И вот они попробовали.
И вот к чему привели мечты.
И чуда не случится. Чудеса остались в старом мире, а в новом есть лишь горькая правда: он сам вырыл яму, столкнул туда друзей и застыл на краю: куда качнет – туда и рухнет. Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей и вконец не скиснуть, Герман попытался освободиться, и хоть ярость наполняла тело невиданной доселе мощью, порвать путы так и не удалось. Как и не получилось хоть немного устать – за пару часов упражнений с цепями даже пот не выступил. Но по быстрой, горячей крови и яд разлился быстрее, принеся боль, по сравнению с которой жидкий огонь сыворотки показался освежающим душем.
Внутри закопошились две змеи: одна с раскаленной железной чешуей, другая – в ледяных шипах, и медленно поползли по телу, ныряя в кости, цепляя гребнями сердце и стягивая легкие. Каждая их встреча кончалась тягучим боевым танцем, от которого темнело в глазах, а слезы катились сами собой.
После схватки змеи расплетались для передышки, а вместе с ними отступали и муки. Герман потерял счет времени, не представлял, как долго тянулась пытка. Знал лишь одно – несмотря на острое желание доказать живодеру, что не пальцем делан, силы сопротивляться утекали быстрее воды из расколотой бочки. И вроде бы те же вертухаи на посту, и чешут все о том же, но ощущение, будто прошел целый день, а гребаная комната стала еще теснее, стремясь переварить угодившую в бетонное брюхо добычу.
Вошел Фельде, поставил перед пленником стул и сел грудью к спинке. Посмотрел на запястье, где блестели старые офицерские часы, и достал из кармана шприц втрое меньше обычного.
– Осталось полчаса. Потом антидот уже не поможет. Решай.
Грид больше всего на свете – больше свободы, больше возвращения друзей – захотел харкнуть в морщинистую рожу, но из слипшихся губ брызнула не слюна, а густая и темная, как вишневый сок, кровь.
– Не расслышал. – Врач подался вперед.
– Согласен…
– Дай слово.
– И все?
– Да. Этого хватит. Правильные пацаны же не базарят вхолостую?
Парень облизнулся и прохрипел на последнем издыхании:
– Я… убью псину. Клянусь.
Марк улыбнулся.
– Вот и молодец. Поверь, никто на свете не посмеет упрекнуть тебя за этот выбор.
Игла кольнула шею не больнее комариного укуса, и парень забылся долгожданным сном.
Герман вновь оказался дома, в скрипучей кровати у печки. Трещал огонь, наполняя комнату теплом, над ним в чугунном котелке булькала похлебка. Мать осторожно, чтобы не разбудить сына, мыла посуду в бадье, у ног ползала Саша, агукая и норовя засунуть в рот грязную ложку.
Вот и все, кошмар развеялся. За всю свою недолгую жизнь парень не чувствовал столь мощного прилива концентрированного счастья. Гриду доводилось вскакивать среди ночи от криков и стрельбы, от воя чудовищ, от боли в порезанной ноге или воспаленных легких, но никогда еще его не будила жгучая радость, от которой тяжело дышать и распирает грудь.
Сев и осмотревшись, он узнал знакомую бетонную конуру в подвале Технолога. Чуда не случилось, просто обезумевшее от мучений сознание выдало желаемое за реальность, лишь бы хозяин не сошел с ума. Пленник стиснул зубы и со всей силы врезал кулаком по стене, не заметив крохотной вмятины и расползшихся во все стороны паутинками трещин.
Переодевшись в свежую одежду, он вышел в коридор. Дверь оставили открытой, но «львы» встретили гостя с оружием на изготовку.
– Надо же, не сдох, – хмыкнул Майор, качнув прутик. – Идем. Сегодня у тебя тест-драйв.
Герман не знал странного слова, но уточнять не собирался – особенно у этого напыщенного, самодовольного ушлепка. Конвой привел парня на стадион и усадил на траву посреди поля. Ждать пришлось недолго – по лестнице спустились Фельде и лысый старикан в коричневом костюме. Бугров сопровождала свита пожилых шуховцев – всего около десяти человек – кто в камуфляже, кто в белом халате, кто в таком же пиджачке. Объединяло их одно – возраст и такое выражение побитых жизнью лиц, словно все до единого на этом гребаном шарике что-то им должны.
– Приемная комиссия. – Смирнов в который раз процедил малопонятную фразу. – Док подготовил знатный проект. Пошел бы в гору, да идти уже некуда – выше только Ректор. А он вцепился в кресло, что паук в муху.
Зрители расселись на трибунах из синего пластика, Марк под пристальными взглядами встал рядом с Германом. Только тогда пленник обратил внимание, что врач сменил вязаный свитер, который, казалось, приклеился к коже, на белую рубашку и красный галстук, а халат сиял белизной и вонял порошком так, что слезились глаза. И пусть нос потихоньку привыкал к обостренному нюху, стоило зацепиться за какую-нибудь деталь, подметить тончайший, выбивающийся из фоновых ароматов шлейф – и хоть вообще не дыши.
– Вы все читали мой доклад, – начал Фельде. – И знаете, как изможден и слаб был подопытный. Но теперь он способен на равных сражаться с нашими лучшими бойцами. Я мог бы показать вам еще кипу графиков и таблиц, но лучше раз увидеть результат в деле, чем сто раз – на бумаге. Герман, Семен – прошу.
«Львы» расступились, разграничив некое подобие овального ринга. Судя по кривой ухмылке и прищуру, поединок стал для бугая не меньшим сюрпризом, чем для соперника. Но если выражение бородатой хари заметил каждый, то резкий запашок страха почуял лишь один человек. Майор вряд ли опасался замарать руки о крейдерского сопляка или подхватить от него какую-нибудь заразу. Вряд ли переживал из-за самой драки – для такого лба любой махач не страшнее кружки чая поутру. Нет, матерый верзила – командир, ветеран, непререкаемый авторитет – опасался проиграть на виду у верхушки общины, да не абы кому, а дерзкому новичку.
И стоило Гриду вдохнуть этот страх, как десятки нацеленных глаз и надменные физиономии перестали его заботить. Все, чего хотел пацан – вцепиться ублюдку в горло и порвать на куски, ведь ничто на свете не пробуждает ярость так, как трусливая шавка, нацепившая шкуру матерого волка. К тому же, это отличный повод отомстить суке за побои. Нет, не за свои, на себя давно плевать, а вот за Ксюху и Машку придется ответить.
Герман с головой нырнул в пучину гнева, не сразу заметив, что скалится и рычит, глядя Смирнову прямо в глаза, а по впившимся в ладони ногтям стекают алые струйки. Бугай попробовал выдержать этот взгляд, но лишь сильнее завонял и повернулся к доктору, отдал нож и пистолет. Как только Марк отошел, пленник кинулся на врага. Но то ли не рассчитал сил, то ли не прикинул расстояния до цели – оказался перед бойцом так быстро, что попросту не успел замахнуться. Смирнов тоже не ожидал подобной прыти – испуг выдали выпученные зенки и рванувшееся в галоп сердце, но закаленные годами тренировок рефлексы сработали сами, без прямого приказа. «Лев» рубанул юнца апперкотом, и когда тот на долю секунды замер, вскинув голову, приголубил крюком с левой.
Грид как стоял – так и упал. Зрители ахнули, Фельде бросился к подопечному, но не успел ступить и шага, как тот выпрямился и, пошатываясь, отступил на исходную. Несмотря на разбитые губы и разорванную скулу, он улыбался, ибо мало что было способно доставить ему больше удовольствия, чем вытянувшаяся морда Майора. Для полноты картины не хватало только заезженного восклицания: «Не может быть!» в его исполнении, но вояка, похоже, потерял дар речи. Ведь от таких ударов хлипкий подросток не то что не встал бы, а вообще не выжил бы, ну, или загремел бы в лазарет с тяжелым сотрясением. А этому – хоть бы хны, стоит и давит лыбу, готовясь к новому броску.
– Посмотри на меня! – Доктор взял подопечного за щеки и повернул к себе. – Тошнит? Голова кружится?
– Разве что от вони этой шерсти, – усмехнулись в ответ. – Я в порядке. Продолжаем.
– Уверен?
– Как никогда раньше. И не просите его поддаваться, ведь я поддаваться не буду.
Врач вздохнул, но все же велел продолжать.
Во втором заходе Грид решил действовать с умом: не кидаться наобум, а попытаться отвлечь противника обманными маневрами, раскачать оборону и от души втащить в образовавшуюся брешь. В итоге втащили ему – по голове уже не били, но по корпусу надавали до треска в ребрах. Любой другой боец, даже равный Смирнову по габаритам, упал бы и не поднялся, но неугомонный выскочка встряхнулся, как после пары пощечин, ощерив покрасневшие от крови зубы.
Он слышал шепот трибун: одни пророчили скорый проигрыш, другие подозревали доктора в мошенничестве – мол, вместо чудо-сыворотки накачал бедолагу наркотой. Третьи (как правило – женщины) вопрошали, не пора ли прекратить это издевательство, если и слепому видно, что эксперимент провалился.
Так много мнений и мыслей, а на деле – пустой треп. Герман, позабыв о передышке, начал третий раунд и рванул к цели, как заведенный. Майор не стал лупить его, видимо, опасаясь прикончить. Так-то бугай был не против, но начальство вряд ли одобрило бы потерю ценного образца и – вот же новость! – будущего спасителя человечества. Поэтому поединок из бокса перешел в вольную борьбу: тяжеленная туша швырнула парня в партер и без особого сопротивления уложила на лопатки.
– Вот и все, – прохрипел Семен, роняя капли пота. – Говно ты, а не идеальный носитель. И шакалы твои зазря подохли. Но знаешь… вообще не жалко. Так вам, гнидам малолетним, и надо.
Несмотря на очевидный проигрыш, безумная улыбка и не думала сползать с опухшего, разбитого в мясо лица. Парень сжал пальцы соперника – не ломая, но и не позволяя высвободиться – и начал медленно подниматься, находясь в положении, из которого в принципе невозможно было подняться. То, как менялась бородатая рожа с каждым отвоеванным сантиметром, бодрило лучше всякой сыворотки. Майор краснел, пыхтел, таращил глаза, сперва пытаясь придавить врага к земле, затем силясь откатиться вбок. Но с тем же успехом можно было бороться с бетонной плитой, в которую вмурована пара гидравлических домкратов.
Герман встал в позу Атланта, держащего Землю, только вместо Земли – одеревенелая от напряжения туша. Парень скрипнул зубами и с диким ревом расправил плечи. Одарив амбала ехидной усмешкой, отшатнулся, замахнулся и впечатал подошву аккурат в солнечное сплетение. Семен крякнул и грохнулся на колени, и тут уж сам бог не спас бы ублюдка от сокрушительного тычка коленом в подбородок.