Настя плакала, что-то бормотала, утирала слезы кулачками.
Обреченность стояла комом в горле Глеба.
«Сколько мне еще осталось? – подумал он. – День, два, может, неделя. Потом мертвое тело накроют брезентом, закопают вместе с другими в братской могиле, а штат подразделения укомплектуют новыми бойцами. Этот процесс будет идти до того дня, пока не переломится хребет у фашистской гадины. Много ли людей, встретивших в окопах утро двадцать второго июня, осталось в действующей армии? Практически никого, только редкие везунчики вроде меня. Но и мое везение когда-нибудь оборвется».
Он поднял шапку, валяющуюся в траншее, – ее сорвало с головы погибшего бойца, принесло взрывной волной – натянул на голову девушки.
Она не замечала этого, всхлипывала, потом шумно выдохнула, смущенно глянула ему в глаза.
– Прости, я такая кисейная барышня.
– Возвращайся в деревню. – Шубин чмокнул ее в щеку, отстранил от себя. – Все будет хорошо. Я не шучу, вот увидишь.
Глава 6
Замена командиру полка нашлась быстро. Из штаба дивизии был прислан майор Гладышев.
– Не боевой офицер, – случайно услышал Глеб разговор двух комбатов.
– Да, пропагандист, по политической части. Что ж, посмотрим, как быстро он полк угробит.
Майор мрачно выслушал Шубина и проговорил:
– Не знаю, что вам наобещали, лейтенант, но снаряды нам еще понадобятся. Артиллерия по поводу вашего отбытия сможет сработать только по минимуму. Кстати, могу обрадовать вас. Товарищ Измайлов пока жив. Хирурги провели операцию, извлекли осколок из живота. Грудная клетка в плачевном состоянии, но это не самое страшное, что могло случиться. Долгое время он будет неподвижен.
Десять разведчиков покинули расположение в одиннадцать вечера.
Артиллерия все же отвлекла внимание противника, пусть и ненадолго. Работала единственная батарея, расположенная на восточном фланге полка. Орудия произвели по четыре выстрела и затихли.
Вражеские наблюдатели засекли скопление советской пехоты вдоль балки, заросшей кустарником. Командиры подняли красноармейцев среди ночи и отправили создавать массовку. Но когда проснулась и заработала немецкая артиллерия, в кустах уже никого не было. Снаряды перепахали балку, погубили всю тамошнюю растительность. Атаки не последовало. Немцы остались довольны и легли спать.
«Ладно, хоть так», – думал Шубин, подгоняя своих людей.
Майор Гладышев оказался не столь уж непроходимым упрямцем. Под грохот батареи разведчики добежали до замерзшего озера, скатились с метрового обрыва на лед. Они ползли, кое-где передвигались на четвереньках. Маршрут оказался сравнительно безопасным.
Пока противник обстреливал пустую балку, группа продвинулась метров на триста. Кряхтел Федор Ванин, придавленный ко льду тяжелой рацией. Следом за ним полз Григорий и издевался над неповоротливым братцем. Мол, Федька-то ладно, ничего с ним не случится, такое добро вообще не тонет, а рацию жалко, это ведь казенное имущество. Бойцы глухо хихикали.
Шубин злился. Нашли время упражняться в остроумии!
Закончился спасительный обрыв. Люди скопились у края береговой полосы, терпеливо ждали, пока командир примет единственно верное решение.
На правом фланге фрицы забрасывали в небо осветительные ракеты, однако на пути группы они не показывались. По данным воздушной разведки, этот участок был свободен. Но совсем оголить его немцы не могли. Это было бы слишком опрометчиво с их стороны. Им ничего не мешало оставить здесь пулеметные посты или что-то похуже.
Ночь была безлунной. Шубин всматривался в морозную пелену. Дул ветер, над землей струилась поземка, играя на руку советским солдатам. Над головами нависли низкие беспросветные облака. До леса простиралось открытое заснеженное пространство. Двести метров, не такая уж и запредельная дистанция. Однако самое неприятное состояло в том, что разведчики не знали, ставили ли немцы на этом участке мины.
Засиживаться здесь явно не стоило. Еще немного, и немцы наверняка зададутся резонным вопросом. Что это было? Не пытались ли русские отвлечь их внимание?
– Надо ползти, мужики, – пробормотал Глеб. – Медленно, не отрываем головы от земли. Двоим остаться, следить за лесом. Давайте за мной.
– Разрешите я первым пойду, товарищ лейтенант? – спросил Косаренко. – Меня в тридцать пятом в армию призвали, так я сапером был, неплохо справлялся, первые места на учениях занимал.
– Хорошо, давай, только осторожно.
– Не спешите за мной, товарищ лейтенант. Двадцать метров проползу, потом вам знак подам. Вы за мной, четко по следу, никуда не отступая. Если мины еще осенью в землю зарыты, то сейчас они не сработают. Такие пласты между ними и нами. Но фрицы могли и по снежку расставить, кто их знает.
Это были непростые минуты. Косаренко полз по-пластунски, прощупывая пространство перед собой. Внезапно он замер и сказал дрожащим шепотом, что здесь противопехотная немецкая мина. Опасный участок боец обогнул и вскоре снова подал сигнал. Немцы зарывали мины в снег, чтобы прикрыть территорию, на которую не хватило войск, а после этого еще и снег навалил.
– Ни хрена себе, вот так подснежники, – пробормотал Барковский. – Весной снег растает, и все это благолепие будет тут валяться как коровьи лепешки.
Люди ползли по канавке, оставленной Косаренко за собой, замирали, когда немцы запускали в небо очередную ракету. Маскхалаты на них были новые, еще не испачканные. Они практически идеально прятали бойцов. Разведчики дрожали от нетерпения, мечтали быстрее добраться до опушки.
Канаву красноармейцы продавили внушительную. Замыкающие ползли по ней как по гладкому желобу.
«Как назад пойдем? – мелькнула неудобная мысль в голове Глеба. – Наступит день, немцы все увидят».
Они по одному вползали в лес, разбегались, унимая нервный смех.
– Пять минут передышки! – распорядился Шубин.
Бойцы лежали, глядя в небо за макушками осин, потом пришли в движение, стали зябко потирать себя.
Разведка не обманула, противник в лесу отсутствовал. Чаща считалась непроходимой даже для живой силы, что уж говорить про технику. Этот сложный осиново-березовый лес углублялся во вражескую территорию. Вереницей тянулись овраги.
Шубин мысленно вертел перед глазами карту. Километров восемь на запад. Их можно пройти до утра. Лыжи они с собой не брали во избежание перегруза. Потом небольшая пробежка по открытым участкам. Она займет еще пару часов. Вслед за этим можно будет рапортовать в штаб о прибытии в Худяково.
– Подъем, товарищи! – скомандовал он. – Идем на запад. Первый привал через сорок минут, там и покурим. Надеюсь, к десяти утра доберемся до Худяково.
К деревне они вышли с опережением графика. Ночь прошла незаметно. Разведчики упорно прорывались через чащу, попеременно несли рацию. Случались открытые участки. Бойцы преодолевали короткими перебежками и не все сразу. Пройденный путь откладывался в голове лейтенанта.
Немцы в этом районе присутствовали. Их мотоциклисты патрулировали территорию. Разведчики дважды видели броневики. В восточном направлении проследовала небольшая танковая колонна в сопровождении пары грузовиков. Но на заснеженных просторах оккупанты появлялись редко, предпочитали отсиживаться в населенных пунктах.
Перед рассветом группа миновала сожженную деревню. Видимо, здесь сработала советская диверсионная группа. Захватчики не позволяли себе уничтожать населенные пункты, где есть теплые дома и печки.
Небо покрылось серостью, двигаться дальше стало опасно. Бессонная ночь приносила свои плоды. Люди спотыкались, плохо соображали.
В овраге перед опушкой Шубин объявил:
– Большой привал, три часа на сон! Двое дежурят, сменяются через сорок минут. Но никаких костров, выкручивайтесь уж как можете.
Разведчики набросились на пышные ели, рвали, рубили лапник, изобилующий иголками, блаженно урчали, заворачиваясь в пахучие одеяла. Спали они без задних ног, оглашали чащу богатырским храпом, не думали ни о простуде, ни о других неприятных вещах. Часовые едва дождались своего времени, бросились будить сменщиков. Те отбивались, жалобно стонали, но все же вынуждены были нести службу.
Шубин проснулся за пятнадцать минут до общего подъема. Тело его ломило, зуб на зуб не попадал, но в остальном все было штатно. Он выбрался из оврага, подкрался к краю опушки, курил за деревом.
По полевой дороге ползла немецкая колонна. Вездеходы, смахивающие на гигантские мотоциклы, тащили легкие полевые орудия. Колеса грузовых «Опелей» проваливались в ухабы, водители газовали. Техника шла тяжело.
Из кузовов и кабин высовывались бледные лица. Солдаты непобедимой армии падали духом. Они уже месяц должны были находиться в Москве, жить в приличных гостиницах, праздновать победу над дикими восточными племенами, но до сих пор прозябали в лесах, да еще и отброшены на запад. Что пошло не так?
Потом прошла еще одна грузовая машина, на сей раз облегченная, грузоподъемностью в одну тонну. Кузов был открыт, из него доносился истошный бабий визг. Мелькали головы людей в ушанках и немецких кепи, грубо хохотали мужики. До ушей лейтенанта долетали ядреные русские словечки.
Шубин поморщился. Сталкиваться с полицаями ему приходилось не раз. В немецком тылу хватало подобного дерьма. Ничем хорошим эти встречи не запомнились. Не все там были трусы, трясущиеся за свою жизнь. Попадалось зверье, хватало случайных людей, оступившихся, запутавшихся, были и идейные типы, готовые каленым железом выжигать все, что имело отношение к слову «советский».
За неимением запряженной тройки полицаи катали деревенских проституток на грузовике. Эта машина скрылась за лесом.
До Худякова отсюда было не больше пары верст. Дорога уходила в седловину между холмами. Шубин спустился в овраг, стал будить народ.
– Мамочка, как же холодно, – пробормотал Краев и начал метаться между склонами, чтобы согреться.
Остальные тоже тряслись, вставали, замерзшие и бледные, с лицами мучеников.