Ждал, сверля алыми огнями потухший янтарь, ждал долго – не всякий человек столько бы вытерпел, а затем развернулся и зашагал в город, и Свора расступалась пред ним черными волнами.
От двери каморки до топчана Грид добрался на четвереньках, дрожа от озноба и рвотных позывов. Как-то раз под Новый год он отравился сивухой и подхватил грипп – ощущения были один в один. И это при том, что яд еще не начал убивать, а лишь ослабил, за компанию с собачьей силой забрав и обычную, человеческую. А может, дело было не только в яде.
За крохи беспокойного, мозаичного сна отрава проявила себя во всей смертоносной красе. Герману чудилось, что он вновь несется по городу, но уже не чистенькому и стерильному, а по окна первых этажей залитому кровью и заваленному растерзанными трупами. И за ним гнались не псы, а толпы изуродованных мертвецов с бурым киселем на лицах, и вел ораву нежити Славка Крот, ползя по алой каше, как змея.
– Эй! – Ладонь легла на плечо.
Парень вскочил, как ужаленный, от легкого прикосновения, которое иной вряд ли заметил бы. За считаные часы он осунулся и побледнел, черные венки выглядели карандашными штрихами на белом листе. Пот застилал глаза, жегся в сетках лопнувших сосудов, слабые вдохи отдавали колющей болью в ребрах.
– Дай… – простонал страдалец, с жадностью наркомана глядя на шприц в морщинистых пальцах доктора.
– Где ты был? – спокойно спросил Марк.
– А тебя гребет? Где был – там уже нету.
– Знаешь, я бы мог вколоть больше токсина, чтобы ты бегал за антидотом по пять раз на дню. Но не пошел на крайние меры. Доверился твоему слову. И ради чего? Ради этого?
– Сука… – Пленник свернулся в клубок и завыл, не в силах терпеть танец огня и льда внутри себя. – Ширни…
– Где ты был? – по слогам повторил Фельде.
– Гулял.
– Гулял? Ты с ног до головы в крови! Причем, чужой! И что-то подсказывает – она не собачья. Я прав?
Грид кивнул.
– У нас будут проблемы, Герман?
– Нет… Просто… старые счеты.
– Пообещай, что подобное не повторится. Хотя бы пока работа не закончена.
– Обещаю…
Игла ужалила в шею, и это показалось лучшим ощущением из возможных. Боль смыло забытьем без сновидений, но отдохнуть как следует не дали – под вечер явился Егерь и чуть ли не за шиворот отволок за стол, где чернел закопченными боками чайник с душистым отваром и стояла плошка с горкой вяленого мяса. Измотанный пленник потянулся к еде, но получил по ладони.
– Обожди, – крякнул старик.
– Что обожди? Я с голода подыхаю!
– Не боись, не помрешь. – Ярослав вытащил из кармана перочинный ножик и вырезанную из поленца стопку.
– Ты издеваешься? – протянул Герман, уставившись на крохотный стаканчик, из которого и воробей не напьется.
– Нет. Ешь, как человек, а не как псина. Маленькими кусочками, небольшими глоточками.
– Пошел ты знаешь куда?
Грид схватил ломоть с кулак размером и запихнул в истекающий слюной рот. Над поляной понеслись жадное чавканье и сопение. Великан наблюдал за трапезой с легкой улыбкой и молчал, лишь переставил чайник ближе к себе.
Справившись, парень потянулся к питью, но снова получил по костяшкам. Егерь налил стопку, но отвара едва хватило смочить зудящий язык, а после щедро сдобренного приправами угощения сушняк стал невыносимым.
– Еще, – тоном закопанного в песок Саида произнес Герман.
– Бери второй. – Усач кивнул на плошку с мясом. – Съешь – налью.
Грид быстрее кобры протянул руку, схватил чайник и присосался к носику. Охотник тут же вырвал посуду и наградил воришку звонкой оплеухой. Миг спустя стол грохнулся кверху ножками, а парень с перекошенным злобой лицом накинулся на мучителя, но промахнулся, споткнулся о скамейку и кувыркнулся на траву. Теплый напиток остудил вскипевшую голову – казалось, от макушки вот-вот повалит пар, как от раскаленного камня.
– Пес вертит тобой, как хочет, – устало пробасил Ярослав. – Твой питомец – тупой и невоспитанный, под стать хозяину.
– Следи за метлой, фраер. – Пленник встал и отряхнулся, готовясь притянуть обнаглевшего деда за гнилой базар и прочий беспредел.
– И не надоело еще ерепениться? Знаешь ведь, чем все кончится – и все равно прешь на рожон. Если и дальше будешь вести себя, как малолетний дурак – зверь возьмет верх. И ты уже видел, чем это обернется.
После услышанного спорить и нарываться резко расхотелось, а перед глазами всплыл оживший ночной кошмар – подернутый дымкой, зыбкий, прозрачный, но оттого не менее жуткий.
– Как он тебе, а? – Старик хмыкнул. – Коль вернулся с прогулки – значит, в нужный час песик забился в конуру. Ты со мной или Златой – герой, а волка нюхнул – и по тапкам. Нравится такой расклад – бей баклуши, сколько влезет. Не нравится – засунь спесь под хвост и слушай, что старшие говорят.
– Срал я на вас всех, – процедил парень. – Вы мне – не кенты, а кумовья. Когда тварь примется за вас, уродов – и пальцем не шелохну.
– Твое право. Но чует сердце, тебе есть, о ком волноваться. И поверь – до них Своре добраться куда проще, чем до нас. А теперь, будь добр, приберись и помой посуду.
– Козе своей приказывай, а я в активисты не записывался. – Герман плюнул ему под ноги, сунул кулаки в карманы и вальяжной походкой отправился в лес.
До одури хотелось пить, но возвращаться в лагерь он и не думал. Сам найдет воду, сам приручит зверя – без чокнутого сектанта и врача-палача. Тут все, как с дверью в бункер: главное – не торопиться.
Напрягши слух, пленник выловил из посторонних звуков шум воды, и тот привел к широкому, идеально ровному овражку глубиной в полтора роста. На склоне выгрыз русло ручеек, нырявший в круглую лужицу на дне ямы. Опустившись на колени, парень протянул к прохладной глади руки и вздрогнул, увидев свое отражение: увидев и не узнав, и дело было вовсе не в шрамах, ссадинах и янтарных радужках.
Нет, на поверхности качалось не скорчившее гримасу чудовище, а кое-что пострашнее – подросток, меньше суток назад с особой жестокостью убивший четверых и одного искалечивший. Человек, на чьем лице и под микроскопом не разглядеть было мук совести, наоборот – там застыла жажда новых смертей и крови. За долгие годы на районе скопилось столько ублюдков, что даже под сывороткой устанешь расшибать им головы. Соседи, шайки с других улиц, крейдеры, шуховцы – по всем плачет бита, и если укротить ярость, не дать захватить разум – каждый гад получит по заслугам. Это ли не счастье? Не в этом ли суть жизни, путь на вершину которой вымощен макушками.
Он хмыкнул и зачерпнул горсть безвкусной влаги. Вспомнилось сердце утки – сморщенное и черное, что вяленое мясо – сердце матери, защищавшей единственного ребенка. Интересно, как теперь выглядит его собственное?
– Пришел? Это хорошо.
Злата в очередной раз подкралась, не выдав себя ни звуком, ни запахом. Вернее, ни то, ни другое никуда не исчезли, просто Герман по привычке нырнул в раздумья и перестал замечать все вокруг.
– Почему? Боялась, папка наругает?
– Нет. – Девушка присела на корточки у края оврага и положила копье поперек острых коленей. – Боялась, что ты не вернешься.
– С чего вдруг? Сказал же – буду к утру. Я порожняк не гоню: говорю – значит, делаю.
– Ты не понял. – Охотница обнажила белые зубки. – Я верю твоим словам, но Вавилон все еще опасен и мог забрать тебя навсегда.
– Кончай уже. – Грид опрокинул вторую ладонь в рот и фыркнул. – Заладила – Вавилон, Вавилон… Это просто город, который построили люди. И кнопки жали тоже люди. И воевали, когда никаких городов вообще не было. При чем тут твой Повелитель машин и телевизоров?
– Ты так говоришь, потому что родился и вырос в нем. И не ведаешь правды.
– А ты несешь чепуху, потому что всю жизнь торчишь в лесу с поехавшим древолюбом. – Слепая вера Златы бесила парня еще больше, чем издевки Ярослава. – И не видела ничего, кроме сраных дубов.
Девушка притихла, с любопытством наблюдая, как собеседник пьет прямо из лужи.
– Расскажи о нем.
– Сходи да посмотри. – Грид умылся и обтер шею.
– И стать такой, как ты?
– А какой я?
Он обернулся, но Златы и след простыл. На всякий случай осмотрел место, где сидела отшельница – нет, не морок, буйная головушка не барахлит. По крайней мере, пока.
До вечера Герман носился по лесу, проверяя зверя на прочность и ставя все новые и новые рекорды: бег с препятствиями, тяжелая атлетика с буреломом, подтягивания, отжимания… В спокойной, тепличной обстановке тварь вела себя послушнее вышколенного щенка, не прячась и не пытаясь отжать побольше территории в разуме владельца. А значит, рано или поздно получится совладать с ним самостоятельно, однако у отшельника имелось свое мнение на этот счет.
Вернувшись на закате, парень застал Егеря у входа в бункер – под пятой великана дрожал окованный сталью деревянный ящик, внутри которого что-то скреблось и билось об стенки.
– Ну, здравствуй, прогульщик. Любишь филонить? Так вот, я нашел отличное средство научить тебя порядку.
Глава 6. Урок терпения
– Знакомься.
Ярослав мыском откинул крышку, и из коробки выбралось нечто, напоминающее полежавшего в костре бульдога, с пиявками на загривке, острой, облезлой мордой и загнутыми, как у кабана, клыками. Существо принюхалось, хрюкнуло и развалилось на траве, высунув длинный черный язык. Желтые бусинки в глубине глазниц пялились то на одного человека, то на другого, но, судя по выпирающим ребрам, тварь слишком ослабла, чтобы напасть на похитителей или хотя бы облаять.
– Фу, блин! – Герман поморщился от трупного душка – не такого ядреного, как у взрослых сородичей, но все равно малоприятного. – Фу, на хер! Что это за дичь?
– Сам ты… дичь, – буркнул охотник. – А это – Желудь. Его мамку загрызли – похоже, нарвалась на Свору, а кутенок забился под тушу и уцелел.
– Какой еще кутенок?
– Щенок, – подсказал Фельде, нянча в ладони кружку отвара, и с улыбкой добавил: – Не ты один странно изъясняешься.