Возле предположительного места расположения седьмого адреса я провел минут сорок. Я сверил карты «Яндекса» и «Гугла», мою бумажку, данные БТИ и «Желтых страниц», сайт компании, куда я приехал, а также собрал небольшую фокус-группу из курящих обитателей бизнес-центра. Все были единодушны. Это здесь. Я набрал телефонный номер:
– Добрый день, я могу услышать Веру Андреевну? – Я вложил в эти слова всю возможную политкорректность этого грубого мира.
– Да, это я. Здравствуйте.
– Меня Зовут Олег Жданов. Мне поручено передать вам замечательный подарок от компании «Мокошь-парк». Я приехал в ваш офис, вы сможете послать кого-то за подарком на охрану или спуститесь сами?
– А куда вы точно приехали?
Тут я скорчил рожу. Видимо, сейчас начнется.
– Понимаете, молодой человек, я в декретном отпуске и поэтому нахожусь дома.
– Какая замечательная новость, я вас поздравляю. Желаю вам и вашему маленькому здоровья и счастья!
Ее голос был не молод. Неудивительно, что она нервничала последний год, но поднятая тема тут же сделала ее доброй и вежливой.
– Спасибо большое. Мне очень приятно. Спасибо.
Мы ехали на нашей философской машине, возвращаясь с успешно выполненной операции. Семь женщин получили свои подарки. Я никому не нахамил и поднял образ курьера на новый качественный уровень. Люди странные. Боятся грубить тем, на ком видят дорогие очки, готовы расцеловать первого встречного за теплые и неординарные слова в свой адрес. Грубят всем, потому что боятся не выносить ребенка, как будто грубость этому содействует. Я написал короткое сообщение на адрес работодателя: «адрес № 7 больше не истерит и уже в декретном отпуске. Задание выполнено». Пусть не нервничают там. Все хорошо. По сути, по форме. Просто хорошо.
Когда я последний раз выходил из машины, я протянул моему философскому другу полторы тысячи рублей.
– Слушай, не отказывайся. На бензин. Такие «концы» по городу накатали. И мне же тоже было приятно с тобой общаться.
Он улыбнулся и деньги взял. Они были нужны ему не меньше, чем мне. Мы оба являлись почти безработными, но счастливыми и думающими. Может, это даже лучше, чем быть успешным. Кто знает. Посмотрим.
Николай КуценкоЯблонька
Наступило утро субботы, и Инокентий Петрович, как обычно, стал собираться на дачу. Ездил он туда один – жена, коренная москвичка, так и не смогла привыкнуть к загородной жизни, а многочисленные дочери разъехались по миру получать западное образование. За спиной Инокентия много всего было: карьера крупного руководителя, непростые отношения с женой, множество детей. К своим пятидесяти годам он уже достаточно поистрепался. Нет, он не разочаровался в жизни, скорее, просто стал принимать ее такой, какая она есть. А была она непростой. В детстве он учился любить людей, проникаться к ним доверием и пониманием, в молодости – подстраиваться к ним и прощать, а после – просто не ненавидеть их. Он так и остался добрым человеком, но доброту эту уже старался прятать от других, да и сам предпочитал прятаться – не ждал ничего хорошего в свой адрес. По этой причине и ехал на дачу при первой же возможности. Инокентий давно уже не думал о карьере, о власти, о деньгах – они были ему противны, хотя он являлся довольно состоятельным человеком. Его главной гордостью был его сад, вернее, даже не сад сам по себе, а несколько яблонь, саженцы от которых мечтали получить все жители поселка. Яблони эти были особенными – цвели не по погоде, и плодоносили в разные периоды лета. Этот факт изумлял не только окружающих, но и самого Инокентия, который, будучи по образованию математиком, не верил ни в какие мистические вещи, но то, что творилось с яблонями, так объяснить и не мог.
Хотя была у Инокентия своя теория: каждое дерево он считал живым и наделенным собственным характером. Несмотря на то что общение с людьми доставляло Инокентию дискомфорт, он мог часами сидеть в своем саду и как будто общаться с его обитателями. Нет, не словами, а какими-то видимыми только ему сообщениями. Деревья же отвечали ему по-своему и даже немного кренились в сторону хозяина, как отмечали соседи по участку. Инокентий считал, что в этом нет ничего особенного и любое живое существо, а деревья он относил именно к таковым, способно проявлять чувства различными способами. Так или иначе, но все жители поселка сходились во мнении, что Инокентий Петрович имеет своего рода талант – может плодотворно влиять на все живое своей внутренней энергетикой и заряжать теплотой не только людей, но и деревья.
В это утро он решил заехать на садовый рынок, докупить немного газонной травы и пару кустов малины. Деревья Инокентий уже давно не покупал: их просто некуда было сажать. Пройдясь по рядам, осмотрев всевозможные сорта вновь привезенных растений, он обратил внимание на молодую яблоньку, немного треснувшую в основании ствола. Она была слабой, но какой-то изящной и как будто брошенной. На ее стволе все еще красовались зеленые листья, но некоторые из веточек начинали ссыхаться и крениться к земле. Трещина у корня не оставляла яблоне никаких шансов на выживание. Инокентий взял деревце в руку и подошел к узбеку-продавцу:
– Почем у вас эта яблонька? Я хочу ее купить.
– Она, отец, уже отжила свое. Посмотри, у нее трещина у корня. Через пару дней засохнет.
– Я спросил: почем она у вас.
– Да берите так, мы все равно ее выбросить хотели.
– Сколько она стоила раньше? Пока ее не поломали?
– Пятьсот рублей.
– Я все же заплачу. Пока что она еще жива.
– Ну, это ваше право. Но я хочу сказать, что не выживет она. Если бы еще не у корня сломали. А так шансов нет.
– Ну, это мы еще посмотрим.
Инокентий вышел с рынка, упаковал в целлофан яблоньку, положил ее между сиденьями своего джипа и поехал на дачу. Несмотря на то что места почти не оставалось, он все-таки нашел небольшой кусочек земли прямо за воротами и, обмотав трещину у корня бинтом, стал копать яму для посадки. За годы, проведенные на даче, он успешно освоил науку садовода – ловко рыл ямы, засыпал удобрения, привозил невесть откуда специальный чернозем. Даже самые чахлые растения у Инокентия приживались, поэтому он не сомневался, что сможет выходить яблоньку. Зарыв ствол на уровень прививки, он еще раз обмотал место, где была трещина, веревкой и залил удобрением, подвязал черенок и решил поливать дерево каждый день.
Шли месяцы. Инокентий пытался в любую погоду что-нибудь сделать для яблоньки. Всю осень подсыпал чернозем и обливал ствол специальным голландским удобрением, зимой же следил за тем, чтобы ствол растения не покрывался полностью льдом, и обматывал его тканью, чтобы меньше замерзал. Так потихоньку пришла и весна.
К маю стали цвести уже почти все яблони Инокентия, кроме той сиротки, за которой он особо ухаживал. Он так и не понимал, прижилась она или нет. Кора как будто обновлялась, а цветков и листьев не появлялось. Все это расстраивало Инокентия, и он даже привез один раз профессора из Тимирязевской академии, заплатив за его визит немалую сумму:
– Семен Ильич, скажите, пожалуйста, она жива, эта яблонька?
– Вы что, ради этого меня сюда привезли? Я понимаю, Инокентий Петрович, что вы неравнодушны к садоводству, но нельзя же так. Если бы я знал о причине вызова, я бы не поехал ни за какие деньги.
– Да ладно вам, уже приехали. Так она жива?
– Давайте посмотрим… Да-с, вроде бы как жива, а может быть, и нет. С деревьями такое бывает – ей не хватает сил, чтобы расцвести, но все же они есть, чтобы не зачахнуть. Это как у людей – состояние комы. Понимаете?
– Кажется, да.
– Ну, это когда человек ни жив ни мертв. А основные системы функционируют.
– Да, я понимаю. Можете не объяснять. Но она выживет?
– Да кто ж ее знает. Оба исхода равновероятны. Хотя зиму продержалась, может, и очухается еще.
– Будем надеяться.
– Чудной вы человек, Инокентий Петрович, с вашими-то связями могли бы еще и бизнес построить, а вы все за яблонькой ухаживаете.
– Я уже строил, спасибо.
– Вы только не обижайтесь.
– Я и не думал обижаться, Семен Ильич. Если хотите, оставайтесь у меня. Я тут один живу – жена не любит это место, а дочери все разъехались. Можем вечером баньку сделать и выпить чего-нибудь. У меня вина есть из Италии и коньяк с завода, дагестанский.
– Спасибо, но я лучше поеду. Все-таки на выходной вы меня дернули.
– Ну, извините.
– Да ладно, Инокентий, ну и правда, брось ты дурочку валять с этой яблоней, у тебя вон сад цветет, все яблони коллекционные, соседи за их черенками в очередь стоят, а ты вцепился в эту… палку и пытаешься ее вырастить.
– Ну, у всех свои странности, Семен. Я верю, что и за ее черенками в очередь стоять будут.
– Ну, дело твое.
Семен Ильич завел мотор машины, еще немного поговорил с Инокентием Петровичем о мировой нестабильности и отчалил домой. Инокентий Петрович, будучи довольным, что яблонька все еще жива, открыл по этому поводу самую дорогую бутылку вина и пригласил соседа, чтобы не пить в одиночку.
Но шли месяцы, а яблонька так и не цвела, хотя и немного подрастала: Инокентий Петрович каждое утро замерял ее ствол. За год она выросла на два сантиметра. Соседи, просившие у Инокентия черенки для прививок, как-то косо посматривали на молодое растение и списывали историю с яблоней на повышенную чувствительность Инокентия.
– Выброси ты ее, Инокентий, – говорила соседка по имени Софья.
– Не могу, Софья, живая она, как же я ее выброшу, а вдруг поправится, и плоды у нее будут. Живое существо!
– Да хватит уже народ смешить, Инокентий, уже весь поселок над тобой смеется. Себя-то пожалей.
– Да пусть смеются, хорошо, что не плачут, – с улыбкой отвечал Инокентий.
– Ну и чудной же ты, говорят, что бизнесами целыми управлял, а так взглянешь – и не поверишь.
– Ну, мало ли что говорят, а яблоньку я свою не брошу, Соня.
Такие разговоры случались у Инокентия с соседями все чаще и чаще – в конце осени он вырыл пару кустов крыжовника за домом и на их место пересадил свою яблоньку, чтобы соседи ее больше не видели. После чего разговоры немного утихли.