладовщику.
Среди оставшихся предметов – посуда, кастрюли, ведра, различные платья и блузки – 2399, полотенца – 1661, скатерти – 894, женские сорочки – 837. Между тем радиоприемники, телефоны, часы, патефоны исчисляются единицами[153].
Кое-какие учреждения еврейское имущество получили бесплатно: среди обогатившихся – приюты, начальные школы, лесничества, местные самоуправления. Медицинское оборудование досталось амбулаториям и больницам.
Жить стало лучше.
“Большая часть еврейских хозяйств перешла к физическим лицам, абсолютное большинство которых были литовцами”[154].
Регистрировать все оставшееся еврейское имущество, присматривать за ним и распределять (продавать) его – все это должна была организовать местная администрация: полиция, волостные старшины, старосты и другие должностные лица. Комендант Рокишкиса жаловался, что “из-за большого наплыва покупателей на месте продажи невозможно было поддерживать должный порядок”[155].
Что сказано расхитителям, покупателям, получателям еврейского имущества великим нравственным авторитетом – католической церковью?
Отношение литовской католической церкви к тому, что имущество евреев было присвоено, частично раскрывают рефераты, прочитанные в 1942 году на конференциях ксендзов. В докладах преобладало такое мнение: если имущество присвоил неимущий прихожанин, и только ради удовлетворения самых насущных своих потребностей, то это имущество может остаться в его распоряжении. Однако если человек взял больше, чем способен израсходовать, то должен вернуть: лучше всего – Церкви, однако может и помочь бедным или отдать на благотворительность. Оговорка применима лишь к неумеренно награбившим еврейского имущества бывшим партизанам: для них реституция не обязательна, поскольку в начале войны они преследовали благородную цель и рисковали даже жизнью. Обретенное еврейское имущество – возмещение за прежний риск[156].
Свидетельство простой литовской женщины: интервью Саулюса Бержиниса с Региной Прудниковой из фондов Вашингтонского музея Холокоста, коллекция Джеффа и Тоби Хэрр.
Многие литовцы, которые были бедные, у евреев служили. Евреи были милосердные люди. Я тоже служила, но потом ушла, боялась… потому что была румяная очень, крупная, а евреи, говорили, без христианской крови жить не могут, когда праздники бывают – должны хоть капельку крови попробовать.
Когда немцы пришли, евреи ни на что права не имели. Литовцы лавки грабили, уносили все… Всего себе натаскали, и я себе взяла.
Что вы взяли?
Материю домой принесла из еврейской лавки и башмаки, но башмаки непарные были. А потом евреев гнали из домов и на площадь. И окружили. Согнали в ряды. Все гнали, потому что всех просили идти, говорили, имущество дадут, дома, квартиры. Потом много кто здесь на еврейское богатство жил.
Потом около ресторана Липке были торги, покупали, рвали, везли… Ресторан Липке был набит одеждой, туда на конях свезли. Из окон бросали одеяла, подушки, перины, так люди хватали, кто что поймает, ой, Иисусе, что там делалось…
Кто бросал?
Те, кто в расстреле участвовал. Те и бросали. Вещи получше, мебель, это они себе оставляли.
Так вы когда зашли, видели эту мебель?
Знаю, что у них ничего не было, убого жили, а потом, как зашла, смотрю, пальто каракулевое… Двоюродного брата жена приоделась. Обуви был полный коридор. Я одни бордовые лодочки взяла, так она догнала и отобрала. Сказала, это мое. Говорю – не твое, а еврейское.
Там, наверное, и золотые кольца были…
Были… их же догола раздевали, которые побогаче были. Зубы вынимали… Так я один зуб себе купила.
Купили зуб? Можно было купить себе зуб?
Да, да, золотой. Недорого заплатила. Когда пришли русские, так у одной тетки купила.
И где теперь этот зуб?
Вот тут (пальцем показывает на золотой зуб во рту). Расплавили и сделали мне зуб. Муж той женщины евреев расстреливал, так он продал мне со всей коронкой.
Так вы купили коронку вместе с зубом?
Да, с зубом.
Так, значит, и вы на евреях нажились?
Как это нажилась? Я же купила тот зуб.
[Апрель 1998 года]
VI. Свои. Спасители
Я знакома лишь с несколькими евреями, спасенными от смерти в годы немецкой оккупации: театроведы Ирена Вейсайте и Маркас Петухаускас, режиссер Кама Гинкас. Не знакома ни с одним спасителем. Так я думала до тех пор, пока однажды не забрела в еврейскую общину и не увидела в фойе стенд, посвященный Пятрасу Баублису. Разве и Баублис был евреем? Я не знала… Нет, ответил мне один из членов общины. Он – праведник мира, спасавший евреев от смерти.
Пятрас Баублис – и мой спаситель.
Когда мне было лет тринадцать, я примерно год мучилась сама и терзала родителей, но никто не мог диагностировать болезнь. Меня обследовали все врачи, какие только возможно, делали множество анализов, но каждый вечер поднималась температура, и меня постоянно томила необъяснимая усталость. Переходный возраст или все же болезнь? В конце концов кто-то посоветовал родителям обратиться к доктору Пятрасу Баублису. Он принял меня с родителями у себя дома в Вильнюсе, на улице Шило. Пробыли мы у него около часа. Доктор увидел то, чего на снимке моих легких не видели другие, – начинающийся туберкулез. Велел родителям немедленно забрать меня на полгода из школы, везти лечиться в санаторий, мне – глотать лекарства и дышать сосновым воздухом. Благодаря доктору Баублису родители купили мне собаку – чтобы я как можно больше времени проводила в сосновом бору.
Я выздоровела. Окончила школу, в 1973 году поступила в театральный институт в Москве, и в декабре того же года вернулась домой в Вильнюс. Обратно я должна была лететь 16 декабря. У меня был билет, но я его сдала, потому что лекции пока не начинались, и я могла остаться еще на несколько дней. В тот день тем самолетом в Москву вылетели лучшие педиатры Литвы. Накануне они были на конференции в Паневежисе, после нее смотрели в театре Юозаса Мильтиниса спектакль “Пляска смерти”. В Москву вылетел и Пятрас Баублис, ему тогда было 59 лет. Самолет “Ту-124” разбился вблизи Минска. Пятрас Баублис погиб. Погибли все врачи, все пассажиры самолета. Я осталась жива.
В 1977 году Пятрас Баублис был признан праведником народов мира.
Сколько детей спас от смерти во время войны Пятрас Баублис? Не один десяток… Возможно, спасенные им и отданные в литовские семьи еврейские дети не знают своих корней, не знают, что на несколько часов усыпившая их доза люминала, введенная им доктором, стала первым их шагом из зоны смерти? Два года, с 1942-го по 1944-й, он работал директором каунасского детского дома Lopšelis[157]