— А тебя за что приложил? — спросил Снайпер.
— Меня за дело…
— А что с девками?
— Сказал, что сидят в тюрьме и плачут.
— Пошли, когда он пьяный, то бешеным становится, — сказал Снайпер.
— Я с вами, — сказал Чекист.
За столом молча сидели Снайпер, Чекист, Политрук, Старик. Анна подавала еду. Старик ел щи. Не отвлекаясь от еды, сказал вполне буднично:
— Просрали страну. И какую страну!
Ему не ответили. Чекист, сидя рядом с Анной, гладил ей колено. Анна как будто не замечала его манипуляций.
— Весь август через деревню наших пленных гнали. Тысячами. А почему?
— Почему? — спросил Чекист. Теперь его рука оглаживала ягодицы Анны.
— Потому что не хера защищать. Ничего своего не оставили. Все обобществили. Все кругом колхозное, все кругом мое. Так это только в песнях. Все в песнях. Броня крепка, и танки наши быстры. Где наши танки, где самолеты? У меня на постой красноармейцы остановились. Так у них трехлинейные винтовочки. Я с такой с японцами воевал в девятьсот пятом году. И пулемет «максим» тоже уже был в японскую. А где автоматы? У вас все получалось, когда вы со своими воевали: раскулачивали, сажали, с немцами будет потруднее воевать.
— Не только с немцами, — возразил Чекист. — Среди своих много предателей. Полицмейстер ведь из ваших, местных.
— Да, из наших, — подтвердил Старик. — Но с ним придется поступить по-вашему, по-большевистски.
— Это как? — осторожно спросил Политрук.
— Расстреляем по идейным соображениям. Не получается с ним договориться. И перехитрить не получается. Шибко умный. Он даже умней меня. Обложил он нас со всех сторон.
— Откуда этот выродок? Кто он по происхождению?
— Кто, кто? Хер в пальто. Он в милиции работал и очень хотел услужить советской власти, но не указал в анкетах, что отец его был домовладельцем в Пскове. Его и выперли из партии и с работы. А немцы использовали его злобу. — Старик вырвал из амбарной книги лист и начал делать пометки химическим карандашом. — Диспозиция будет следующая. В субботу у него свадьба. Он поедет из райцентра в Лыкарево, где живет Полина. Засаду сделаем возле кладбища. Думаю, что полицаев будет шесть-семь, моя племянница прижимистая, много народу не пригласит, зачем ей лишние рты. Вооружение у них будет примерно такое: один автомат точно, один ручной пулемет почти наверняка, остальное — трехлинейки.
— Нас трое, — сказал Снайпер. — Справимся.
— Четверо, — поправил Старик. — Я запасливый, — и достал из-под лавки длинный сверток, обмотанный мешковиной. Развернул. Это была хорошо смазанная полуавтоматическая винтовка СВТ.
— Ладно, — закончил Старик. — Идите на чердак. А вы останьтесь, — показал он на Чекиста и Анну.
Анна села так, чтобы видеть Старика и Чекиста.
— Значит, так, — сказал Старик. — Ты не пытайся ее по углам зажимать.
— Ей решать, — сказал Чекист.
— Она и решила. Она дите хотела, а я старик. Что было, то было. На этом пока твоя работа закончена. Будешь к ней приставать — пристрелю.
— Значит, меня использовали? — сказал Чекист. — А может, ей больше Политрук нравится?
— Нет, — ответила Анна. — Ты больше. Комиссар рыжий. А если дите рыжим уродится? В деревне рыжих не любят.
— Иди, — сказал Старик. — Высыпайтесь. В ночь выйдем на засаду.
— Ладно, — ответил Чекист Старику. — Но если живым останусь, вернусь. Я ведь не женат, а ты мне очень нравишься, очень, — сказал Чекист Анне.
И наступило молчание.
— Чего молчишь? Ответь ему! — потребовал Старик.
Анна смотрела то на Старика, то на Чекиста и вдруг заплакала…
Снайпер, Чекист и Политрук вышли ночью. Чекист нес пулемет. Политрук — немецкий автомат. Снайпер шел с карабином.
Днем они лежали на лесистой горке. Сверху хорошо просматривалась грунтовая дорога.
— Может, перехватим? — предложил Политрук.
— Не надо, — ответил Снайпер. — Я по финской знаю: кого ранили с полным желудком, никто не выживал.
Старик подошел к ним незаметно. Разморенные осенним теплым солнцем Снайпер и Политрук спали. Старик ткнул сапогом сына и тут же завалился, Чекист подсек его сзади.
— Я тебя заметил, когда ты еще начал подниматься. Тяжело дышишь. Одышка? — спросил Чекист.
— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь дышать в мои годы, — ответил Старик.
— Я до таких лет не доживу.
Старик достал карманные часы.
— Служба в церкви назначена на двенадцать. Ехать им от райцентра около часа. Жениху надо переодеться, то да се, еще час кинем. Значит, должны в эти десять минут появиться…
Полицейские ехали на трех линейках.
— Шестеро, — произвел подсчеты Политрук.
— Семеро, — поправил его Снайпер, осматривая приближающихся полицейских в половинку бинокля. — Ручной пулемет на задней линейке.
— Возьми мою, почти автомат, — предложил Старик.
— Ненадежна. Еще заклинит. С трехлинейкой привычнее, — Снайпер через половинку бинокля увидел у одного из полицейских снайперскую винтовку. — У них снайпер. На первой слева. Его надо убирать первым.
— Первым Полицмейстера, — сказал Старик.
— Снайпер — снайпера, я — Полицмейстера, — сказал Чекист.
— Я по передней лошади, ты по задней, — Старик кивнул в сторону Политрука. — Чтобы ни вперед не смогли уйти, ни развернуться.
— Лошадей жалко.
— Жалко у пчелки в жопке.
Снайпер выстрелил первым, и полицейский со снайперской винтовкой вывалился из линейки.
Чекист из пулемета свалил рядом сидящего, но Полицмейстер выпрыгнул и залег.
Бились в оглоблях подстреленные лошади. С задней линейки еще не прицельно ударил ручной пулемет. Полицмейстер стрелял из автомата короткими очередями. Из семерых полицейских отстреливались трое.
Снайпер заставил замолчать еще одного. В пулеметной дуэли выиграл Чекист, и полицейский с ручным пулеметом умолк, а Полицмейстер вдруг вскочил и, петляя, побежал к кромке леса.
Политрук пытался достать его длинной очередью из автомата.
— Ушел. Береги патроны, — сказал Чекист.
— Я попробую его догнать, — предложил Политрук.
— Подстрелит, — сказал Старик. — Теперь не ты, а он будет в засаде.
— В деревне стрельбу услыхали? — спросил Чекист у Старика.
— Услыхали. Но сюда не сунутся. Будут ждать, чтобы не схлопотать пулю от своих или чужих.
— Через сколько времени Полицмейстер доберется до деревни?
— Бегом минут за двадцать. Потом будет присматриваться и выжидать, нет ли засады в деревне. Он умный. Успеем уйти спокойно.
— Могут по телефону позвонить в райцентр немцам?
— Не могут. Здесь в округе километров на пятнадцать ни в одной деревне нет телефона.
Они собирали трофеи. Ручной пулемет, карабины, гранаты. Снайпер осматривал снайперскую винтовку, регулировал оптику.
Снимали с убитых полицейских кобуры с револьверами, ремни, портупеи. Сбросили солдатские ботинки и надели сапоги полицейских.
Потом они шли лесом, по ручью, через болото. На краю болота залегли в копне сена.
Старик достал из тряпицы уже нарезанное ломтиками присоленное сало, хлеб, лук. И все стали есть, как после тяжелой работы.
— Упустили. Теперь он начнет охоту, — Старик вздохнул.
— Вы же от него узнали про свадьбу? Если он умный, то просчитает и этот вариант, и на вас начнется охота тоже, — сказал Чекист.
— Кончилась дележка на вас и на нас, — оборвал Старик. — Давайте думать. Он быстрый.
— Мы можем не возвращаться, — ответил Чекист. — Оружие есть. Можем идти дальше.
— Солнце сильное. К морозам. По приметам, скоро ударят. А вам долго идти придется. Надо одежонку под зиму. Я кое-чего приготовил. Уйдете в следующую ночь.
Ночью снова в бане встретились Снайпер и Катерина. Поспешно раздевались.
— Холодно, — сказала Катерина.
— Я тулуп припас.
Катерина завернулась в тулуп.
— Хорошо, тепло, — сказала она. — Я тепло люблю. Уже два одеяла выстегала. У нас родственник есть в райцентре. Он говорит, можно тебе документы выправить.
— Надо подумать, — ответил Снайпер.
— Я уже подумала. За зиму на сруб напилим, а летом построимся.
— Построимся, построимся, — обещал Снайпер, пытаясь пристроиться так, чтобы и самому укрыться тулупом.
— Честное слово? — спросила Катерина.
— Честное, честное, — обещал Снайпер в нетерпении.
Ужинали в доме. На всякий случай была открыта крышка подпола и приставлена лестница, чтобы мгновенно забраться на чердак.
За столом сидели Старик, Чекист и Политрук. Анна подавала еду.
— Что-то наш Снайпер задерживается, — посмотрев на трофейные часы, сказал Политрук.
— У такой девахи и ты бы задержался, — Чекист был благодушен. — Петрович, ну, признайся, ты ведь из белых офицеров?
— Когда я в армии служил, были только белые офицеры, а я из простых унтер-офицеров, — ответил Старик. — Знаешь, какая главная беда большевиков?
— Какая? — спросил Чекист.
— Та, что вы делите людей на красных и белых, на коммунистов и беспартийных. А люди не любят, когда их делят. Вот сидим мы с тобою, два русских человека, и враг у нас с тобою один, а все пытаемся определиться, красный или белый? А я разный: и красный, и белый.
— Ты еще и черный, — сказал Чекист. — Ты страшный человек! Хотел нас застрелить, фактически убил двоих своих родственников. Думаешь, твой бог тебя простит?
— Нет мне прощения на Страшном суде, — ответил Старик. — Может только снисхождение выйти: не себя, детей своих спасал. Каюсь за грехи свои. И вы покайтесь, — предложил Старик Чекисту и Политруку.
Чекист молчал.
— Покайтесь, — настаивал Старик.
— Я не верю в покаяние, — сказал Политрук.
— А я служивый, — сказал Чекист. — Начальство прикажет — покаюсь. А так не буду.
Старик разлил по стопкам самогон. Они выпили и начали молча закусывать.
Снайпер укрыл Катерину полушубком, она спала. В тишине слабо доносился гул автомобильных моторов. Снайпер взял винтовку, подкрутил оптический прицел и увидел в свете луны стоящие вдали грузовики, от них шла цепь солдат.