– Империя могла сохраниться и без него.
– Я в это не верю. Не сейчас. Не после того, как…
Тут он осекся и посмотрел на площадь, на дело своих рук. Я в тот момент понял, что Дегана не переубедить. Он не согласится со мной просто потому, что иначе признает, что погубил себя зря, а то и хуже – ради меня.
Я не мог просить об этом – не после того, как он выбрал путь и судьбу.
– Книга сгорит, – объявил он. – Понятно?
Я кивнул. Мне было ясно, зачем ему это нужно: не ради императора и не для империи – ради себя.
Деган положил руку мне на плечо.
– Это из лучших побуждений, – сказал он.
– Я знаю.
Деган кивнул и повернулся ко мне спиной. Тогда я хлестнул его по затылку веревкой.
Я не мог его переубедить, но и позволить уничтожить книгу тоже не мог. Значит, придется лишить его возможности решать, хотя это и разорвет мне сердце.
Вспыхнуло, хлопнуло. Деган пошатнулся, потом упал. Меч Железа звякнул о мостовую.
Я опустился на колени возле друга, чувствуя запах паленого волоса.
– Прости, – сказал я, чуть не срывая голос. – Но я не мог иначе.
Деган быстро моргал, глаза его были широко открыты и полны горестного изумления. Губы двигались, но беззвучно. Возможно, он даже не слышал меня, но я все равно оттолкнул меч Железа подальше.
– Если тебе это важно, – продолжил я, – то это не ради императора или империи – уже нет. Будь дело в этом, я бы на все плюнул и сам бросил книжку в огонь. Мне важнее Клятва тебе, чем судьба какого-то Дорминикоса. Но дело в другом. Я поклялся защищать Келлза и Кристиану. И мне не безразличен Круг, который травят Белые Кушаки просто потому, что паре наших не повезло наткнуться на старинную рукопись, которая им поперек горла. И ты был прав, когда говорил, что Тень и империя пойдут до конца, но не против меня, а против всего, что мне дорого. Я не могу этого допустить даже ради тебя.
Рука Дегана поползла ко мне, и я осторожно отвел ее в сторону.
– Пока дневник у меня, – сказал я, поднимаясь, – мне есть о чем вести переговоры. Я могу торговаться и чего-то добьюсь. Сейчас мне только того и надо. А если уничтожить книгу, то я останусь на бобах.
Я посмотрел на Дегана. Глаза его еще смаргивали и пытались сфокусироваться на мне, но зубы сжались. Он слышал все и продолжал внимать.
– Прости, – повторил я. – За нарушение Клятвы и за то, что ты для меня сделал, а я…
Бросив взгляд на веревку, я отпихнул ее в сторону.
– Я… в общем, прости.
Деган лежал и дергался в бессильной ярости. Я отвернулся.
Осмотрев пустую площадь, я вытер глаза, еще раз оглянулся и увидел Спиро, выглядывавшего из-за занавески в лавке Мендросса.
– Спиро! – заорал я. Парнишка испуганно вытаращился и попятился. – Только посмей сбежать, сукин сын!
Я показал на Дегана.
– Тащи этого господина в лавку! Живо!
Спиро припустил ко мне. Мы наполовину понесли, наполовину поволокли Дегана через площадь, а тот шевелил губами, изрыгая беззвучные проклятия, но не сопротивлялся.
Мендросс высунулся из лавки. Никко разукрасил его на славу – не лицо, а кровавое месиво, начинавшее заплывать, но он удостоил меня кивка. Я кивнул в ответ, положил в ближайшую корзинку все деньги, которые у меня были, и подобрал дневник, так и валявшийся в ногах у Леандера.
Уходя с площади, я подобрал меч Дегана. Будь я проклят, если он осядет у какого-нибудь ростовщика.
Я бежал, погружаясь в вечер, а позади загалдели Крушаки, прибывшие на площадь Пятого Ангела очень вовремя – как всегда.
Когда я вошел в кордон Раффа-Наир, луна скрылась, а на востоке чуть посветлело. На улице было тихо, не считая моих ругани и шарканья.
Я остановился на перекрестке и подождал, теребя рукоять рапиры.
– Проклятье, Дрот, я же говорил, что мне сюда не дойти, – простенал Балдезар.
– Но ты дошел.
– Чтоб тебе лопнуть!..
Фальшак, хромая, приблизился. Он опирался на костыль, припадая на левую ногу – перевязанную и забранную в деревянные лангеты. Она еще не зажила и никогда не станет прежней. Птицеловка рассекла не только мышцы, но и сухожилия и даже раздробила кость. Балдезар остался калекой.
Балдезар закинул за спину сумку с перьями и чернилами, а также бумагой, пергаментом и кувшинчиками с реактивами. Я не вызвался помочь, потому что в данном случае ничуть не жалел о моей роли в случившемся. Он пытался убить меня, и пусть хромает до конца дней, ибо это меньше, чем заплатил бы я, обернись все иначе.
И все-таки Балдезар держался вызывающе. Голову он нес высоко, плечи расправил, насколько позволял костыль. Он был дока в своем ремесле и мастер гильдии, а потому хотел, чтобы все об этом помнили, даже я. Таким людям трудно сочувствовать.
– Могли бы, самое меньшее, нанять паланкин, – пробормотал он, поравнявшись со мной.
– Чем меньше людей знает, что ты работаешь на меня, тем лучше.
Вот почему я держался в квартале то впереди, то позади него и заговорил с ним только сейчас. Тому единственному, кто увидит нас здесь, не было дела ни до Круга, ни до империи.
Балдезар крякнул и переложил сумку поудобнее.
– Дальше что? – спросил он.
– Дальше вы пойдете со мной, – спокойно ответили из темноты.
Балдезар подскочил и чуть не выронил костыль, когда из дверного проема выскользнул Джелем. Я отметил, что тот караулил в месте, где мне не удалось бы засечь его ночным зрением.
– Красивый трюк, – похвалил я.
– Не красивый и не трюк, – возразил Джелем. – Это тяжелый труд. Скажи спасибо, что я вообще пришел.
Джелем был далек от восторга, когда я нашел его и потребовал подыскать мне безопасное пристанище в Раффа-Наире. Еще меньше он обрадовался, когда я сказал, что сначала придется забрать Балдезара, а уж потом ложиться на дно. Джелем рискнул выползти из своей раковины исключительно под действием моих посулов, касавшихся как информации, так и более приземленных вещей.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я добро помню.
– Судя по последним новостям, список твоих благодетелей невелик, – буркнул Джелем. – Идемте.
Я подавил желание вспылить и последовал за Джелемом вглубь кордона Раффа-Наир. Джелем петлял и дважды останавливался, налагая на ночь заклятие. Вскоре после второго мы оказались перед зеленой дверью невзрачного в иных отношениях дома из сырцового кирпича. Мы миновали две комнаты, пересекли запущенный двор и вошли в небольшой флигель. Раньше там была конюшенная каптерка, и упряжь до сих пор висела на пыльных колышках. Слабо припахивало кожей.
Два стола, пара стульев и маленький сундук – вот и вся обстановка, не считая трех потрепанных спальных скаток в углу. С потолочной балки свисала закопченная лампа; повсюду были понатыканы свечки. Горела только одна. Окно было завешено двумя слоями плотной ткани, чтобы не выпустить ни лучика.
– Только одна дверь, – отметил я. – Это плохо. Если нас найдут, бежать будет некуда.
– Бежать? – отозвался Джелем. – Ты просил укрытия от имперцев и Круга. Если те или другие найдут тебя, тебе не помогут ни пять дверей, ни десять окон, ни семь дымоходов, ты останешься здесь.
В его словах был резон.
– Какое утешение! – пробормотал Балдезар, дохромав до стула и со стоном усевшись.
– Очень хорошо, – сказал он. – Я здесь.
Он указал на Джелема:
– И этот здесь. Чего ты от нас хочешь?
Джелем вскинул темную бровь, но промолчал.
Я оглядел обоих, все еще колеблясь и сомневаясь, смогу ли исполнить задуманное. Это было святотатством намного худшим, чем контрабанда священного трактата или продажа талисмана. Я хотел осквернить истину настолько древнюю, что у меня не было права вообще прикасаться к ней.
Но, как было сказано Дегану, у меня не осталось выбора – тем более после случившегося.
Я извлек из-за пазухи дневник Иокладии и положил на стол.
– Мне нужно, – сказал я, задержав ладонь на растрескавшемся переплете, – чтобы вы изменили историю.
29
– Что это за дьявольщина? – Одиночество уставилась на пачку листов, которые я выложил перед ней.
Мы сидели в зашторенном алькове таверны, находившейся в кордоне Две Короны. Снаружи светило солнце, и посетители, пропускавшие по первой утренней, не задерживались. После боя на площади Пятого Ангела прошло три дня, и некоторые части моего тела продолжали болеть.
– Это дневник Иокладии. По крайней мере, самые важные его части.
– Самые важные части?
Одиночество не верила ушам. Сегодня она оделась в коричневое: кожаный дублет и юбка, рубашка медного оттенка и ржавого цвета туфли, поверх которых виднелись ярко-желтые чулки. Амулеты в волосах и одеждах остались, но жетонов паломника больше не было.
– А где остальное? – спросила она.
Я заставил себя выдержать ее взгляд.
– Оно нужно мне для другого дела.
Одиночество моментально вскочила:
– Что?!
– Это единственный способ…
– Сделать что? Кинуть меня? – Одиночество ткнула пальцем в ворох бумаг. – Ты приносишь обрывки, а остальное придерживаешь. Это, черт побери, совсем не похоже на то, о чем мы договорились!
– Пришлось внести небольшие изменения.
– Изменения? Что это значит, чтоб тебе провалиться?
Я постучал по бумагам и понизил голос:
– Это значит, что я принес записи, имеющие отношение к императору и реинкарнации. Ты получила все, что хотела для спасения империи. Остальное отправится в другое место.
– Например? – прищурилась Одиночество.
– Например, к Тени.
Я умолчал о Джелеме и страницах, которые тот стребовал в уплату за колдовство над веревкой Тамаса, не говоря уже о тех, что Джелем получил за работу над самой книгой. Одиночество пребывала в скверном настроении, и чем меньше имен, тем лучше.
Если я ждал новой вспышки, то меня постигло разочарование. Одиночество закусила губу и повернулась к занавеске:
– Гриф!
Стоявший снаружи Рука сунулся внутрь.
– Выгони всех из этого кабака, – приказала Одиночество. – Всех, включая хозяина. И никого не пускай, пока не скажу.