Из темного зева доносился приглушенный рокот, пахло мертвечиной и ни с чем не сравнимым волчьим духом. Гад засел в норе, а значит, пришла пора вновь коснуться холодных скоб.
Короткий коридор озаряли мерцающие лампы. Любопытно, откуда здесь электричество? Неужели ветряки и солнечные панели работают до сих пор? Или же источник энергии спрятан в недрах, и это от него дрожат белые стены с красными полосами на уровне пояса?
Впереди – еще одна преграда, похожая на входную заслонку в лесном бункере, но более современная, с круглым окошком и алой окантовкой. Дверь распахнута настежь, с краю темнеет когтистый отпечаток. Волк на всех парах ломился зализывать раны, но сколь туннелю ни петлять, а конец будет.
Справа виднелся ряд из двух переборок, за ближайшей гудело особенно громко. Ни поворотного колеса, ни замочной скважины, рассмотреть, что внутри, тоже не удалось – окошко закрывала свинцовая пластина. Соседняя тоже оказалась заперта, за ней царил такой холод, что стекло заледенело.
Поворот – и сотня шагов по прямой под дождем из искр, сыплющихся из разбитых ламп, отчего по стенам носились зыбкие тени, порой приобретавшие совершенно безумные очертания. Но ни они, ни тайна заброшенного подвала, ни грядущая схватка не пугали шатко бредущего мстителя. Его страшило лишь одно – поражение, из-за которого все страдания и жертвы обернутся ничем. Парень понимал это умом, спокойным и на удивление ясным, не затуманенным бурями чувств и тревог. И только растущая боль давала понять, что он все еще заточен в оболочке из плоти, а не превратился в безмолвного призрака, обреченного до конца веков скитаться среди руин.
Очередной поворот, новые двери. Сквозь пыльный налет проступили двухъярусные кровати с истлевшим бельем и край унитаза. Когда-то здесь ютились предыдущие хозяева странного сооружения, пока не перебрались в более пригодные для жизни места – вроде Технолога или Диорамы. Скорее всего, они покидали убежище в спешке, забыв запереть люк и тем самым впустив зло в столь любимый им мрак. А может, это зло пришло к таинственной общине так же, как наведалось к «левым», и сожрало всех до косточки, до лоскуточка. Чего гадать? Скоро карты лягут рубашками на стол.
Соседнее помещение было открыто, но ничего интереснее стеллажей с консервами там не нашлось. «Но если еда тут, то что хранится в холодильнике?» Кто знает? Спросить было не у кого. Привыкнув к тишине и запустению, Грид как ни в чем не бывало завернул за угол и только чудом не лишился головы. Салют сияющих снопов озарил высоченный силуэт, едва не задевающий потолок острыми ушами. Лапа просвистела у лица, добавив к и без того богатому набору два шрама на лбу – если раны, конечно, успеют затянуться.
Красноглазое порождение тьмы в шаге напротив не испугало до чертиков, не вынудило сверкать пятками, а наоборот, всколыхнуло душу адреналиновым ключом, подняв со дна приглушенные болью эмоции. Пустота в груди наполнилась быстрее сосуда, из которого откачали воздух, а затем сорвали клапан. Безудержный гнев до хруста сжал кулаки, заскрипел зубами, впился ледяными иглами в затылок и на миг застлал взор бархатной вуалью. Взрывная волна прокатилась по мышцам, проникла в каждую клеточку, расплавила золото в остывшем взгляде.
Герман зарычал так, что псы снаружи вскочили и закрутили облезлыми башками. Кузнечиком отпрыгнул от размашистой пощечины, способной без труда снести половину головы. Поднырнул под прямой выпад и с невиданной доселе мощью, напитанной ненавистью и жаждой расплаты, вонзил острие в живот по самую гарду, затем еще и еще, коля с такой скоростью, что брызги полетели, как от автоматной очереди в упор.
Когда на груди и брюхе не осталось живого места, подпрыгнул и на выдохе рубанул острием по черепу, разнеся кинжал на осколки. Оружия больше не требовалось – толчок плечом опрокинул Вожака, и не успел урод грохнуться на пол, как Грид запрыгнул ему на грудь и замолотил по морде, не чувствуя боли от лезущих под кожу кусочков металла, не обращая внимания на звон и скрежет, мало похожие на звуки, с которыми кому-то начищают физиономию.
Остановился, увидев под россыпью линз и дробленых микросхем бледное лицо – вполне себе человеческое, принадлежащее незнакомому мужчине. Впалые небритые щеки, острые скулы, нос с небольшой горбинкой. Оцепенев от открывшегося зрелища, парень снял остатки волчьей головы, на деле оказавшейся напичканным разномастной электроникой шлемом. Среди блестящего крошева проглядывали части прибора ночного видения, согнутая в дугу гарнитура портативной рации и решетчатый раструб громкоговорителя. Провода в темно-синей оплетке вели к ранцу с аккумулятором, замаскированному под горб со вздыбленной шерстью.
Не чудовище, не гибрид, не пришелец из иного мира, а высоченный мужик в обшитом шкурами комбинезоне. Кто же он? Сумасшедший ученый или жертва эксперимента? Или же отшельник, единомышленник и духовный брат Ярослава, предпочетший Свору собак катящемуся на дно послевоенному обществу? Все может быть, но ничто из этого не объясняет запредельной для обычного человека силы.
Пока Герман боролся со штормом вопросов и домыслов, рвущих разум на куски, раненый Вожак открыл глаз – левый, не залитый кровью и не заплывший фиолетовой шишкой – и все тайное вмиг стало явным. От внезапной разгадки парень встал, как кувалдой огретый, и оперся ладонью о стену, сдерживая озноб, тошноту и слезы, сочащиеся из сомкнутых век вопреки всей собранной воле. Он ожидал чего угодно, но не такого. Янтарная радужка. Как у волка. Как у него. Как у любого другого носителя вещества, изобретенного доктором Фельде.
– Прости… – прохрипели за спиной. – Марк… я не мог… там…
Желтый глаз уставился в потолок, медленно тускнея. На последнем издыхании незнакомец ткнул пальцем в армированной перчатке в дверь позади себя. Запорный механизм вышел из строя, и меж покосившихся створок остался широкий зазор. За ним – помещение втрое больше медблока, заставленное оборудованием, о предназначении которого Грид не смел и гадать.
В углу слева от входа высился цинковый тубус, оплетенный пуповинами шлангов, трубок и проводов. За крохотным – с чайное блюдце – окошком горела неоновая подсветка, но резервуар, для чего бы его ни использовали, ныне пустовал. Впритык к блестящей глади стоял белый гроб с прозрачной крышкой – тоже пустой, из бортов торчали острые спицы, соединенные тончайшими, будто нервы, проволоками с зеркальной полусферой под потолком.
Всю противоположную стену занимали серверные шкафы, украшенные коронами здоровенных вентиляторов. На единственном мониторе размером с фотокарточку одна за другой всплывали повторяющиеся строки:
N2 потерян = 53.20/50.15
Центр комнаты занимали столы – уже знакомый вогнутый, с пилами и скальпелями в изголовье, и соседний, где по росту выстроились центрифуги, автоклавы, вакуумные и морозильные камеры и шеренги разнокалиберных пробирок – початых и полных растворов всех цветов радуги. Это добро в разы превосходило запасы шуховских лабораторий. И самому далекому от науки обывателю станет понятно – сыворотку, дарующую аномальную мощь, чутье и власть над тварями, не сотворить при столь скудных ресурсах.
Вещество создали здесь, но когда и зачем? Возможно, за следующей дверью найдется ответ или хотя бы подсказка, намек, ведь путь еще не завершен, конечная цель не достигнута, а главный враг снова ускользнул.
Судя по убранству, в тесной комнатушке Вожак отдыхал и получал приказы. Продавленный диван всколыхнул воспоминания о маме, в шкафу в армейском порядке лежала домашняя одежда, стену украшал поеденный молью ковер – что ни говори, а подонок знал толк в уюте.
На раскладном столике-книжке – работающая, но передающая лишь помехи радиостанция, подключенная к внешней антенне. Рядом – лампа с зеленым абажуром, а под ним – пыльный журнал с огрызком карандаша вместо закладки. Грид открыл желтые страницы и пробежался по ровным, почти неотличимым от печатных буквам:
– Ун. сбор. к 20 авг.
– Прив. Св. на вокз.
– Нап. на 3-й бп. Не тр. рад.
– Яр. и Гер. не тр.
Прочитав пятую строку, парень зажмурился и перестал дышать из-за подступившего к горлу кома. Глаза защипало, но щеку не обожгло, как в прошлый раз, хотя сдерживаться стало не в пример труднее.
– Нап. на Кр. На Тим-й уб. всех. 10-й д. зач. сам. с ос. жест.
Тварь. Чудовище. Нечисть. Не того обзывали, не на тех грешили. Ради чего все это?
Последняя запись короткая, всего два слова, поэтому без сокращений – поймай пацана. Герман хмыкнул. Поймай? А почему не убей? Или столь ценный материал нужен для продолжения экспериментов? О нет, Йозеф, пора с этим завязывать. Скоро твои кости испытают на прочность, начав с пальцев и закончив черепушкой.
Динамик зашипел и выплюнул сердитый возглас:
– Гордей! Ты там? Ответь! Что с мальчишкой? Нашел?
Грид поднес микрофон ко рту и не без удовольствия процедил:
– Нет.
Скрипящее и потрескивающее молчание растянулось на полминуты. Наконец, Фельде соизволил ответить, и даже через эфир ощущалась бахвальская ухмылка:
– Поздравляю с победой. И хоть побег сбил нам график, в итоге все вышло лучше, чем на бумаге.
– Зачем? – прохрипел Герман, сжав пальцы так, что стальная подставка изогнулась вопросом.
– Зачем что? – без тени страха и сожаления спросил врач. – Создал сыворотку? Втерся в доверие к шуховцам? Убил твоих родителей?
По венам словно пустили кипяток, а по артериям – жидкий азот. Парень вяло замотал головой и опустился на стул, балансируя на грани сознания и попутно усмиряя клокочущую ярость, чье время еще не пришло. Совладав с болью – и в теле, и в душе – он переспросил, подчеркнув окончание:
– Родителей?
– Ну да, – буднично произнес Марк, как если бы разговор шел о прогнозе погоды. – Родион по кличке Нюхач – твой отец? Если сомневаешься – загляни в морг, я забыл скормить трупы собакам. Кажется, в десятой ячейке – по номеру вашего дома.
Герман сглотнул, но заставил себя сидеть и слушать, ведь самое интересное только начиналось.