– Эй, шняга хвостатая. – Парень посвистел, приманив кутенка. – Гулять пойдешь?
Желудь не знал ни слов, ни команд, но с охотой откликнулся на доброжелательный, спокойный тон и плюхнулся к ногам парня, рыхля обрубком листву.
– За мной, нечисть.
Песик гавкнул и засеменил следом, вихляя задом и чуть прихрамывая. Герман выбрал путь через самое сердце дубравы, где деревья стояли впритирку, тропы завалило буреломом и на каждом шагу встречались полузасыпанные окопы. Естественная полоса препятствий лучше любого рукотворного тренажера – пройти легко, а пробежать с полной выкладкой, не разодрав лицо о сучья, не переломав кости – вот это настоящее испытание. Не то что возня с тупым чудиком, выдуманная не менее тупым отшельником. Зачем? Для чего? Он и сам, поди, не знает. Как в том анекдоте про пахана и шестерку: плевать, что финкой быстрее, главное – чтобы ты заколебался. Свалил работу на чужие плечи и мается своими делами, а потом разведет руками перед шуховцами и заявит с кислой рожей: не повезло, не фартануло, негодного вы ученика выбрали, я и так, и сяк, а ему хоть бы хны. Но если что – мы в расчете, все счетчики и обязательства погашены.
Наперсточник сраный…
Да и хер с ним. С каждым днем цепь короче, а зверь покорней. Еще неделька-другая – и шелковым станет, будет являться по первому зову, и уж тогда старому пройдохе несдобровать. Победа над ним – это начало славной мести, ведь в очереди еще столько ублюдков, что всех пальцев не хватит сосчитать. И не беда – с усмиренной мощью Грида на всех хватит: как говорится – все уйдут обиженными.
Позади раздалось жалобное подвывание: щенок вскарабкался на перегородивший тропу валежник и застрял. Коготки драли кору, но не могли надежно зацепиться за ствол. Чудик дергался, ерзал пузом по стволу и карабкался изо всех сил, но не выходило ни туда, ни обратно.
– Вот же валенок. – Герман взял спутника за шкирку с таким выражением, будто поднял кус разлагающейся плоти, и швырнул на тропинку.
Желудь поднялся не сразу – сперва выпрямил передние лапы и часто задышал, и лишь переведя дух, встал и отряхнулся, забрызгав парня липкой слизью.
– Шевелись, рохля. У нас пробежка, а не прогулка.
Развернувшись, пленник помчал, до жгучей боли напрягая мышцы и выдыхая раскаленный воздух. Преграда под ногами? Прыжок! Над головой? Подкат – и плевать на выпачканную и потертую одежду. Стоит обуздать тварь – и он по щелчку получит лучшие шмотки, снарягу, оружие… да все, что захочет. Скинет Капитана с трона, захватит Завод и вернется на район королем. Да хрена там район – не пройдет и месяца, как весь город ляжет под нового вожака. Кто быканет – в расход, остальные – на поклон: пыли на берцах хватит каждому.
Грид сиганул на высоту собственного роста, ухватился за ветки и обезьяной перемахнул через рытвину. Соскочил, кувыркнулся и помчал дальше, наслаждаясь кипением крови. Добравшись до кромки леса, вскинул подбородок и выдохнул пламя из груди, пронзительным ревом пролетевшее над домами, изрытыми палисадниками, рубероидом гаражных крыш, стеклами торговых центров, позолотой куполов, серыми артериями дорог, парками и водной гладью. Это – еще не вызов, но предупреждение: молодой пес набирается силы и скоро заявит права на власть. Все или ничего. Победа или смерть.
Окраины взорвались ответным лаем – настороженным, любопытным, выжидающим. И только рядом не раздалось ни звука, хотя Желудь уж точно должен был подать голос.
Пропажа нашлась за считаные минуты – ослабевший запах привел к черному комочку под поваленным деревом. Щенок в очередной раз застрял, но человек ушел в отрыв, забыл обо всем, кроме горячки бега, и не услышал крика о помощи. Зверенышу удалось преодолеть препятствие самостоятельно, но слишком дорогой ценой. Впалый живот чуть заметно вздымался и опадал, с каждым мгновением дыхание замедлялось. И все же он нашел в себе силы привстать и завилять хвостом – мол, все в порядке, хозяин, просто малость устал. Извини, что пришлось тебе возвращаться, но за тобой не всякий взрослый и здоровый кобель поспеет, куда уж мне. Но не волнуйся, я уже отдохнул. Сейчас помчим вместе, только не злись, не ругайся – теперь-то не отстану.
Кутенок прошел полшага, цепляя траву кончиком языка, и завалился на бок. На последнем выдохе подался лизнуть протянутую руку, но Герман поморщился и отдернул ладонь, как от зашипевшей гадюки. Чудик мотнул башкой, подставляя лоб, и затих, не дождавшись ни ласки, ни прощения за свое уродство, из-за которого большой двуногий пес не захотел с ним играть и принимать за равного.
– Эй. – Пленник ткнул обмякшее тельце ботинком, но щенок не шелохнулся, не издал ни звука. Глаз цвета лимонного леденца остекленел в черной глубине, и после смерти преданно глядя на человека.
– Ну все, хорош… – Парень ударил еще раз, надеясь, что гребаная псина просто потеряла сознание от натуги. – Блин…
Оставлять трупик в лесу было слишком опасно – начнет вонять, и Егерь сразу его отыщет. С отвращением взяв тушку за хвост, Герман отнес ее на берег и зашвырнул в Везелку. Вода тут же забурлила, на поверхности заблестели не то лоснящиеся спины громадных – в руку – пиявок, не то щупальца зарывшегося в ил чудища. Впрочем, какая разница? Главное, от дохлятины не осталось ни шерстинки, ни косточки, а нет тела – нет и дела. Красивую отмазку убийца уже придумал, но на душе от этого легче не стало. Странно. Кучу людей порешил – и хоть бы хны. Тварь загнал – и как-то не по себе сразу, ноет в груди, по горлу холодок гуляет.
– Разве я не велел оставаться в лагере? – наехал Ярослав по возвращении.
– Нет. – Пленник сунул кулаки в карманы и подпер плечом бетонный выступ. – Ты велел не отходить от пса ни на шаг. Я и не отходил.
– И где же он?
– Убежал. Мы гуляли в лесу, потом завыли собаки, Желудь к ним и бросился. Догонять не стал – уж извини, своя шкура дороже.
– Не сомневаюсь. – Даже самый недалекий наблюдатель заметил бы, каких усилий стоило старику держать себя в руках. – А вот твоя байка на правду не шибко похожа. Если бы кутенок хотел сбежать – смылся бы в первую ночь. Я его, в отличие от некоторых, в ящике не запирал и к цепи не пристегивал.
– Да почем мне знать, что у него на уме?!
Отшельник прищурился, подошел к парню вплотную и прохрипел:
– Хоть ты и сука редкостная, а брехать так и не научился. Признавайся, что с кутенком сделал, ирод?
– На хер сходи! – выплюнул в ответ Герман. – Ты не мусор, я не зэк, чтобы в чем-то признаваться. Был кутенок – да сплыл. А будешь бузить – сплывет кто-нибудь еще.
На этом спор, скорее всего, и закончился бы. Крыть Ярославу было нечем: ни свидетелей, ни улик. Не пытать же засранца, в конце-то концов, пусть руки и чешутся. Но тут вмешалась Злата – нет, девушка не потребовала ответа, не стала просить сознаться или намекать на истинную участь песика. Она села на корточки, уронила лицо в ладони и тихо заплакала, чем, сама того не ведая, толкнула отца на крайние меры.
Впервые за долгие годы давно утихшая горячность взяла верх, лавой выплеснулась наружу, и загнать ее обратно охотник уже не сумел. Он с диким рыком накинулся на Грида, схватил за плечо и так саданул в скулу, что свет у того в глазах на миг померк, а земля ушла из-под ног. Но этот удар Герман принял на себя, оставив зверя в клетке за семью замками. Голову пронзил раскаленный костыль, каким в стародавние времена приколачивали рельсы к шпалам, из них же заводские умельцы ковали первоклассные финки. Ничего похожего парню испытывать не доводилось, но оно того стоило – в час нужды клетка распахнулась, и чудовище вышло по приказу, а не по своей прихоти.
Прыснувшая в жилы мощь стала оружием, которым управлял хозяин, оставаясь при этом в здравом уме и твердой памяти, и это чувство тоже было для него в новинку. Осознав, к чему все идет, Егерь попытался отшатнуться и сплясать свой коронный неуловимый танец, но те фокусы канали против слепого, одурманенного безумца и совершенно не годились против истинного повелителя клокочущей силы.
Герман единственной зуботычиной срубил здоровяка, навалился, схватил за ус, и прежде чем Фельде успел выхватить сигнальный пистолет, так отходил по размалеванной морде, что еще мгновение – и вслед за сознанием вышиб бы и дух.
– Все путем, начальник. – Стальной шприц хрустнул в пальцах и улетел в кусты. – Ширка не нужна. Видишь? – Грид развел руки, словно хвастаясь обновками. – Теперь я готов. Пора прикончить хвостатую мразь и разойтись миром, если не хочешь, чтобы началась война.
Последние два слова он не сказал, а прорычал, и все присутствующие завертели головами, чувствуя мурашки вдоль позвоночника. Но тут в буханке зашипела рация, нарушив гнетущую тишину, и раздался встревоженный голос Краба:
– Шеф, база на связи. Срочный вызов.
Крейда
Часом ранее
– Бражку взял? – спросил Толик Рыжий, мужичок средних лет с широко посаженными, выпученными глазами и пухлыми губами, придающими ему отдаленное сходство с сомом. Только у хозяина коряг шкура темная, а у Толика – сизая из-за частых и обильных возлияний.
– Гонишь? – окрысился приятель по кличке Шпрота, тощий и вонючий даже по меркам крейдеров, а уж скользкости его позавидовала бы любая рыбешка. – Как я, блин, ее протащу через Проходную? Пацаны бы обшмонали и на эту же бутылку и посадили бы. Не, я как в дозор пошел, так в лесу пузырь и скинул.
– В лесу, говоришь? – Напарник поскреб посеченный шрамами подбородок, с опаской поглядывая на залитые золотом верхушки сосен. – Засада…
– Че, очкуешь? Еще же не стемнело. И у меня перо есть. Во. – Клинок в два пальца длиной блеснул в угасающих лучах.
– Перо… – хмыкнул старшой. – Нынче в Сосновке такое шарится, что пером его только пощекочешь. Ну да ладно, придется шкандыбать – без бражки Сонька не раздвинет ляжки.
Подельники заулыбались и шаткой походкой двинули к посадке, приободренные грядущей попойкой и мыслями о Сонькиных ляжках.
– Где спрятал-то? Недалеко хоть?