– Жду не дождусь. – Улыбка Германа превратилась в волчий оскал.
– Взаимно. Не хочешь оттягивать момент – работай.
Парень крутанул прут запястьем и закинул на плечо. Теперь для него что лом, что меч – та же бита, а битой он наловчился махать, как никто другой.
Канат качался под ударами, подпрыгивал, извивался змеей, наматывался на лом, но ни одна ворсинка не выпала из хитрого сплетения тысяч нитей. В замысловатой полугипнотической пляске Герман видел свою жизнь – как ни старайся, что ни делай – все до фонаря, а если понадобится – и свяжет, и петлю на шее затянет: маши прутом, не маши – итог один. Себя же пленник подсознательно отождествлял с незамысловатым оружием, которое получает капельку свободы лишь в чужих руках.
Грид опустил чугунную палку и нахмурился. До эксперимента он любил как следует напрячься, чтобы отогнать дурные мысли – в измотанное тело и гудящую голову всякая чушь лезть не любит. Но теперь мышцы работали сами по себе, а мозг размышлял о разной бесполезной ерунде – например, сравнивал жизнь с канатом. И вдобавок поспевал обрабатывать все, что исправно передавали нос и уши – о происходящем на стадионе и за пределами бурого овала.
Нечеловеческие нагрузки ровным счетом ничего не меняли, и грядущий отдых страшил пленника сильнее завтрашней схватки с чудищем. Ведь ночью, в тесной каморке никто и ничто не сможет защитить от тяжких дум, что набросятся со всех сторон, стоит только закрыть глаза. Семья, друзья, месть, побег, Вожак, доктор, былое и будущее… тут и яда не надо – сам полезешь на стену, воя и ломая ногти.
Или же научишься жить с распаленным рассудком так же, как и с невиданной силой – двум исходам не бывать.
От кутерьмы на чердаке отвлекли нарастающие детские голоса. Вскоре на лестнице показалась колонна мелюзги в спортивных костюмах под предводительством худой кучерявой женщины средних лет. На тонкой шее висел свисток, в руке болталась авоська с футбольными мячами, но спускаться на поле юные физкультурники не спешили.
Наставница подняла ладонь, и колонна замерла, тихо галдя. На окрик подошел Кадавр, и женщина спросила – как она думала, шепотом, но Герман без малейших искажений расслышал каждое слово:
– Он тут надолго?
Медик пожал плечами.
– Вроде, до полуночи.
– Можете увести его куда-нибудь? У нас занятия по расписанию.
– Но Фельде велел…
– И что теперь? – зашипели в ответ. – Я к этому выродку детей и на шаг не подпущу!
Лом с грохотом покатился по беговой дорожке. Грид, не обращая внимания на возгласы и вскинутые стволы, зашагал прямиком к ступеням. Проходя мимо притихшей детворы, с прищуром взглянул на незнакомку и улыбнулся, не сказав ни слова. О чем вообще говорить с теми, для кого одни – превыше всего, а другие – не ценнее промокшей махорки.
Утро началось с укола и пресной каши, но пленник умял целую кастрюлю варева и все равно лишь приглушил зверский голод.
Доктор в «цифре», с брезентовым рюкзаком, ТТ на бедре и ножом за поясом уже не выглядел кабинетным задохликом, вместе с одеждой словно сменив и взгляд – настороженный, пристальный, подмечающий самые незначительные детали. Взгляд человека, для которого полный опасностей и смерти мир – второй дом. Взгляд охотника, бойца. Встреться Герман с ним впервые – и никогда бы не догадался, что перед ним видный ученый и талантливый врач, а не выросший на руинах матерый добытчик.
Путь предстоял неблизкий, а время поджимало, поэтому с согласия Ректора отряду выделили электромобиль – буханку в серо-черных кляксах, тесную из-за нового мотора и блоков аккумуляторов. Ни орудийных башенок, ни брони, ни завалящего отвала, только рабица на окнах, способная защитить в лучшем случае от стаи воронья – все для экономии энергии и ресурса движка.
Бредя под конвоем к воротам, Грид ожидал привычного внимания к своей персоне, но спешащие по делам жители отводили глаза или смотрели сквозь парня, будто тот был соткан из воздуха. Вчера – диковинка, сегодня – пустое место: удивляй, или исчезнешь.
Впрочем, им-то что до его проблем? Они останутся в теплых, безопасных стенах и продолжат корпеть над очередной научной штуковиной или тайной мироздания, а он, скорее всего, видит холл в последний раз. Ростовое зеркало у двери в санузел, широкую лестницу к аудиториям, облицованные мрамором колонны, скамейки у закрытых сварными щитами окон.
А ведь ребята погибли, не увидев даже этого. Им полная чудес община запомнилась унылым подвалом, спальниками на голом полу, зеленым пятном стадиона и зубоврачебным креслом, по сути, оказавшимся пыточным. И это – микроскопическая часть мертвого города, что уж говорить о целом мире, таком же бескрайнем и загадочном, как и мерцающие россыпи в ночном небе.
«Львы» расселись вдоль бортов, из-за чего пленник мог видеть серо-зеленое мельтешение по бокам, но даже бешеный калейдоскоп за сеткой показался проходом в сказочный мир, где вроде бы все – привычное, обыденное, но вместе с тем – иное, чужеродное, манящее и пугающее одновременно.
Центральные улицы запрудили машины – на велосипеде не проедешь, какая там буханка. Краб с одобрения Фельде свернул на окраины, и даже без волшебной сыворотки Герман заметил бы, как напряглись разведчики, нахмурились, сжали рукоятки. УАЗ покатил вдоль железной дороги: справа – массив гаражей, слева – бескрайние поля, заросшие пшеницей, с виду здоровой и сочной, на деле неотличимой от крашеного пластика.
«Весь мир – как эти поля, – пронеслось в голове. – Ни живой, ни мертвый. И люди в нем такие же – все барахтаются и возрождают старые порядки, не понимая, что обустраивают быт в склепе».
– Смотрите. – Радист сбавил скорость и указал на проплешину такого размера, что хоть в футбол играй.
Трава была смята и местами вырвана, тут и там зияли вспоротые пласты чернозема. Сложно было представить, сколько тварей валялись, рыли землю и предавались диким игрищам, прежде чем откочевать на новую лежку – поближе к двуногой добыче.
– Лежбище, – шепнул Марк. – Тормози.
– Хреновая это идея, начальник, – выдохнул Банан. – А если гады рядом?
– Они всегда рядом. – Врач распахнул дверцу. – А скоро будут еще ближе.
Замершая буханка казалась космическим кораблем, севшим на враждебную планету. Хотя, если дела пойдут тем же руслом, это сравнение превратится из красного словца в суровую реальность, а бывшие аборигены примерят роль пришельцев, безропотно взирающих на становление истинных хозяев мира.
Храбрые десантники окружили челнок, упали на колени, направив стволы на молчаливые пустыри и лабиринты кирпичных усыпальниц. Как парень ни вслушивался, так и не уловил ничего, кроме гула движка, скрипа снаряги и барабанного боя сердец. На сотни метров вокруг не было ни единого живого существа, но остановка посреди покинутых земель, где и ветер – редкий гость, растягивала нервы до струнного звона. Хотелось послать все на три буквы, забиться в машину и надеяться, что пара миллиметров сплетенного металла спасет от сотен когтей и клыков.
Сравнение со звездолетом вышло уместным по еще одной причине – в такой дали от дома парень ощущал себя космонавтом на Луне, с той лишь разницей, что на изрытом кратерами спутнике нет никого, кто отобедал бы дерзким чужаком. И только Марк с бесстрашием прирожденного исследователя бродил среди рытвин и щупал примятую траву.
– Круто ты Майора отделал, – шепнула Карина, повесив СКС на плечо.
Эти слова удивили парня больше, чем все, произошедшее с утра.
– Че так базаришь? Он же твой пахан.
Снайперша свела тонкие бровки:
– Что, прости?
– Ну… – Герман кашлянул и сунул кулаки в карманы. – Он же командир.
– Любому командиру порой полезно просраться. – Девушка сдержала смешок. – А то чересчур командиристыми становятся.
– Уходим! – распорядился врач. – Свора ушла около суток назад и вряд ли вернется, но держим ушки на макушке.
– А то иначе бывает, – проворчал Банан из буханки.
Машина пересекла мост и остановилась у ржавой, неостекленной клети паркинга, обнесенной невысоким металлическим забором. По обе стороны от переправы Везелка широко разливалась, с высоты напоминая соединенные ручейками озера, и на заросших кленами берегах тут и там виднелись рыбацкие помосты, словно дорожные указатели, ведя к ржавым шпилям подстанции.
Здесь и до Войны не всякий бы отважился прогуляться вечерком, а нынче за каждым кустом мерещились притаившиеся чудовища. Но страхи имели полное право на жизнь – у разведенного под мостом костерка валялись остатки клешни, способной без труда оттяпать голову зазевавшемуся бродяге.
Заметив гостей, Ярослав перевернул шипящий, пахнущий тиной и тухлой рыбой шашлык и махнул рукой. Тяжелое копье из прута арматуры осталось на самодельном кожаном бауле, намекая на добрые намерения охотника.
– Долго вы, – пробасил Егерь. – Поел бы, да домой пошел, а то утка учуяла меня, забеспокоилась. Ну, где ваш пострел? Вот этот? Хм… тощий какой-то, хиленький. Покажи-ка оружие, а то небось ножик приволок…
– Ярослав. – Фельде прервал бубнеж отшельника. – Парень в порядке. И нож у него – что надо. Но мои люди пойдут с ним. Для подстраховки.
– Нет, – уперся рогом усач. – Это не охота, а так – баловство. Еще мамок-нянек вдогонку пошли, сопельки вытирать.
– Послушай, – не отступал доктор. – Мы можем друг другу доверять?
– Да, – подумав, ответил великан. – После того, что ты сделал – однозначно.
– Тогда скажу, как есть: Герман – не обычный человек. Он сильнее и ловче всех нас… даже тебя.
Старик хохотнул и смерил Грида насмешливым взглядом. Любой бы удивился, узнай он, что моська в два счета загрызет слона.
– Но это далось большой ценой. Слишком большой. И я не имею права рисковать им ради твоих прихотей.
– Это не прихоти! – медведем прорычал старик, встопорщив косички. – Так повелел Лес! Думаешь, я двадцать лет выживал в глуши и растил дочь благодаря прихотям? Среди тварей, заразы и безумцев, без стрекотунов, охраны и баррикад! – С каждым выплюнутым словом гигант шагал к Марку, но тот стоял, как вкопанный, лишь задирал голову, чтобы не терять глаз собеседника. – Лес дал мне все! Кров, пищу, тепло и лекарства. Принял, как равного, а взамен попросил соблюдать простые правила!