– Обожди. – Марк коснулся ее плеча. – Сейчас я…
От неожиданности девушка резко развернулась, не выпуская рукоятки, и прежде чем доктор успокоил встрепенувшихся «львов», Карина выхватила пистолет и нажала на спуск.
От трагедии спас предохранитель, о котором снайперша впопыхах позабыла, ведь большую часть времени управлялась с карабином, а «Макаров» носила на крайний случай. А когда вспомнила, Фельде уже стоял на линии огня, закрывая перепуганную девчонку.
– Все в порядке, – едва ли не по слогам произнес он. – Опусти ствол.
– Но… она же…
– Успокойся, пожалуйста. Никто не собирался меня резать. Я же не похож на огурец… ну, разве что на очень старый и пожухлый.
Собравшиеся нахмурились пуще прежнего, и только Маша звонко рассмеялась.
– Я все понимаю, док, – после недолгих раздумий Карина спрятала оружие. – Но если эта… еще раз так дернется…
– Не эта, а Ксюша. И она все поняла и сделала выводы. Правда?
– Да, – буркнули в ответ и чуть слышно добавили: – Извините.
– Подъем, черти! – Майор грохнул в дверь прикладом. – Жрать пора!
– Не обзывай их, – попросил Марк. – Тем более чертями.
Боец обернулся и посмотрел на спутника, нависнув над ним, как дуб над жердиной. Какое-то время бородач молчал, пожевывая прутик, а затем прохрипел:
– Знаешь, Док, твоя доброта зашла слишком далеко. Дал девчонке нож, а потом что? Автомат? Гранату? Ректор велел выполнять все твои прихоти, но мне люди важнее.
Фельде перестал улыбаться, в одночасье превратившись из чудаковатого айболита в человека, которому не стоит переходить дорогу. Пляшущая в уголку губ палочка замерла и тихо хрустнула.
– Если эксперимент провалится – не будет больше людей. Ни твоих, ни моих, а вообще. Свора уничтожит всех, до кого доберется, а остальные сдохнут от голода на чердаках, в подвалах и пустых квартирах. И коль уж придется, я пожертвую всем, чтобы этого не случилось. Всем! – Голос звякнул сталью. – А понадобится – и всеми.
Смирнов открыл было рот, но тут из комнаты донеслись шаркающие шаги. Верзила снял с пояса дубинку и рывком распахнул дверь, однако вялые со сна мальчишки с трудом волочили ноги, даже не помышляя сопротивляться и бузить.
Их построили и отвели в столовую, накормили от пуза, а после заставили проглотить по горсти таблеток всех цветов радуги. Ближе к вечеру конвой «львов» сопроводил пленников на стадион – здоровенный бурый овал с зеленой сердцевиной футбольного поля, лежащий у подножья крутого холма. Настолько крутого, что довоенным мастерам пришлось построить лестницу почти в две сотни ступеней, с верхней секции которой открывался вид на подернутый туманной дымкой город.
Герман уставился на панораму во все глаза, словно перед ним раскинулись не ряды высоток в окружении парков и посадок, а невиданное чудо света. Белый лабиринт с редкими вкраплениями бежевых и красных новостроек, пестрыми линиями частных секторов, сияющими крышами торговых центров, золотыми каплями куполов и блестящим бисером автомобилей. И все это великолепие залито янтарем полуденной летней сепии, как на фотографиях из навеки ушедшей эпохи. И хотя для рожденного после Войны этот вид был чужд и малопонятен, в груди все равно легонько щемило, как при встрече с добрым знакомым, которого не видел уйму лет.
Стоит перемахнуть через забор – и никто ввек не сыщет среди бетонного калейдоскопа: ни щуховцы, ни крейдеры, ни адская Свора. Никто, кроме совести – ведь, сбежав, обречешь на смерть друзей и близких. Да и попробуй еще перемахни через высоченную – в два роста – преграду, вдоль которой вышагивали автоматчики. Город красив и заманчив, как мираж, но все пути вели домой – на Крейду, где на каждом шагу поджидает опасность, но каждый шаг изучен, а все опасности привычны.
– Нравится? – спросил Фельде.
Грид повернул голову, но говорил доктор не с ним, а с Мелочью. Девочка замерла у первой ступеньки, уставившись на мыски новеньких белых кроссовок, какие выдали всем ребятам перед прогулкой. Со стороны могло показаться, что малая спит стоя, и только дрожь в коленях выдавала охвативший ее страх.
– Боишься высоты?
Она кивнула, не смея поднять взгляда.
– Ничего. Есть и другой спуск, не такой крутой. Идем.
Отряд разделился. Доктор, сестры и Карина оставили «львов» на лестнице и зашагали вдоль тенистой аллейки, отделяющей трибуны от основной территории. Смоченная ночным дождем грунтовка шла под пологим уклоном и стыковалась с асфальтовой дорогой – до Катастрофы в активе Технолога числилась собственная автошкола.
Несмотря на близость к корпусам, участок казался клочком дикой природы, вырванным и перенесенным сюда из промзоны у кромки леса. Здесь осталось множество следов мертвого мира: бетонные блоки, обрезки труб, кучи песка, щебня и прочий мусор от незаконченной стройки. Особую жуть нагоняло кладбище на противоположном склоне, казавшееся чужеродным элементом, неуместным артефактом на фоне обители науки и знаний. Неудивительно, что Мелочь вцепилась в руку Марка, как только товарищи скрылись из вида.
– У меня было три дочки, – произнес врач. – Хотел пацана, и все никак, пришлось на третьей остановиться. Старшей – как Маше, средней было пять, младшая еще ходить не научилась. Я тогда работал в инфекционке, со всякими бактериями и вирусами боролся. Да, по образованию ни разу не хирург, но за двадцать лет пришлось освоить много нового… – Фельде вздохнул и поправил очки. – В больнице не было убежища. Когда все началось, я заперся в изоляторе, где просидел три дня, пока язык к небу не присох. Подумал – от заразы всяко быстрее помру, чем от жажды. Когда пошли ракеты, связь упала не сразу, минут пять продержалась, и дочки звонили мне, слали эсэмэски одну за другой. Папа, где ты? Что происходит? Как нам быть, куда бежать? А я сидел в углу и дрожал, как крыса в банке. Даже ответить ничего толком не успел. Хотел найти их после, чтобы похоронить – потому и подался в сборщики, старый дурак. Но все тщетно. То ли искал не там, то ли собаки постарались.
– Зачем вы это рассказываете? – со смесью удивления и тревоги спросила Ксюша.
– Просто знайте: я не злодей и не садист. И не хочу, чтобы близкие теряли друг друга. Чтобы родители хоронили детей. Чтобы дети гадали, вернется ли отец к ужину, или поужинали им самим. Мы заплатили сторицей за все грехи мира. Хватит.
Над утыканным ветряками новым корпусом завыла сирена.
– Что случилось? – Пленница завертела головой, распахнутыми глазами выискивая опасность за каждым кустом и ворохом хлама.
– Прорыв периметра, – прошипела «львица», включив рацию.
– Всем постам, – вслед за треском и шипением вырвалось из динамика. – Обнаружен подкоп у северной стены.
– Наверное, пес залез, – сказал Фельде, и в его голосе не слышалось ни намека на сбивчивую дрожь, но и от былого спокойствия не осталось и следа. – Возвращаемся. Не спешим, не кричим – может, чудище уже ушло.
– А если нет? – прошептала Маша, все еще сжимая руку врача. Сестра протянула свою, но мелкая даже не взглянула в ее сторону.
– Дай нож.
Девушка без вопросов и колебаний вынула ножны из кармана. Марк подбросил их на ладони и улыбнулся:
– Значит, ему не поздоровится.
До лестницы оставалось шагов двести, когда из-за угла заброшенной подсобки выпрыгнула тварь. Похожая на облезлый череп морда была замарана кровью до самых ушей. И если шуховец выжил после нападения (в чем доктор сильно сомневался), то яд уже начал рвать плоть и выжигать мозг, не оставляя ни малейшего шанса на спасение.
Зарычав и вздыбив свалявшуюся шерсть, существо со всех лап кинулось к цели. Сквозь оглушительный девчачий визг пробились сухие щелчки «Макарова» – Карина по привычке била с колена, и уж в чем-чем, а в меткости красавице было не отказать. Шесть пуль вонзились в грудь, две раздробили нижнюю челюсть, но расстрел в упор не остановил врага, даже не замедлил. Бывали случаи, когда собаки не дохли после рожка бронебойных из «калаша», а тут так – по корове из рогатки.
Разумеется, рано или поздно чудище истекло бы кровью, но за это время играючи бы расправилось со всеми четырьмя маленькими и хрупкими человечками. Но Фельде изучал тварей, разбирался в их повадках и знал слабые места. Там, где свинец был почти бесполезен, острая сталь справлялась на ура.
Выждав, когда пес припал к земле, готовясь к прыжку, Марк метнул пустые ножны на локоть левее раззявленной пасти. Да, гад мог не заметить пули или боли в расколотых костях, но не родилось еще создание, способное противиться рефлексам. Тварь посчитала стянутую бечевкой кожу неотъемлемой частью добычи, ведь та оставила на ней свой запах. И вонзилась в ножны клыками-иглами, повернув башку и подставив под удар горло.
Доктор, пусть и выглядел щуплым и болезненным, резанул с такой силой, что металл слился в сплошной серебряный веер. Недаром говорят: кто умеет строить – тот быстрее всех и сломает. И врачей это тоже касается: один удар, и артерия вскрыта, пузырьки воздуха попали в сердце – и вот она, мгновенная смерть. Пес зашипел, раззявил пасть и завалился под ноги к бледному, что та смерть, победителю – венцу творенья, царю природы, чью требуху сейчас выгрызали бы из брюха, не подари он девушке кинжал, вопреки всякому здравому смыслу и чувству самосохранения.
Любопытно, насколько наша жизнь зависит от нас самих, а насколько – от череды случайных и непредвиденных обстоятельств, многие из которых иначе как чудом не назовешь.
– Все целы? – Фельде обернулся и тепло, по-отечески улыбнулся, будто не замечая ни капающей с предплечья бурой слизи, ни брызг на халате.
Ксюша прижимала к груди сестру, «львица» стояла в той же позе, держа ствол на вытянутых руках и раз за разом давя на замерший спусковой крючок.
– Придется отнести нож в лабораторию и попарить в автоклаве. Почищу, обеззаражу – и сразу верну, договорились?
– Не надо. – Пленница всхлипнула. – Верните Майору.
– Уверена?
Девушка кивнула и спрятала покрасневшее лицо в кудлатой Машиной макушке. На шум в кои-то веки подтянулись дозорные, а вместе с ними – и Смирнов с ТТ наперевес. Командир с полминуты переводил взгляд то на тушу с распоротой шеей, то на заляпанного с ног до головы начальника, но слов так и не нашел, а лишь протяжно свистнул. Зато Марку было что сказать – всего одна фраза, но ее понял бы и ребенок: