Первая версия выглядела гак: офицеры попали на минное поле, устроенное бандитами у нашей границы; организована провокация против офицеров команды.
В сообщении из команды говорилось, что офицер погиб при изучении местности возле нашей границы.
В этом районе действовало несколько банд душманов, которые опасались продвижения наших пограничников на афганскую территорию.
В этой связи, вероятно, они и заминировали некоторые участки афганской земли возле границы. Каких-либо предположений о возможных провокационных действий неизвестных лиц против «Каскада» не было, так как о маршруте поездки офицеров в этот район никто из афганцев и советских граждан не знал.
Спольненко вызвал меня к себе и приказал немедленно лететь в команду, чтобы на месте разобраться со всеми этими случаями и заменить командира команды.
Я узнал, что в этом же направлении вылетает Ахромеев с инспекционной поездкой по воинским частям, он согласился взять меня с собой.
Вызвав бывшего больного командира из Джелалабада, мы вылетели в провинцию.
На месте я провел беседы с главным политическим советником провинции, другими его коллегами, с командиром команды, офицерами, которые присутствовали при сожжении трупа афганца.
Я узнал, кто был свидетелем взрыва у границы.
Наша советники и афганцы были уверены, что командир команды «Каскад» не был в курсе намерений убийцы, но они все просили вывезти его из провинции.
Относительно гибели офицера и командир, и другие офицеры утверждали, что произошел взрыв неизвестного устройства.
Они прибыли на бронемашине к старой излучине реки с целью изучения обстановки возле нашей границы.
Все вышли из машины, а один офицер отошел от них на 10-15 шагов. И затем произошел взрыв.
Так погиб второй офицер «Каскада».
Смерть в бою с врагом еще можно как-то объяснить. Это неизбежно при любых военных операциях, но гибель в пустом чистом поле казалась нелепой, да в общем любая смерть — нелепость.
Я представил команде нового командира, мы обсудили пути выхода из кризиса и определили задачи на ближайшее время.
Затем я с бывшим командиром возвратился в Кабул.
Через несколько дней, после доклада руководству обо всех событиях в провинции, я направил этого офицера работать в команду «Бороды».
За время своей работы в Афганистане мне довелось несколько раз встречаться в неофициальной обстановке с Наджибом, в то время руководителем службы безопасности страны.
Позднее, когда он стал президентом страны, его стали называть Наджибулла.
Этот крепкий, красивый, рослый мужчина поражал своей энергией и нацеленностью на успех.
По образованию он был врач, а по складу ума и образу мышления — прирожденный лидер.
На должности руководителя спецслужбы он проявил себя как профессионал высокого класса, хотя и не имел специальной подготовки.
Однажды Спольненко сообщил мне, что завтра вечером мы должны пойти на встречу с Наджибом, который хотел бы встретиться с Соколовым и Ахромеевым, чтобы поделиться с ними одной своей идеей и выслушать их мнение.
Я был искренне удивлен. «А почему бы Наджибу самому, без моего посредничества не встретиться с нашими начальниками?» — подумал я.
Мы стали регулярно встречаться с Наджибом.
Наши встречи проводились в частных домах, контролируемых или службой безопасности Афганистана, или нашим представительством КГБ.
Охранялись такие встречи афганцами и офицерами отряда «Каскад». На этих беседах присутствовали Спольненко и я, на двух встречах был посол СССР в Афганистане Табеев.
Беседы проводились по восточному этикету, без спешки и суеты, обстоятельно проговаривались все возможные детали и нюансы.
Во время этих встреч к столу подавали традиционные восточные угощения и русскую водку.
Однажды Наджиб попросил меня организовать встречу одного из своих заместителей с Ахромеевым. Такие встречи состоялись не раз, и они были полезны для обеих сторон.
Когда Наджиб стал президентом страны, его личные и деловые качества проявились в полную меру.
Обстановка в стране постепенно стала нормализоваться, вооруженные силы теснили бандитов по всем направлениям.
Даже когда из Афганистана вывели советские войска, не оправдались мрачные прогнозы недругов этой многострадальной земли о том, что страну ожидает полный крах.
Наджиб держался еще три с половиной года, и все усилия США, Саудовской Аравии, Пакистана скинуть его оказались тщетными.
Более результативными в его устранении оказались действия бывших соратников и друзей — горбачевское руководство просто прекратило всяческую помощь Наджибу, бросив его на произвол судьбы.
А в той ситуации, которая складывалась с конца 1979 и по 1989 год, несомненно, была и вина Советского Союза.
Но, к сожалению, нашим тогдашним вождям, да и лидерам новой России не хватало государственной мудрости, элементарного умения прогнозировать развитие ситуации на южных рубежах Отечества.
В любом случае Афганистан — добрый сосед, пусть разоренный войной, но доброжелательно относящийся к нам, был лучше Афганистана — врага, раздираемого внутримусульманскими распрями и расценивающим северного соседа как источник зла.
Наджиба лишили президентства.
И не успев вылететь из пределов столь горячо любимого им Афганистана, он вынужден был укрыться на территории представительства ООН в Кабуле.
Его кровные враги — лидеры исламских афганских партий, пришедшие к власти после него, не решились нарушить международные правила и посягнуть на неприкосновенность территории международной организации.
Наджиб и несколько его родных и близких вынуждены были жить в заточении.
И опять проявились наши дремучие недальновидность и безразличие к своим бывшим соратникам, ученикам, друзьям.
Те, кто рекомендовал Наджибу поступать так или иначе, кто клялся ему в дружбе и в военной солидарности против общего врага, просто предали его.
Ни у кого из тех, кто находится сейчас при власти, даже не возникло мысли, что надо помочь Наджибу, надо вытащить его из плена в своих же интересах, и, естественно, в интересах будущего Афганистана.
Не нашлось таких мудрых и дальновидных людей.
А жаль.
Возможно, не было бы у нас сейчас проблем с Таджикистаном, не было бы воинственного и загадочного племени талибов.
А Наджиб был пуштун.
Кстати, о талибах.
В то время, когда я служил в Афганистане, мы ничего не слышали о «движении Талибан».
Оно появилось позднее. Это, по моему мнению, была хорошо спланированная акция, направленная против бывшего Советского Союза, задуманная в недрах спецслужб США, профинансированная Саудовской Аравией и претворенная в жизнь правительством и военными Пакистана.
А нашей прессе была подкинута извне романтичная и трагичная идея: дескать, талибы — это дети и наследники погибших душманов.
Эти дети якобы во время боевых действий вывозились в Пакистан и там воспитывались в строгих рамках ислама, правоверными борцами против «шурави» и прочих «неверных».
А затем, когда они выросли, им дали в руки оружие (не только автоматы, но и пушки, танки, самолеты), и они пошли освобождать свою страну.
После ввода советских войск в Афганистан часть населения, включая и пуштунов, бежала в Пакистан.
Там были созданы лагеря по подготовке отрядов для борьбы с советскими войсками, находившимися на афганской территории.
После вывода наших войск из Афганистана в 1989 году борьба за власть в этой стране разгорелась с еще большим ожесточением.
Пуштунские отряды теперь были нацелены на борьбу с новой властью в Кабуле.
В июле 1992 года президентом Афганистана стал таджик Бурхолутдин Раббани, ориентирующийся на Иран и Таджикистан.
А это никак не могло устроить Пакистан.
Кроме того, Раббани — противник прокладки нефтепровода из Туркмении в пакистанский порт Карачи через территорию Афганистана. Это, естественно, не нравится нефтекоролям Запада.
Пакистан начинает готовить пуштунов (так называемое «коренное население» Афганистана) для борьбы против «некоренного» населения — узбеков, таджиков, хазарийцев.
Молодежи внушали, что если пуштунов в Афганистане шестьдесят процентов, то и президент должен быть пуштун, а не узбек или таджик.
В середине 1996 года свыше пятидесяти тысяч человек были переброшены из Пакистана в Афганистан в районе города Джелалабада.
Надеясь разжечь «национально-освободительное» движение пуштунского населения, которое на первых порах действительно поддерживало «талибан», Пакистан перестарался: это движение превратилось в исламский фашизм.
26 сентября 1996 года Кабул пал внезапно и даже как-то буднично.
Талибы просто вошли в город ночью.
Никакого сопротивления им не оказали.
Бывший председатель комитета обороны Афганистана Гульбеддин Хекматияр сдал город без боя и бежал.
Наджибулла был повешен.
Два врага-соперника за влияние на севере Афганистана Масуд и Дустум молча взирали на происходящее. Они не любили пуштуна Хекматияра. (Масуд — член комитета обороны и член партии «Джамет-Ислами», которую возглавляет Раббани; Дустум — председатель комитета обороны, лидер «Национального исламского движения Афганистана»).
Сейчас Масуд и Дустум объединились в борьбе против талибов.
После падения Кабула Дустум ушел на Саланг.
Масуд укрылся за высокими горами в Пагдшере.
Так север Афганистана был поделен на две части.
Это «проузбекский» северо-запад и «исламский» северо-восток.
Президент Афганистана Раббани расположился в Тахоре, контролируемом Масудом.
Наплыв талибов сдерживает север Афганистана, контролируемый Масудом и Дустумом. Если север падет, то талибы могут войти в Узбекистан и Таджикистан.
Тех, кто стоит за движением «Талибан», интере-. суют в первую очередь экономические цели в этом регионе.
Им необходимы богатые сырьевые районы севера Афганистана и Средней Азии.
Нефть и газ Туркменистана, по планам ряда американских и аргентинских компаний, должны пойти по трубопроводам по самому короткому пути — через Афганистан в пакистанский морской порт Карачи.