– Вот поэтому я и закончу то, что начал.
Следующая неделя прошла, как один день. Ребят откармливали, как на убой, и водили на короткие прогулки, во время которых заставляли бегать, прыгать, подтягиваться и отжиматься, а все результаты записывались под пристальным наблюдением врачей. После разминки на свежем воздухе вели обратно в подземелье, где проверяли уже всякими умными штуками, вроде кардиографов и динамометров.
К выходным Фельде написал подробный отчет по динамике собранных данных, где попытался спрогнозировать исход эксперимента для каждого из участников. Ректор долго изучал доклад в полной тишине, нарушаемой лишь тихим тиканьем настенных часов. Впервые за многие годы сидящий напротив Марк чувствовал себя не опытным ученым, а явившимся на экзамен первокурсником, причем не самым успевающим. Пальцы так часто держали скальпель, что, казалось, вовсе разучились дрожать, и чтобы этот бесполезный, а порой и опасный навык не вернулся, доктор вцепился в мягкие подлокотники.
– Эк у тебя в груди стучит, – не отвлекаясь от чтения, произнес Ярошенко. – Как барабан.
Собеседник кисло улыбнулся.
– Выпьешь?
– Нет, спасибо.
– Правильно. Врач должен быть трезв, чтобы в любой момент прийти на помощь. А моментов нынче все больше и больше…
На самом деле Фельде с радостью опрокинул бы стопку, но не у Ректора на глазах. Пара глотков самогона вряд ли бы сильно расшатала напряженные до предела нервы. Что бы он ни написал в отчете, какие бы доводы ни привел, последнее слово всегда за начальником, а без его визы ни одна живая душа не пошевелится. А Ярошенко в силу возраста и характера частенько опирался не на формулы и вычисления, а на интуицию и опыт прожитых лет. И даже если бы Марк по всем правилам доказал, что шанс на успех – сто процентов, это не стало бы полной гарантией одобрения. И больше всего врач боялся, что лысый старикан в твидовом пиджаке в очередной раз поддастся не фактам, а чувствам.
– В пояснительной записке указаны пять кандидатов, но анкет с прогнозами – четыре. Почему?
– Просто… – Марк поймал себя на мысли, что похож на прогульщика, купившего курсовую в переходе, которого первый же наводящий вопрос выведет на чистую воду. – Я бы хотел отложить одно испытание, пока не проведу остальные.
Ярошенко хмыкнул и покачал головой.
– Проще говоря, ты переживаешь за девочку. Боишься погубить ребенка, да?
– Не только. Я не вижу практического смысла. Даже если сыворотка подействует, ну какая из Машки охотница на чудовищ?
– Помолчи. – Ректор не повысил голос ни на тон, но Фельде словно кнутом ужалили. Он выпрямился и затих, готовясь выслушать приговор. – Вот смотри, в третьей главе ты приводишь общую сравнительную характеристику по следующим пунктам: физическое, психическое и умственное состояние. Некий Антон по прозвищу Булка провалил все нормативы, зато коэффициент интеллекта – сто десять, поведение спокойное и уравновешенное. А товарищ Хлыст силен и ловок, но откровенно глуп и склонен к агрессии при малейших раздражителях. Их главарь, Герман Гридасов, к удивлению, крепкий середнячок, а Ксения будто вообще никогда не якшалась с крейдерами. Казалось бы, к чему такие детали? Ответ очевиден – для максимально широкой выборки. Мы должны… нет, – похожий на узловатый корешок палец ткнул в исписанный таблицами и графиками лист, – мы обязаны знать, как вещество подействует на самые разные организмы. Например, идиота пощадит, а умника, наоборот, превратит в безмозглого зверя. Или немощный организм, вопреки любой логике, перенесет испытание легче, чем пышущий здоровьем. В этом вся суть исследования – любого, не только вашего. Именно так отсеиваются бесполезные варианты, чтобы не тратить на них ресурсы в дальнейших изысканиях. Именно поэтому я настаиваю на включении Марии в контрольную группу.
– Но…
– Ведь если освободить эту девчонку, придется взять свою. И тут уж я добра не дам, уж прости.
– Для вас есть разница, чей ребенок погибнет? – в недоумении произнес Марк.
Ярошенко откинулся на спинку и развел руками.
– Разумеется. Смерть шуховца – трагедия, смерть крейдера – обыденность. Знаешь, почему? Мы свои жизни бережем, а что берегут – то и ценно. А соседи только и живут драками – не с нами, так меж собой. Гнилые яблоки, мой друг, никто не считает. Считают лишь те, что на ветках. Жду итогов в понедельник.
– На меня уже штаны еле налезают, – лениво протянул Хлыст. – Никогда бы не подумал, что устану жрать.
– Запасайся жирком, – хмыкнул Герман. – Дома пригодится.
– А я бы здесь остался. – Малец вздохнул и уставился в потолок. – Никто не щемит, особо не напрягает.
– Угу. А о родных подумал?
– Подумал. Батон бухает, мать кукухой с горя тронулась. Небось уже забыли, что я пропал, если вообще это заметили. Вот и мне о них вспоминать не в кайф.
– Дурак ты, Ромка.
Подельники замолчали, оставшись каждый при своем. Вскоре в коридоре послышалась тяжелая поступь, по которой Грид сразу же узнал Майора. Амбал явился не один, а с Кадавром на подстраховке, и густым басом велел лохмачу следовать за ними. На вопрос: «Куда?» буркнул – на медосмотр, остальным тоже готовиться.
Хлыста отвели в кабинет Фельде, усадили в кресло и почетным караулом встали по обе стороны.
– Как самочувствие? – Доктор взболтал бесцветную жижу в колбочке.
– Хорошо… – Всякий раз, когда Роман оказывался в окружении тесных белых стен, дерзость и задиристость растворялись, как сахар в кипятке. И хотя за все дни в неволе ему не сделали ничего плохого, непонятные штуки и странные запахи наводили если не страх, то опасливую угрюмость.
– Сейчас вколю витамины – и станет еще лучше. Расслабь руку.
Игла чуть не погнулась, пока входила в вену, но боли не было – только тошнота и легкий озноб. Закончив, Марк вытащил из нагрудного кармана фонарик и посветил в зрачки обомлевшего парнишки.
– Как ощущения? Жжения, спазмы, приступы ярости?
Тот мотнул головой.
– Повтори: на дворе – трава, на траве – дрова.
Он повторил почти без запинки.
– М-да… – Доктор вернулся за стол и перечеркнул листок с записями. – Не повезло.
– Вы о чем?
– О сыворотке. Увы, не подействовала. Тебе вернут вещи и дадут кое-чего в дорогу. Переодевайся, пожелай друзьям удачи, и «львы» проводят до моста.
– То есть? – Обычно сощуренные глаза Хлыста стали как блюдца.
– То и есть. – Мужчина улыбнулся. – Эксперимент закончен. Ты свободен.
– И… все? В натуре, не свистишь? – Судя по вытянувшейся моське и ошалелому взгляду, Хлыст все никак не мог поверить в услышанное.
– А чего ты ждал? Банкета с оркестром? Вы, безусловно, герои, пусть мало кто считает так же, и заслуживаете большего, но сейчас не до праздников.
– А я… могу остаться? Я полезный, драться умею, все такое…
– Извини, нет. Я бы рад, но Устав не мною писан. Всего доброго и спасибо за помощь. – Врач протянул ладонь, но Ромка ее даже не заметил.
– Такие дела. – Малой закинул на плечо рюкзак с крупами и сахаром.
В чистой глаженой одежде, с вымытыми волосами и округлившимися румяными щеками, Хлыст перестал напоминать озлобленного на весь мир хорька и превратился в обычного подростка. И хоть на районе все изменения быстро сойдут на нет, он впервые за всю жизнь лучился искренним счастьем, пережив это опасное, но безмерно крутое приключение.
– Осторожней по дороге. – Герман стиснул руку друга и хлопнул по плечу. – Коль не западло – загляни к моей, передай, что сын жив, здоров и скоро вернется.
– И к моей, – шепнул Булка, сжав Хлыста в медвежьих объятиях.
– Ладно, ладно… Чего кислые такие? Выше нос – считай, откинулись.
– Хорош трепаться! – рявкнул Смирнов. – На выход.
Заперев дверь, «львы» повели пленника к ведущим из подземелья ступеням. Когда до лестницы оставались считаные шаги, Майор вытащил дубинку и коснулся затылка бредущего впереди парнишки. Ромка грохнулся на пол, как от могучего хука в челюсть. Прежде чем очухался, на него навалились, вставили кляп и спеленали, как младенца, после чего волоком притащили в крохотное помещение, где стояли только подставка со склянками и второе зубоврачебное кресло. Но не с кожаными ремнями, а с настоящими стальными кандалами, с виду способными удержать и бешеного слона.
Пока малой мычал и таращил налитые кровью глаза, его намертво приковали и отошли, держа шокеры на изготовку.
– Тест номер один. – Доктор выстучал из шприца пузырьки и склонился над дергающимся пленником.
Сыворотка была прозрачная – не зеленая, фиолетовая или красная, а почти не отличающаяся от воды, но когда надавили на поршень, бедняга затрясся так, словно в глубокий порез плеснули спирта. Цепи зазвенели, кресло заходило ходуном, даже пол легонько завибрировал. Если бы не резиновый шланг между зубов, рот за секунду наполнился бы красно-белым крошевом.
– Что это хрустит? – удивился Семен.
– Кости, – равнодушно ответил Кадавр.
Напряжение мышц вышло за все мыслимые пределы, Хлыста буквально разрывало и ломало изнутри. Не надо было быть спецом, чтобы поставить точный диагноз – не жилец, но Марк не спешил обрывать бессмысленное мучение и с прилежностью отличника на первой лекции конспектировал все, происходящее с подопытным.
– Может, хватит? – Смирнов поморщился и отступил на шаг, спасаясь от красных брызг.
– Температура – сорок. Пульс – триста… обожди, не мешай. Дыхание – отсутствует. Над левым квадрицепсом оголена жировая прослойка. Коленные чашечки вывихнуты. Время воздействия – сорок шесть секунд. Остальное покажет вскрытие.
Для надежности Фельде вколол в сердце раствор мышьяка и накрыл лицо трупа салфеткой, вмиг пропитавшейся кровью.
– Чего такой мрачный? – спросил Герман.
Булка вздохнул и свесил голову. После ухода Хлыста увалень вел себя, как и прежде – бродил вдоль стен, с неохотой отвечал на расспросы и мечтал о грядущем обеде. Но потом без видимой на то причины погрузился в раздумья и целый ча