но сворачивающую во двор, но в последнее мгновение Андрей резко повернул руль вправо. Столкновения удалось избежать, но зато оставшиеся позади парни из охраны, кажись, заподозрили что-то неладное.
Впрочем, Андрею было на все наплевать. Увеличив скорость, он выехал на шумную улицу, затем свернул в какой-то переулок, потом немного поплутал по центру и наконец остановил джип в каком-то захудалом дворике. Включил в салоне свет, повернулся к Зяблику, с трудом помещавшемуся между сиденьями, и с наигранным сожалением произнес:
– Все, Зяблик, дальше наши пути расходятся. Как видишь, я сдержал свое слово: ты жив и здоров. Чего не скажешь о твоем хозяине… И я не боюсь тебе в этом признаться, потому что ты, Зяблик, давно желал его смерти.
Услышав эту новость, тот судорожно задергался и издал громкий, гортанный звук, очень похожий на вой одинокого волка. А может, это был вопль восторга?
– Извини, но развязать тебя я не могу, – продолжил Андрей. – Придется ночку тут покемарить. Ну, ничего, не вешай носа. Завтра, глядишь, кто-нибудь поможет…
Перебросив через плечо брезентовую сумку, Андрей выбрался из машины и неторопливо зашагал вдоль домов.
Глава 4СОЮЗ РЫЖИХ
Новые убийства, которые совершались в Питере с завидной регулярностью, отодвинули на задний план дело о насильственной смерти Алевтины Потаниной. После нее были застрелены двое банкиров, несколько крупных бизнесменов, совершено покушение на депутата Госдумы, в результате которого погибли его шофер и телохранитель. Работы у Парамонова и Моисеева было выше крыши: они впопыхах вели сразу несколько убойных дел, пытаясь сделать все возможное, чтобы раскрыть преступления с ходу. С ходу, конечно же, не получалось, но кое-какие результаты все-таки были. По крайней мере, начальник отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями полковник Самусев был очень доволен группой Парамонова. Именно об этом он сказал на оперативном совещании в присутствии всех сыщиков отдела. Даже произнес пафосную речь, главный смысл которой сводился к одному: «Виват доблестным сыщикам, которые трудятся под моим чутким руководством!» Слушать эту галиматью было скучно и противно, и Парамонов, не сдержавшись, зевнул. И тут же получил по голове (в переносном смысле, разумеется). Самусев, который, казалось, и не смотрел на Парамонова, неожиданно для всех закончил свое пространное выступление конкретным вопросом:
– Я понимаю, ребята, что вы здорово загружены, но как обстоит дело с убийством в Приморском лесопарке?
При этом он посмотрел на графин с водой, однако все догадались, к кому конкретно относится эта реплика. Не дождавшись ответа, Самусев недовольно нахмурил брови и перевел взгляд на Парамонова.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – со злостью подумал тот. – Нашли козла отпущения! Да никак это дело не продвигается, никак…» Но вслух сказал совершенно другое:
– По этому делу ведется предварительное расследование. Прорабатывается версия убийства на сексуальной почве.
Самусев деловито кивнул, как если бы Парамонов ответил: «Сегодня ночью подозреваемый задержан, он уже подписал чистосердечное признание и в данный момент находится в СИЗО». Покосился на настенные часы и неожиданно для всех закончил оперативку:
– Все, ребята, закругляемся. Все свободны, Парамонов, останьтесь.
Мучимый дурными предчувствиями, Парамонов проводил взглядом Семена, который вышел из кабинета последним. В его глазах прочитал сочувствие и поддержку. В глазах остальных – нездоровое любопытство.
Когда в кабинете остались только они, Самусев спросил:
– Ты в курсе, что на тебя пришла телега из прокуратуры?
– То есть? – растерялся Парамонов.
– Бубашкин очень недоволен твоей работой. Так что давай выкладывай, из-за чего погрызлись.
– Да вроде все у нас нормально, – пожал плечами Парамонов и горько усмехнулся. – Полное взаимопонимание и поддержка! Работаем над убийством в Приморском лесопарке…
– Которое никак не можете раскрыть? – не без издевки уточнил Самусев.
– В общем, да.
– Бубашкин требует, чтобы тебя отстранили от расследования. Его аргументы на этот счет я уже выслушал. Теперь хочу послушать тебя.
– А что тут говорить? Есть рабочая версия. Мне она кажется наиболее реальной и перспективной, а Бубашкину – нет. Я уверен, что убийство Потаниной – дело рук Кайзера. Бубашкин же утверждает, что Кайзер тут ни при чем, поскольку специализируется на более дорогих «заказниках»: банкиры, генералы, политики. Он считает, что шестнадцатилетняя школьница – не его профиль.
Несколько секунд Самусев задумчиво чертил на листе какие-то схемы, а затем сказал:
– Кайзеру все равно, кого убивать. Главное, чтоб платили. У тебя есть доказательства его вины?
– Нет.
– Так что ж ты мне голову морочишь?! – взорвался Самусев.
– Доказательства найти можно, – робко возразил Парамонов. – Но на мне, кроме убийства Потаниной, еще три дела висит: убийство банкира Петровича, убийство адвоката Горбатко, покушение на депутата Госдумы от партии ЛДПР Житковского. Первые два убийства мы практически раскрыли – найдены исполнители. Не сегодня-завтра выйдем на заказчиков. По третьему делу ведется серьезная работа, которая близится к завершению…
– Ладно, – буркнул Самусев. – Это я и без тебя знаю. – Он уткнулся носом в свои бумаги и с некоторым усилием проговорил: – Короче, от расследования по делу Потаниной ты временно отстранен.
Парамонов изменился в лице.
– Почему?
– Я отдаю его другим оперативникам. А вы с Моисеевым продолжайте заниматься Житковским. Это важнее… Материалы по Потаниной передашь Зинчуку.
«Ну, не спорить же мне с ним, в конце концов», – подумал Парамонов и встал.
– Я могу идти?
– Нет, – раздраженно выпалил Самусев. – Разговор еще не окончен… Сядь на место.
Парамонов опустился на стул.
– Наверное, ты считаешь себя обиженным. И обиженным несправедливо. Как-никак, пятнадцать лет выслуги, с десяток поощрений… Между прочим, когда сегодня утром мне позвонил генерал Коновалов и начал интересоваться твоей биографией, я ему прямо сказал, что считаю тебя первоклассным сыщиком. Но суть не в этом. Он требовал тебя остепенить. Похоже, его кто-то крепко накрутил. Не исключено, что тот же прокурор.
– Меня что, собираются выбросить из органов?
– Ну, об этом разговора пока не было.
– Пока?
Самусев укоризненно покачал головой.
– Неужели ты думаешь, что я способен сдать своего лучшего оперативника без боя?..
Было видно, что разговор дается ему с огромным трудом: на лбу выступила испарина, пальцы нервно отстукивали по столу чечетку. Парамонову вдруг стало искренне жаль полковника. Раздражение сменилось усталостью, злость – апатией.
– Я все понимаю, – успокаивающе проговорил он. – Я понимаю, что на вас надавили сверху и открытым текстом приказали убрать меня с этого дела.
Самусев покрылся багровыми пятнами. Вытащил носовой платок и промокнул вспотевший лоб.
– Не говори глупостей. При чем здесь убийство Потаниной?
– При том, что я копнул это дерьмо слишком глубоко. Пока топтался на одном месте, меня не трогали, но как только зацепился за что-то существенное, сразу же перекрыли кислород. Значит, еще чуток, и Кайзера можно будет брать с потрохами. А потом и заказчиков. Это во-первых. А во-вторых, у нас наконец-то появился реальный шанс доказать, что и мы чего-то стоим.
Несколько минут Самусев молча перебирал лежавшие на столе бумаги. Вид у него был сосредоточенный. Идея Парамонова была не так уж и плоха: за последние несколько лет никому в органах не удавалось усадить профессионального убийцу на скамью подсудимых. В случае успеха его отдел мог стать пионером в этом, казалось бы, безнадежном деле. Но, с другой стороны, идти наперекор начальству было рискованно. И Самусев выбрал компромиссное решение:
– Даю еще неделю. Если за это время не сумеешь собрать необходимые доказательства вины Кайзера и не выйдешь на заказчиков, тебе конец. Ясно?
– Так точно! – вытянулся в струнку Парамонов.
– А теперь иди.
Под пристальным взглядом полковника Парамонов сложил в папку свои бумаги, развернулся и направился к выходу. Несмотря на откровенный ультиматум со стороны Самусева, он чувствовал, что добился своего. У самой двери его остановил громкий голос:
– Может, тебе еще людей подкинуть?
«Сегодня что, Рождество?!» – подумал Парамонов и, не в силах сдержать радостную улыбку, согласно кивнул:
– Хорошо бы.
– Ладно, забирай от Зинчука Ерохина.
– Может, лучше Гену Петрова?
– Не торгуйся, ты не на базаре! – гаркнул Самусев, и Парамонов понял, что на большее вряд ли может рассчитывать.
Вторую половину дня Парамонов провел как белка в колесе: работал с бумагами, допрашивал свидетелей по делу об убийстве депутата, пил черный кофе и, как обычно, ничего не ел. И все это время не переставал думать о том, почему Самусев, наплевав на приказ начальства, не снял его с дела. Узнать мнение Семена не было никакой возможности – в кабинете все время толкались коллеги. А ближе к концу рабочего дня Парамонов узнал новость, которая повергла его в состояние, близкое к шоку. По сводкам прошло сообщение, что вчера вечером, примерно в двадцать пятнадцать, в своем особняке в результате огнестрельного ранения скончался Кайзер. После такой новости Парамонов понял, что данные, которые он собирал почти два года, можно смело выбросить в мусорное ведро…
Однако после работы, часиков этак в девять, Парамонов позвонил Семену и предложил встретиться. Они жили не очень далеко друг от друга, вечер выдался сухим и теплым, поэтому Семен не возражал против прогулки перед сном.
Они встретились у станции метро «Невский проспект» и вдоль канала Грибоедова отправились в Михайловский сад, который находился совсем рядом. Некоторое время просто прохаживались по аллеям сада, дышали свежим воздухом и обменивались короткими, ни к чему не обязывающими репликами. Семен догадывался, что Парамонов вытащил его из дома не просто так. Ему не терпелось узнать, что происходило в кабинете Самусева за закрытыми дверями. Однако Парамонов начал говорить о другом: