– Сантиметр от сонной артерии, – бормотал врач, орудуя иглой. – Два – от яремной вены. И чем я только думал?
– Хорош уже заливать, – фыркнул парень. – И ежу понятно, о чем ты кумекал. Когда впервые получаешь волыну – так и тянет ее опробовать. Хотя бы по банкам. Я для тебя – та же волына, только круче.
– Интересное сравнение. – Доктор обрезал нить и взял бинты. – Только от правды далекое.
Грид усмехнулся, но спорить не стал – после лекарств разморило, потянуло вздремнуть пару часиков, но тут явился Егерь с перемазанными кровью пальцами и гаркнул:
– Лес дал добро! Буду тебя учить, но при одном условии.
– Одном? – Марк вскинул голову и нахмурился. – Это уже второе!
– Нет, – буркнул Ярослав, как ребенок, несправедливо уличенный в краже конфеты. – Первое – от Леса. А это – от меня.
– Ладно. – Фельде поднял ладони. – Давай послушаем.
– Я в ваши бетонные склепы не полезу – и не просите. Загадили природу чертовыми коробками, вот и получили по заслугам. Жить пострел будет в моей землянке. Или так – или никак.
– А еще условия будут? Огласи весь список, пожалуйста, чтобы я знал, к чему готовиться.
– Это все.
– Какая радость. Показывай дорогу.
Землянкой охотник называл артиллерийский ДОТ времен Великой Отечественной, стоящий в небольшой, с высоты напоминающей зеленый клин дубраве в трех километрах к западу от Кашарского моста. Орудие сняли после войны, оставив удобную бойницу-оконце. Надземный бетонный короб не то от времени, не то стараниями хозяина на треть зарылся в чернозем и прелую листву: пока вплотную не встанешь – и не поймешь, что перед тобой.
Когда машина, ободрав борт об очередное деревце, замерла у входа в убежище, из-за холмика со свистом вылетел длинный штырь и высек искры из сетки на лобовом стекле. Штырь на деле оказался копьем из клинка боевого кинжала в расщепе тонкого и гибкого орехового прута.
Бросок был не попыткой убить пришельцев, а скорее, предупреждением – под лезвием виднелась самодельная гарда из двух ржавых гвоздей, благодаря которой снаряд не смог бы добраться до людей, даже если бы пробил стекло. Но «львы», ошарашенные столь жарким приемом, посчитали бросок прямым нападением и зайцами выпрыгнули из салона, готовясь без суда и следствия расстрелять невидимого обидчика.
– Стойте! – пробасил Ярослав, растянув «о» на манер былинного богатыря. – Злата, дочка – не дури! Это друзья! Дядька Марк в гости приехал.
На крышу бункера взбежала девчонка лет восемнадцати с пышной золотой косой до пояса. Миловидная мордашка, вздернутый носик, тонкие губы – не писаная красавица, но в разы симпатичнее краль с района. Облик самую малость портили намазанные сажей веки и красные горизонтальные полоски на скулах – то ли боевая раскраска, то ли ритуальная, то ли вовсе особый первобытный макияж.
Телом пошла в мать – ничего медвежьего, от отца, не наблюдалось: средний рост, худенькая, в нужных местах узкая, где надо – округлая. И глаза кристально-голубые, а у папаши – как мореный дуб. Одета в самодельные кожаные шорты, жилетку на шнуровке и мягкие сапожки до колен. На поясе – длинный, в пол-локтя, нож, на острых плечиках – брезентовая плащ-палатка: дикий следопыт, воин леса.
Заметив Фельде, она перестала хмуриться и сверкнула зубами – белыми, что жемчуг. Чуть слышно повизгивая, как собака после долгой разлуки, галопом кинулась к доктору и повисла на шее. Ее движения напоминали прут молодого орешника в полете – те же плавная упругость и рвущаяся на волю сила. Встречный ветер откинул полы плаща, толстые нити на шортах разошлись на ноготок под напором крепких мышц и открыли взорам узкие загорелые полосы на поджарых бедрах.
– Пальцем тронешь, – уголком рта процедил Егерь, – косо взглянешь – башку откручу.
– За метлой следи, – тем же тоном ответил Герман. – После утки отлежусь малек – и посмотрим, кто кому чего открутит.
Великан хмыкнул:
– Договорились.
Марк погладил девушку по голове и поцеловал в лоб. Это вызвало у парня странное чувство, какое охватывало юное сердце всякий раз, когда приглянувшаяся красотка шаталась с пацанами с соседней улицы. Позабыв о случившемся секунды назад разговоре, Грид, как бы невзначай, поинтересовался:
– Они это… ну… пара?
Егерь издал звук, словно пытался кашлянуть носом.
– Дурак ты ушастый.
– Не дерзи, старый, – снова окрысился пленник. – Я серьезно.
– Коль так волнует – у дочки и спросишь.
Злата наконец отлипла от врача, без тени любопытства зыркнула на «львов», а на Германе задержалась взглядом подольше, оценив с ног до головы. Затем подошла и с шумом втянула воздух.
– На тебе свежие шрамы. – Ее голос был низким, но мелодичным и приятным, не таким, как у тех, кто с детства смолил самосад. – И запах крови. Ты охотник?
– Только учусь. – Парень осклабился. – Дашь пару уроков?
– Так, а ну брысь! – прикрикнул усач, встав между ними. – Иди лучше печь растопи да чайник поставь. Где твое гостеприимство?
– Да, папа. – Злата покорно опустила голову и убежала в бункер.
– А с тобой еще поболтаем. – Старик толкнул Грида плечом и ушел за дочерью.
Парень зажмурился, вычленив из вихря самых разных запахов неуловимую смесь влажного брезента, дубленой кожи, травяного настоя. И легкого девичьего пота, от которой сердце гнало во весь опор, спирало дыхание и покалывало в затылке.
– Понравилась? – спросил доктор, встав рядом и сложив руки на груди.
– А кому ж такая не понравится, – буркнул пленник с тонким намеком на недавние обнимашки.
– Осторожнее. Злата – дама с характером. И держи своего пса на привязи, иначе придется прописать ему успокоительное. Эй, Краб! Передай на базу, вернемся не скоро – пускай не ищут.
ДОТ, по приезде казавшийся заброшенным куском бетона, потихоньку оживал. Из замаскированной трубы повалил дымок, заскрипели двери, застучали колуны, а узкие коридоры наполнились спешным топотом. Главный вход закрывал тяжеленный лист брони с поворотным колесом – такой не то, что артобстрел, ядерный взрыв выдержит. За ним протянулся короткий – шагов пять – карман с амбразурой. В стародавние времена из нее торчал ствол станкового пулемета – на случай, если враг таки вскроет первую преграду и ворвется в укрепление.
Ныне же в каморке стрелка до самого потолка высились поленья – буржуйка этажом ниже гнала по ржавеющим в углах трубам горячий воздух, согревая в холодные месяцы стылые стены вместе с добровольными пленниками. Здесь же находились верстак, подсобка с инструментами и склад разномастного барахла – на первый взгляд бесполезного, но в умелых руках способного сослужить добрую службу. Топчаны и кладовка располагались наверху, хотя по идее у печки им было самое место. Но третий – нижний – ярус затопило по люки, а спать и хранить продукты в сырости разумный хозяин не станет.
Егерь старался по мере сил и возможностей украшать облезлый бетон аляповатыми рисунками и узорами, смахивающими на наскальную живопись и не имеющими ничего общего с творчеством далеких языческих предков – кружками, ромбиками, волнистыми линиями, чей смысл ведал лишь художник. А может, смысла в них было столько же, сколько в развешанных тут и там гирляндах клыков, зубов и вырезанных из костей фигурок.
У входа в бункер накатывало ощущение, словно попал в гости к людоедам-идолопоклонникам, и сначала размалеванные дикари вырвут тебе сердце на залитом кровью алтаре, а после там же освежуют и сожрут. Поэтому Герман впервые обрадовался вооруженному до зубов отряду – да, те еще вертухаи, но мозги на месте, и вряд ли его сопровождающие выкинут что-нибудь этакое в отличие от усатого сектанта.
– Ну, как?
Парень вздрогнул – так увлекся угольно-меловой мазней, что не заметил, как Злата встала за спиной.
– Прикольно… – буркнул он, кляня себя за невнимательность.
– Папа отмечает все важное, чтобы не забыть. Гляди. – Девушка схватила гостя за рукав и потащила в «предбанник».
Навстречу прошел Банан со спальниками под мышкой и подмигнул, заслужив в ответ сердитый взгляд.
У входной двери чернело нечто вроде патрона с треугольными крыльями. Человечки в стиле «палка – палка – огуречик» стояли вокруг на коленях и простирали руки-черточки к остроносому идолищу.
– Это – убийцы мира, – пояснила охотница. – Они молились Вавилону, поэтому погибли сами и уничтожили всех.
– Вавилону? – на всякий случай уточнил Грид, хотя слово показалось смутно знакомым.
– Богу из стали и бетона. Повелителю машин, врагу жизни и порядка. Он забрал у людей свободу и подарил удобные штуки: поезда, оружие и телевизор. Знаешь, что такое телевизор?
– Ну… такой ящик со стеклом.
– Да! – с восторженным ужасом произнесла девушка. – Через него Вавилон говорил с рабами и сеял ненависть меж ними, чтобы люди воевали друг с другом и не могли объединиться против идола.
– Какой кошмар…
Злата не заметила издевки и с упоением продолжила рассказ. Рядом с «патроном» виднелся небольшой купол или шатер, а подле – держащиеся за руки улыбающиеся человечки.
– Это папа и мама.
– Я заметил…
– Отец знал правду о Вавилоне и ненавидел его, но не мог полностью отвергнуть. Бог давал жилье и деньги в обмен на покорность. Кто не служит Вавилону – тот погибает от голода, холода и болезней в грязи бетонных лабиринтов.
– И такое случается…
– Но папа обманул ложного бога. Делал вид, что принял оковы, но при любой возможности бежал на природу. За грибами, на рыбалку или охоту. В день, когда убийцы приговорили мир, он вместе с мамой отдыхал в лесу. Почти весь город сгинул, но Лес спас их.
– Как? – удивился спутник.
– Деревья зашумели, – Злата подняла руки и закачала ладонями, – нагнали ветер и сдули весь яд!
– Крутые деревья…
– А вот наша землянка, видишь? – Ноготок ткнул в дугу рядом с человечками. – Тут отец с копьем, а мама – с животиком. Там – я.
– Мило…
– Правда? Тоже любишь малышков? Отец обещает подыскать мне достойного мужа, чтобы возродить праведных людей, когда сгинут последние рабы Вавилона.