ановились после многочисленных проверок перед тем, как присвоить звание народного артиста или наградить очередным орденом.
Дело на Афанасия завели в середине тридцатых годов, когда он снял свой первый фильм. Особый интерес для меня представил рапорт оперативного уполномоченного НКВД о выявленных несоответствиях в его биографии. В пункте «Социальное происхождение» Афанасий написал: «…из служащих. Отец — бухгалтер, мать — домохозяйка». Уполномоченный уточнял: отец был бухгалтером, но после революции. А до революции владел несколькими кинотеатрами в Томске.
В пункте «Имеются ли родственники за границей?» Афанасий записал: «Не имеются».
Уполномоченный отметил: старший брат Афанасия, офицер колчаковской армии, по-видимому, вместе с бандами атамана Семенова ушел в Харбин. Была отметка уполномоченного: сведения уточняются.
Возможно, Афанасия вызывали на Лубянку и уточняли эти самые сведения.
Никто уже не сможет объяснить, испугался ли он тогда или по здравому размышлению пришел к выводу, что защитой ему может быть только верная, беспорочная служба советской власти и Коммунистической партии, в ряды которой он вступил во время войны.
Еще в деле были донесения секретных агентов КГБ, выезжающих за рубеж в делегациях кинематографистов, — чаще всего именно его назначали руководителем подобных делегаций. Фамилии агентов были заклеены. На одном из донесений на месте подписи был подклеен довольно большой кусочек черной бумаги, — по-видимому, агент подписался не только фамилией, но и указал звание, народный или заслуженный артист, и многочисленные премии.
Во всех донесениях отмечалось, что он давал верную политическую оценку увиденных фильмов, разъяснял политику Коммунистической партии и Советского правительства зарубежным коллегам. Альтерман-старший говорил: если человека покусала собака в детстве, страх перед собаками у него на всю оставшуюся жизнь.
Я ничего не знаю о страхах Афанасия и, наверное, не могу понять людей его поколения, потому что вырос без страха. Были детские страхи перед болью, когда старшие мальчишки били меня. Но когда я понял, что они так же боятся моих камней, страх пропал, вместо страха появился расчет.
Как-то в начале зимы я ждал Афанасия на кафедре в институте, он позвонил и сказал:
— У меня не завелась машина. Приезжай в Театр киноактера, позвони мне, и я через десять минут подойду.
Афанасий жил в высотном доме на Красной Пресне.
УРОКИ МАСТЕРА
Квартиры в высотках получала советская элита: министры, ученые, маршалы, народные артисты, директора крупнейших заводов. У Афанасия были две машины: на «Волге» его возил шофер, и Афанасий платил ему за каждый час работы, и «Жигули». Ему нравилась эта небольшая городская машина. Как все несоветские машины, она не требовала постоянного осмотра и ухода.
— Если хотите, я посмотрю машину, — предложил я.
— А посмотри, — обрадовался Афанасий. — Мой пенсионер заболел. Позвони мне от вахтера.
Он спустился со своего двадцатого этажа и дал мне ключи. У меня машина завелась сразу.
— Пересосали, — объяснил я ему. — Когда заводите, не давите на педаль газа.
— А на «Волге» надо.
— Это машина другого поколения.
— Как и я, что ли? — спросил Афанасий.
— Классики вне поколений.
— Молодец, — похвалил меня Афанасий. — Хорошо льстишь. Если можно ехать, зачем идти?
За три минуты мы доехали до Театра киноактера, который был создан по инициативе Афанасия. Молодых киноактеров зачисляли в этот театр, и они играли даже в спектаклях, получая маленькую зарплату. В труппе были и заслуженные старики, которых уже не снимали, и они ездили с концертами по провинции.
С Афанасием здоровались почтительно, буфетчица тут же поставила перед нами кофе, вероятно зная его запросы.
— Есть хочешь? — спросил Афанасий.
— Хочу.
— Покорми его, — сказал Афанасий. — А мне два коньяка и лимон.
Актеры пили коньяк, но лимона ни у кого не было.
— Лимон для избранных? — спросил я.
— Я сам себя избрал, — усмехнулся он. — Завез ей три килограмма лимонов, теперь для меня и моих гостей в холодильнике всегда есть персональный лимон.
Старый известный актер обрадовался, увидев Афанасия, потащил свой стул к нашему столу, наткнулся на неподвижный взгляд Афанасия и сказал:
— Все понял.
И вернулся на прежнее свое место.
В этот день я свозил Афанасия в издательство, где печаталась его очередная книга о режиссуре, в Союз кинематографистов, на телевидение. Всюду он меня представлял:
— Актер, режиссер, мой аспирант.
Вечером я с ним пошел на спектакль в театр. Вернулись мы поздно, и он предложил мне переночевать на диване в его кабинете.
— Не бойся, слухов не будет, — сказал он. — У меня очень устойчивая репутация гетеросексуала.
Я покраснел, я тогда еще мог краснеть, потом эта особенность пропала из-за постоянно загорелой кожи — тоже наука и наставления Афанасия. Его медного загара хватало до середины зимы, в марте он обычно уезжал в горы кататься на лыжах.
— Хороший загар — это признак стабильности и уверенности. Если человек посередине зимы едет в горы, значит, у него есть время и деньги.
— И зависть, потому что у многих нет ни того, ни другого.
— У нас уважают, только когда завидуют.
Иногда я жил у Афанасия по несколько дней. Но он мог сказать и утром, и вечером, и в середине дня:
— Поезжай в общежитие и позвони завтра.
Или через два дня, или через неделю. Это означало, что к нему придет женщина. Афанасий был трижды женат на самых красивых актрисах театра и кино. Со всеми он продолжал дружить, но никогда не снимал в своих фильмах. Как-то я спросил его:
— Почему вы их не снимаете в своих фильмах?
— Невозможно. Всех трех я не могу занять в одном фильме. Если снять одну, обидятся две другие. Лучше уж никого.
— А если по очереди в каждом фильме?
— Пока каждая дождется своей очереди, они меня возненавидят. Женщины, а актрисы особенно, не прощают очередности.
Он никогда не отказывал своим женам в их просьбах. Они просили денег, машину с шофером, он гасил их конфликты с другими режиссерами.
Они мне все нравились, но почти любил я одну, его среднюю жену, ее я увидел в фильме еще школьником, мне больше нравились брюнетки, потому что большинство женщин из моего детства были светловолосые и светлоглазые славянки. Татары не дошли до северо-западных российских областей, и в Псковской области сохранился славянский тип.
На его среднюю жену со всеми достоинствами крупной женщины всегда оглядывались мужчины и оглядываются сегодня, хотя ей уже за шестьдесят, а тогда было немногим за сорок. Я отвез Афанасия в ресторан Дома кино, где они договорились встретиться. Она поссорилась с главным режиссером театра, и тот предложил ей подать заявление об уходе. Она разошлась со своим очередным мужем, генералом, уже несколько лет не снималась в кино и оказалась незащищенной.
Я заглянул в ресторан через час, как просил Афанасий.
— Мы все обговорили, — сказал он и представил меня.
Актриса улыбнулась и отошла кому-то позвонить, я понял, что не произвел на нее никакого впечатления. Перехватив мой взгляд, Афанасий спросил:
— Она тебе нравится?
— Я в нее влюблен с пятого класса.
— Сколько лет мальчикам в пятом классе?
— Двенадцать-тринадцать.
— Они уже хотят спать с женщинами?
— Конечно.
— Не спи с ней, — предупредил меня Афанасий. — Я переспал с ней — она так в меня вцепилась, что я смог оторваться от нее только через пять лет.
Все-таки я осуществил свою мечту. После смерти Афанасия я ей помогал. Отвозил на дачу, иногда заезжал после спектакля, чтобы отвезти домой, даже специально написал для нее небольшую роль в своем будущем фильме и послал ей сценарий. Она позвонила мне и сказала:
— Приезжай, обсудим мою роль.
Я приехал.
— Ты мне помогаешь в память об Афанасии или еще чего?
— И еще чего, — ответил я.
— Афанасий говорил, что ты влюблен в меня с пятого класса.
— Да.
— Он был с тобою откровенен?
— Я думаю, что он ни с кем не был откровенен.
— Но он говорил, почему ушел от меня?
— Нет.
— Я не хотела детей. А он всегда мечтал о сыне.
Наверное, этой доли откровенности было вполне достаточно, но женщины, даже самые умные, не всегда чувствуют, когда надо замолчать.
— И он был недоволен, как я веду себя в постели.
— Остановись, — сказал я ей.
— Но почему? — возразила она. — Я к тебе хорошо отношусь и буду с тобой откровенной.
Я уже тогда понимал, что женщине совсем необязательно быть откровенной. Теперь я могу дать всем женщинам совет: не будьте откровенны, — в какой бы страсти ни пребывал мужчина, он запоминает каждое слово, произнесенное женщиной. Как-то одна моя знакомая сказала:
— Я сегодня как холодильник.
И мне сразу стало казаться, что у нее ледяные ягодицы. И каждый раз, встречая ее, я вспоминал о холодных ягодицах.
— Не надо откровенностей, — повторил я.
— Нет, надо, — упорствовала она. — Потому что он не прав. Он всех женщин делил на три категории. Он — художник, режиссер — все многообразие характеров свел к трем типам поведения в постели: профессионалки, материалки и нейтралки. Профессионалки — это, как ты можешь догадаться, профессиональные бляди, которые выполняют сексуальные упражнения профессионально, доставляя максимум удовольствия мужчинам и себе, материалки — это потенциальные матери и жены, они стремятся замуж, они не хотят рисковать, неважно, какой мужчина в постели, главное, что он муж и отец. Они выполняют супружеские обязанности, потому что так заведено. И нейтралка, как ты понимаешь, это как в автомобиле, когда рычаг переключения скоростей в нейтральном положении — ни вперед, ни назад, двигатель работает, но машина не двигается. Он меня называл нейтралкой! Какая же я нейтралка? Я замечательная актриса, я хорошая хозяйка, я великолепно готовлю, и даже если я не хотела в те моменты детей, это не самый большой недостаток для актрисы. Я не была абсолютно равнодушна к сексу, но для меня секс не самое главное в жизни. В конце концов, мы тоже по происхождению животные, а в природе самка хочет самца только в определенные периоды своего биологического цикла, для продления рода. Тогда у меня этот цикл еще не наступил. К сожалению, когда этот цикл наступил, я не смогла уже иметь детей.