***
Расположение помещений знакомо ему издавна. Поэтому, выспавшись, наконец, отправился в папенькин кабинет. А там уже боярин Кикин сидит за столом и бумаги читает.
— Здравствовать тебе, Борис Алексеевич, — учтивый поклон и ответный поклон. В пояс, по обычаю.
— И тебе долгих лет, государь. Как спал?
Хотелось нагрубить, дать понять, что его, Кикина, это дело не касается, но как всегда, почуяв в себе гнев, промолчал. Вернее, помолчал, обдумывая пристойный ответ. А всё равно резко ответил:
— О том я матушке сказывать стану, — и тут же уже извинительно, словно оправдываясь, продолжил. — Слыхал я, что делами ночными мужи сугубые не похваляются.
Приметил, как собеседник прячет улыбку, быстро склоняя голову, будто соглашаясь, и рассвирепел окончательно. Отчего принялся осматриваться по сторонам. Столов в этом не тесном помещении стояло четыре. Один явно государев, ничем не занят. Ровная чистая поверхность богато изукрашена — составлена из деревянных фрагментов древесины различных цветов, создающих красивый узор. Не припоминает Гриша такого.
Два других — размером не меньше, но расположены как-то подчинённо. В сторонке стоят у самых окон, и свет на них падает удобно. Красота столешниц, если она и есть, то проглядывает только местами, потому что лежат на них книги и свитки, листы бумаги и принадлежности для письма. Последний стол длинный, вытянут вдоль внутренней стены, здесь карты. Лавка, массивные стулья с подушками на сиденьях. Сводчатые потолки и стрельчатые окна. Светло, воздушно, просторно. И гнев потихоньку вышел.
— Расскажи, Борис Алексеевич, кто батюшке моему дела вести помогал?
— Я, государь. Письмовождение, документооборот, просмотр докладов и сводов по сказкам он мне поручал. Писари под моей рукой были. Еще хозяйственными делами ключник Ипатий Корытин вершил, а казну хранит Мокий Яров.
— Выходит, приказскими делами ведал ты, — Гриша уже уловил, в чьих руках была сосредоточена практически вся исполнительная власть в стране.
— Да.
Подойдя к единственному окну, подход к которому ничем не занят, юный царь уставился на улицу. Стёкла всегда так забавно искажают пропорции видимого сквозь них. А если немного шевелить головой, то кажется, будто деревья извиваются своими стволами. Или по кирпичной стене нетрудно пустить волну или судорогу. При этом разум отвлекается от злости или раздражения и становится годен к использованию по назначению, а не только рвать и метать.
Слабый и трусливый Кикин, червь бумажный, презираемый родовитыми и богатыми, держит в своих руках все нити, управляющие страной. Приняв на себя обязанности наставника несовершеннолетнего царя, он продолжает ту же работу, что и раньше. Почему? Потому что ни в ком не вызывает зависти. Его место никого не интересует, оно не почётное и с великими доходами не связано. Он — наименее влиятелен среди папенькиного окружения. Самый захудалый из тех, кто допущен в боярскую думу. То есть — у него идеальная позиция. Это главный нервный узел государства, надежно прикрытый своей неприметностью. Кто бы ни оказался на троне, без письмоводителя Кикина он не обойдется.
Пожалуй, только папенька мог это осознавать и… он ведь умница. То есть в конфликтных ситуациях этого слугу своего не должен был подставить под удар. Не выделять, не награждать, не хвалить. Иначе зависть иных погубит нужного человека. А такое возможно только по сговору между этими людьми. Вывод единственный — Борис Алексеевич верный соратник Ивана Даниловича. И неожиданная смерть государя должна была привести к тому, что бояре не успеют между собой сговориться, кто из них станет влиять на недоросля, получившего трон. Вот и сошлись они на мягком и слабом человеке, на том, кто легче поддастся на их увещевания. Получается, что этот ход папенькой заранее просчитан и с Кикиным обговорен.
Политика — чтоб её!
А главное — так к смерти не готовятся. Так готовятся к смертельной схватке. Осталось понять, куда Никита увёз государя.
Подошел к столу с картами и нашел нужную. Прикинул маршрут, по которому шла галера. Отыскал те злосчастные камни и прикинул, куда бы отвернуть, когда в темноте прервался визуальный контакт с эскортом. Много куда можно. Но лучше всего — на остров Вельям. Родовое гнездовище князей Вельяминовых. Туда, откуда сотни лет назад легендарный Святополк Вельяминов столь удачно подчинил своей власти многие рысские земли. Спрятаться там легко. И появиться оттуда где угодно недолго.
Коварно.
Пока голова работает, надо бы понять, кто об этом что знает. Кикин например может и не догадываться, что государь жив. Вдруг это для него проверка такая? Папенька на выдумку горазд. А вот истинная причина столь стремительного бегства вряд ли в Борисе Алексеевиче. Но явно не с целью подстановки Гриши на своё место. Не мог он сына сознательно под такое подвести! Ведь обещался же только советоваться с ним, а править сам.
Путано. Мало данных.
— Какие новости, боярин? — Гриша занял место за свободным столом — явно оно для государя предназначено.
— Матушка Ваша Ольга Фрицевна намеревается на остров Вельям отбыть. Говорит, что ей тоскливо здесь. Хочет к родне перебраться.
— В добрый путь, — Гриша чуть не подскочил от удовольствия, полученного от этой вести. Понятно, что мама спешит к папе. — Ещё что важного у нас?
— Из Испии худые вести. Пять галеонов у тамошнего короля снаряжаются, да три ещё со стапелей на воду вот-вот сойдут. Остальной флот сосчитать пока не получается, но у вассалов общим счётом тех галеонов ещё шесть. И каракки имеются во множестве. Полагаем — десятка три. Фрегатов дюжина и галер до полусотни. Прочих же судов также с полсотни наберётся. Галиоты, шхуны — всех не перечесть.
Пока хватит Грише информации, а то его мозг просто захлебнётся от её избытка. А вот одно дело отлагательства не ждёт.
— Послезавтра я отбываю на Порт-о-Крабс верфи инспектировать. Полагаю, дела в государстве нашем от этого не замрут. Тебе ведь, боярин, когда батюшка мой в отъезде бывал, случалось и без него… письмоводительство обеспечивать.
— Да, государь.
— Уеду тайно. Делай вид, что так и быть должно. Как доберусь — дам знать, где искать меня. Гвардейца конного пришлю.
Кикин подошел к нише в стене и извлёк из неё кошель.
— На дорожку вот возьми. А с гвардейцем я ещё пошлю. Сколь велишь.
Странно чувствовал себя Гриша, направляясь к себе. Словно подросток пёс, которому приветливо махнул хвостом матёрый кобель.
Глава 23 Запой
Длинный пологий берег на несколько километров своего протяжения представляет из себя сплошную корабельную мастерскую. Чего тут только нет. Фрегаты с двумя палубами, где на нижней в бортах прорезаны порты для просовывания наружу пушечных жерл. Собственно, такие же будут устроены и в фальшборте для орудий, стоящих на верхней палубе, но строители до этого пока не дошли в своих трудах — шпигаты только налаживают для отлива воды, коли волна захлестнёт.
Интересно тут. Вот на соседнем стапеле только киль утверждают, а дальше — рёбра шпангоутов соединяют толстыми стрингерами — набор завершают. Вот-вот к обшивке приступят. Дальше — скампавеи заложены. Это небольшие парусно-гребные суда, отлично подходящие для действий на мелководье и в тесных проливах. Или вот неф возвышается заваленными внутрь бортами — смотрится он несколько старомодно и обещает быть неповоротливым и медлительным. По крайней мере, на первый взгляд.
Гриша не особенно разбирается в тонкостях кораблестроения. Ему просто всё интересно. На Ендрике он бывал на местной верфи. Так она на здешнюю непохожа. Там строили круглобокие вместительные ладьи для перевозки товаров, несущие один прямоугольный парус на мачте-однодеревке. Еще струги делали да ушкуи — ну да те — просто лодки. Без палубы даже. Хотя на стругах можно было и под парусом пробежать, когда ветер с задних направлений.
А тут в Порт-о-Крабсе чего только нет. Множество абсолютно новых для молодого человека впечатлений. Сам он опять одет как подмастерье и несёт на плече котомку — вроде как работу подыскивает. Образ этот несколько портят гвардейцы. Нет они не в синих с серебряным шитьём мундирах, и не в пятнистках, которые переняли ещё в бытность свою на Ендрике. На них поношенные стрелецкие кафтаны выцветшие так, что не всяк сообразит, какого цвета были они новыми — иначе наличие сабли и короткой переломной пищали вызвало бы недоумение.
Беда в самом присутствии группы служивых поблизости от юноши. Какое тут инкогнито?! Да и ладно. Не мешают ведь главному.
Надо выбрать корабль, на который ладно встанет стомиллиметровое дальнобойное орудие. Лучше — пара. По носу и по корме. И чтобы бегал быстро и маневрировал хорошо.
Пока, если на глазок, выходит фрегат — самое лучшее. Однако как-то уж очень много верёвок путается и разных деревяшек торчит как раз там, где надо вертеться долгому стволу. Или снаряду лететь. Бушприт вообще целый сектор перекрывает вперёд, а на корме ванты бизань-мачты мешают на углах, близких к прямому относительно продольной оси.
Здесь можно долго бродить и разглядывать чудеса, но слово знающего человека не помешало бы.
— Любезный, не подскажешь ли, где корабли строят с длинными пушками? — обратился государь к мастеровому, что распоряжался установкой бимса.
Тот глянул на парнишку, на солдатиков рядом с ним.
— Сам-то, чьих будешь? Издалека, небось?
— Григорий, сын Иванов, — поклон. — В пушках сведущ, а вот среди чудес корабельных растерялся. Да и конвоиры мои впервые тут.
— Конво… хто?
— Солдатики вишь приставлены, чтобы не затерялся я и до места добрался. Конвой, если по-иноземному молвить.
— Сказал бы по-рысски. Стражи. Чем же ты провинился, что тебя вот так под конвоем к работе препровождают.
— Не за вину, а чтобы не обидел кто. Сам-то я сбегать не стану. Своей охотой приехал.
— Мастер, стало быть, орудийный. Не иначе — с Ендрика к нам. Добро пожаловать, Григорий Иванович. Викула я. Чопом ещё кличут, — ответный поклон. — Фрица Иваныча тебе искать след. За мысом галеры, что с войны воротились, на берег вытащены, — мастеровой махнул рукой, указывая, куда идти. — Стража там, ну да вас, небось, пустят.