— Ты сам виноват.
— Глеб, придумай что-нибудь!
— Что?! Продай свой нулевой цикл, верни деньги.
— Продай! Это же не готовый дом, его трудно продать! И потом, они деньги возьмут, а меня все равно грохнут! Чтобы другим неповадно было. Они… принципиальные ребята.
— Тогда не знаю, — пожал я плечами. — Ты не видел Элку?
— Петька, спаси!
— Я устал тебя спасать!
— Глеб!
Мне стало жалко его. В своем одеяле он походил на древнюю старушку, которую трясло от немощи.
— Что я могу сделать?
— Поговори с этими парнями из «Эталона».
— Нет!
— Ты умеешь говорить с такими людьми!
— Нет!
Я развернулся и пошел к машине.
— Глеб!
— Нет!
Если он останется жив, то вряд ли снова захочет затеять какую-нибудь авантюру.
Элка стояла у моей «аудюхи». В руках она держала мою куртку и свою дубленку. Непостижимым образом она успела избавиться от униформы медсестры, и была в своих джинсах и свитере.
— Ты сбежала, — усмехнулся я.
— Я?! Мне просто стало противно смотреть, как ты прижимаешься к этой… Марине. Я пошла в гардероб и забрала нашу одежду.
Усевшись за руль, я спросил для приличия:
— Поедешь со мной?
— Я на машине. — Она развернулась и пошла, на ходу надевая дубленку.
От досады я кулаками долбанул по рулю.
Не мир, не война.
Будем считать это хэппи-эндом.
Мы встретились с Бедой у дверей ее квартиры. Я заехал за Роном, но все равно почему-то успел к тому моменту, когда она ковырялась ключами в замке. Посмотрев на меня, Беда победно усмехнулась, и, наверное, записала очко в свою пользу. Я не стал объяснять ей, что имею право видеть Сазона, раз уж он приехал и поселился у нее в доме.
Мы вместе шагнули в темный коридор.
— Это не дом, — вздохнула Элка. — Это терем-теремок какой-то! Эй, кто в тереме живет?!
— Я, мышка-норушка, — тихо сказал Сазон и вышел из комнаты на четвереньках.
— Дед, ты надел слуховой аппарат! — удивился я.
— Ага. Я тут подумал, хер с ней, с потенцией! Мне все равно никто не… Я лучше волосы себе на темечке наращу. Шансов больше будет.
— Больше, — засмеялась Элка. — А почему ты на карачках?
— Выпили мы. Вроде голова светлая, а стены трещат, пол качается! Да мы все тут на четырех ходим, так удобнее.
— Это землетряс, дед! — пояснил я.
— Да?! В Сибири? — Сазон попытался встать на ноги, но не удержался и снова рухнул на четвереньки.
Из кухни вышел Возлюбленный.
— У кого землетряс, а у кого «Иммуномодулятор»! Крепкое лекарство, все в лежку, даже дамы. Я меньше всех выпил — за тобой побежал.
— Ты как тут раньше нас очутился? — удивился я.
— Так тачку поймал, за скорость доплатил. Мне с тем веселым дядькой прокурорского вида неохота было встречаться!
Всю ночь мы с Элкой проговорили на кухне. Я научился топить камин, и признал, что штука это отличная, даже если находится на шести метрах пространства, а не в просторной гостиной. Беда пила кофе, курила, снова пила кофе и снова курила.
— Что ты собираешься делать с кейсом? — пытала она меня, щурясь в сизой завесе дыма.
Я молчал, пожимал плечами и подкладывал в камин дрова. Она злилась, ломала в пепельнице сигарету, закуривала новую, и снова пытала:
— Скажи, что ты будешь с ним делать?
— Если тебе нужны скандальные разоблачения, — не выдержал я, — поищи другой материал. Бороться с «откатами» со страниц криминальной газеты — глупо. Тебя раздавят, как муху. Я этого не хочу.
— Когда сведения будут опубликованы, да еще с конкретными примерами и доказательствами, — начала она, но я перебил:
— Не будь дурой. Тебя раздавят просто так, чтобы другим неповадно было. Они… принципиальные ребята!
— Из-за таких трусов как ты, в нашей стране никогда не будет честного бизнеса.
Я промолчал. Мне вдруг в голову пришла неплохая идея.
— Ты хочешь искать правду, — сказал я Беде, — а я хочу спасти человека.
— В смысле? — Она помахала рукой перед своим носом, разгоняя сигаретный дым.
— Я отдам содержимое чемодана страховой компании «Эталон». За это они оставят в покое Троцкого.
— Ты думаешь, Ильич это заслужил? — задумчиво спросила Беда.
— Конечно, нет. Но он же человек все-таки! Маленький, жалкий, хитрый человечек. Который всегда хочет больше, чем может.
— Скажи еще, что он добрый, — усмехнулась Беда.
— Не злой, — не стал я ее разочаровывать.
— А что ты будешь делать, когда Гон очухается и потребует у тебя чемодан?
— Вот когда очухается и потребует, тогда и буду решать.
— Ладно, черт с тобой. Спасай Ильича. А я забабахаю статейку о некой секретной группе ликвидаторов. Нет, каково название, а?!! — она потрясла над головой худым кулаком.
Я так удивился ее сговорчивости, что помешал дрова в камине рукой.
Любая история заслуживает эпилога.
Ильич вдруг действительно заболел и попал в отделение кардиологии в предынфарктном состоянии. Это укрепило мою решимость поговорить с принципиальными ребятами из фирмы «Эталон». Я связался со службой безопасности «Эталона» и без проблем объяснил, кто я и чего хочу. Принципиальные ребята сильно возбудились от моего предложения, и мы заключили джентльменское соглашение: они забывают, кто такой Троцкий, а я называю им номер ячейки камеры хранения на вокзале, где будет храниться кейс с компроматом на крупнейшие страховые компании города. И пусть они делают с ним, что хотят.
Марина находится под следствием. Ее вина доказана по всем эпизодам и, как водится в таких случаях, она отсидит за все и за всех, потому что не знает ни имени заказчика, ни имени своего Куратора.
Конечно, я намекнул Питрову на допросах, что службы безопасности некоторых фирм сильно смахивают на организованные преступные группировки, но… все это недоказуемо.
С Петром Петровичем я почти подружился за время долгих бесед. Сначала я нервничал и хамил ему, особенно когда он называл меня «дружище», но потом расслабился и научился даже получать удовольствие от словесных перепалок. Вскоре наши разговоры и вовсе приняли частный характер и стали происходить на Элкиной кухне. Сазон дал отведать Питрову «лекарства от всего» и Петр Петрович вместе со всеми запел про Бричмулу. Он тоже оказался поклонником бардовской песни. Такое родство душ пошло мне на пользу. Питров так и не смог доказать, что «Макаров» принадлежит мне, вернее, он не очень старался. Как-то вечерком он сказал мне, что нельзя садить за ерунду такие ценные кадры, как я, а то учить детей будет некому. Дело о побеге Возлюбленного тоже замяли, нельзя же привлекать к ответственности человека, который пообещал тебе сделать лучший в городе камин. Элка вздыхала и говорила, что зря Салима не захватила с собой еще одну подружку, а то Питров остался «неохваченный». Зачахнет мужик без женской заботы, без конца повторяла Элка и предлагала ему познакомиться с Ленкой. Питров смущался, но от Ленки наотрез отказывался.
Дора Гордеевна обходит меня стороной. Лилька говорит, что она «вынашивает планы». Пусть вынашивает, я не Ильич, и меня трудно поймать на такую туфту, как липовое письмо из районо.
Внезапно, перед самыми каникулами из Твери вернулась баба Капа и приступила в школе к своим обязанностям.
— А как же ваш Федя? — язвительно поинтересовался я, когда она махала тряпкой в коридоре.
— Козел он. И пасека у него козлиная, — проворчала Капитолина Андреевна.
Я не стал уточнять, что такое «козлиная пасека».
Сазон наотрез отказался лететь в Испанию. Он заявил, что круче Сибири только Африка.
— И то не факт, — добавил я. Дед согласился и решил погостить еще с месяцок. Элка поджала губы и заявила, что никогда не жила хорошо, не фиг и начинать. Хотя на ее месте я бы не жаловался. Денег, не потраченных на Испанию хватило на то, чтобы купить ей новую машину — роскошный «бумер» нетрадиционно красного цвета. Плюшко называл его — «коррида», Возлюбленный — «вождь краснокожих», Салима — «клевенькая машинка», Мальцев — «огненная стрела», Надира — «бэмэвэ», Сазон — «не самая крутая тачка», а я… я называл его «Бедоносец».
Кстати, я наотрез отказался менять свою машину и ездил на «селедке» с зашпаклеванным носом и задницей. Все недосуг было загнать машину на покраску. Я очень привязываюсь к вещам. Наверное, поэтому до сих пор не избавился от «Магнума», прихваченного у Гона.
Перед новогодними праздниками мне на работу позвонила Элка.
— Есть две новости, — сказала она. — Приятная и плохая.
— Давай плохую, — с замирающим сердцем сказал я.
— Кошка Мурка родила под ванной десять котят!
— Что же в этом плохого? — я вздохнул облегченно. — Она должна была родить.
— Десять!!! — завизжала Беда. — И под моей ванной!
— Ну ладно. А приятная та, что ты их утопила?
— За кого ты меня принимаешь? — возмутилась Элка. — Кактус расцвел!
— Что ты говоришь!!!
Номер удался. Элка не поняла, что цветочек искусственный. Лилька научила девчонок на уроках труда делать из ткани такие цветочки, что от настоящих не отличишь. Я спер один из кабинета труда и прицепил к кактусу. А что еще оставалось делать? По законам жанра в конце третьего акта ружье, висящее на стене, должно выстрелить. А кактус — расцвести. Ведь это уже эпилог. Не ждать же сто лет.
На Новый год Сазон притащил домой огромную голубую ель. Как потом выяснилось, он спилил ее в центральном городском парке и заплатил за это такой штраф, что можно было купить пару составов леса.
На новогоднем столе у нас не было только свинины и… «Иммуномодулятора», потому что его уже выпили. Когда все подняли бокалы с шампанским, и пожелали друг другу удачи, Женька вдруг встал и объявил, что он сделал Салиме предложение.
— Ты же бомж! — фыркнула Элка. — К тому же беззубый.
Женька потупился и сказал, что он получил уже пару заказов на камины в коттеджном поселке, взял аванс и снял маленький домик в частном секторе. Салима согласилась переехать к нему. А зубы в этом деле не главное.