— О да. — Йяда задумчиво помолчала. — Или у него выплеснулось давно подавляемое желание… Ведь с кем до сих пор мог он даже заговорить о таком? Он обеспокоен, да, но и еще… Не знаю, как сказать: взволнован? Нет, тут какое-то другое чувство, более тонкое и странное. Нельзя же предположить, что это радость… — Губы Йяды скривились.
— Конечно, нет, — сухо проговорил Ингри.
Дверь распахнулась, и Ингри поднял глаза. Это вернулся Венсел. Извинившись, он снова уселся за стол.
— Вы закончили свои дела? — вежливо поинтересовалась Йяда.
— Более или менее. Если я этого еще не говорил, то позволь мне, Ингри, поздравить тебя с тем, как быстро ты справился со своей миссией. Не похоже, чтобы мне удалось повторить твой успех, к сожалению. Наверное, придется отправить вас завтра с леди Йядой вперед, поскольку ее присутствие в траурной процессии… э-э… может вызвать неловкость. Это мероприятие превращается чуть ли не в парад — предстоит ехать шагом до самого Истхома, да помилуют меня пятеро богов.
— Куда меня поместят в Истхоме? — напряженно спросила Йяда.
— Эта проблема все еще решается. К завтрашнему утру я буду знать. Вас не ждет ничего ужасного, если мне удастся поставить на своем.
Ингри пристально оглядел своих собеседников, позволив себе воспользоваться своим новым зрением.
— Вы двое очень отличаетесь друг от друга. Твое животное, Венсел, гораздо более темное. Дикая кошка Йяды напоминает мне тень, испещренную солнечными пятнами, но твой зверь… он уходит вниз, все глубже и глубже. — Далеко за пределы восприятия Ингри…
— Конечно. Думаю, что леопард был в самом расцвете сил, — сказал Венсел. Он улыбнулся Йяде, словно желая подчеркнуть, что его слова доброжелательны. — Его сила свежа и чиста. Воин Древнего Вилда был бы горд иметь такого зверя, если бы в те времена существовал клан кин Леопард.
— Но я ведь женщина, а не воин, — сказала Йяда, в свою очередь пристально взглянув на Венсела.
— Женщины Древнего Вилда принимали в себя священных животных. Разве вы об этом не знаете?
— Нет. — В глазах Йяды вспыхнул интерес. — Правда?
— О, обычно не как воительницы, хотя были и такие женщины. В некоторых племенах женщины становились знаменосицами, и тогда им воздавался самый высокий почет. Однако был и еще один вариант… еще одна связь со священными животными, которую женщины выбирали чаще. Впрочем, говоря «чаще», я имею в виду пропорцию: ведь таких женщин было очень мало.
— Знаменосицами? — странным тоном переспросила Йяда.
— Еще одна связь? — одновременно переспросил Ингри.
В ответ губы Венсела изогнулись в улыбке рыболова, удачно закинувшего удочку.
— Самые могучие воины Вилда создавались с помощью обряда, вселявшего дух священного животного в человека. Однако можно было создать и кое-что еще, если дух животного при жертвоприношении вселить в другого зверя.
Йяда стряхнула с себя зачарованность и спросила:
— Выдумаете, что Болесо пытался… нет, подождите!
— Я так еще и не сумел понять, что затевал Болесо, но если он собирался следовать этой древней магии, то он все понял неправильно. Животное в конце его жизни приносили в жертву, так что дух его вселялся в тело молодого зверя, всегда той же породы и пола. Все то, чему научилось первое животное, передавалось вместе с его духом второму, а потом, в конце жизни второго, через жертвоприношение — третьему… и так далее. Так создавалась огромная плотность жизни, пока наконец в какой-то момент — через пять, шесть, десять поколений — зверь становился уже не зверем, а чем-то другим.
— Богом-зверем? — выдохнула Йяда.
Венсел развел руками.
— Возможно — в каком-то смысле. Иногда говорят, что боги именно таковы: вся жизнь мира вливается в них через ворота смерти. Они вбирают в себя нас всех. И все-таки боги нечто еще более загадочное, потому что вбирают, не разрушая, и становятся более самими собой с каждым добавлением. Великие священные животные были чем-то иным.
— Сколько же времени требовалось, чтобы создать такое животное? — спросил Ингри. Его сердце билось все быстрее, и он понимал, что участившееся дыхание выдает его острый интерес. И что Венсел все замечает…
«Почему мне вдруг стало так страшно от этой сказочки Венсела?»
Сама кровь Ингри, казалось, откликнулась на слова Венсела.
— Десятилетия, целые жизни… иногда столетия. Таких животных чрезвычайно ценили: они были ручными и необыкновенно умными, они понимали человеческую речь. Однако эта великая преемственность подвергалась многим опасностям, и не только по воле случая. Когда мужчина или женщина Древнего Вилда принимали в себя дух великого животного, они становились не просто могучими воинами. Они делались много могущественнее и опаснее. Немногие из священных созданий пережили нашествие Аудара. Многих принесли в жертву раньше времени, просто чтобы спасти от дартаканской армии. Жрецы Аудара особенно усердствовали в истреблении таких животных из страха перед тем, во что они могут превратиться. Или в кого они могли бы превратить нас…
— В волшебников? — выдохнула Йяда. — В волшебников Древнего Вилда? Не одним ли из них пытался стать Болесо?
Венсел взмахнул рукой.
— Давайте не будем путаться в названиях. Волшебник — даже незаконный, если он не связан правилами храма — это человек, одержимый демоном беспорядка и хаоса, священной тварью Бастарда, и магия, которой он владеет, имеет своим источником разрушение. Сила подобных демонов ограничена равновесием между миром материи и миром духов. Древние племена тоже имели таких волшебников, обязанных подчиняться власти белого бога.
Великие священные животные принадлежали этому миру, и боги никогда не держали их в своих руках. Они не были частью силы богов и не были источником разрушения. Явление, нигде, кроме Вилда, неизвестное… Хотя их магия была чисто духовной, они могли воздействовать и на тела, управляемые разумом и духом. Власть шаманов очень отличалась от могущества племенных волшебников, и они даже не всегда бывали союзниками, хоть и принадлежали к одному клану. Это было одним из противоречий, которые ослабили нас во время дартаканского нашествия. — Взгляд Венсела сделался далеким, словно он всматривался в те древние события.
Йяда переводила глаза с Венсела на Ингри.
— Ох… — выдохнула она.
Ингри чувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Ему казалось, что стены его крепости рушатся от подкопов Венсела.
«Нет, нет! Все это чепуха, бессмыслица, детские сказки! Венсел просто придумал жестокую шутку, чтобы посмотреть, проглочу ли я наживку…»
Вслух же он прошептал:
— Каким образом?
— Каким образом этот мудрый волк явился к тебе, хочешь ты сказать? — Венсел пожал плечами. — Хотел бы я это знать. Когда Аудар Великий, — в его устах это имя прозвучало зловеще, — вырвал сердце Вилда при Кровавом Поле — там, где находилось святилище Священного древа, которое он осквернил, — даже тогда ему не удалось уничтожить всех. Некоторые из воинов и шаманов не присутствовали на обряде, случайно опоздав, и не попали в засаду.
Йяда бросила на Венсела еще более острый взгляд. Тот явно видел, какой интерес пробудил у своих слушателей, и продолжал:
— Даже полтора столетия преследований после победы Аудара не уничтожили всех знаний, как ни старались жрецы. Кое-что сохранилось, хотя по большей части не в виде письменных свидетельств, как в библиотеке замка Хорсривер, — их, конечно, специально собирали некоторые из моих предков, но ведь нужно было иметь, откуда собирать… Однако в глухих уголках, в горах и в болотах, на бедных хуторах — Кантоны, например, быстро сбросили дартаканское ярмо — традиции, если и не породившие их знания, сохранялись долго. Они передавались от поколения к поколению как тайные семейные или деревенские обряды, пусть их смысла уже никто и не понимал. То, чего даже Аудар не смог добиться, свершило Время-разрушитель. Я не думал, что после всех безжалостных гонений священные животные сохранились, но, похоже, выжили по крайней мере… два. — Голубые глаза Венсела впились в Ингри.
Мысли Ингри метались и, казалось, отчаянно скребли когтями по полу клетки. Ему удалось выдавить из себя только какой-то нечленораздельный звук.
— Чтобы тебя утешить, — продолжал Венсел, — могу сказать, что это объясняет твою долгую болезнь. Твой волк оказал на твою душу гораздо более сильное влияние, чем простые звери твоего отца или Йяды на них. Четыре столетия кажутся невозможно долгим временем — сколько же поколений волков они вместили? — и все-таки… — Пристальный взгляд Венсела заставил Ингри поежиться. — Да уж, действительно, вниз, все глубже и глубже… ты очень точно подметил. Воины, принявшие в себя дух зверя, с легкостью управляли своими животными: ведь обычные звери с готовностью подчинялись более мощному человеческому разуму. В Древнем Вилде, если бы тебе было суждено вместить в себя великое животное, этому предшествовало бы долгое приготовление и обучение, и ты получил бы поддержку других таких же воинов. Тебя не бросили бы, тебе не пришлось бы на ощупь искать свой путь, спотыкаясь в ужасе и сомнениях, едва не впадая в безумие. Так что неудивительно, что ты ответил на это тем, что искалечил себя.
— Разве я искалечен? — прошептал Ингри.
«И каким же чудовищем я оказался бы, если бы не был искалечен?»
— О да.
Йяда, проницательно взглянув на Венсела, поинтересовалась:
— А вы — нет?
Тот поднял руки ладонями вверх.
— В меньшей мере. У меня свои тяготы.
«Насколько в меньшей мере, Венсел?»
Сейчас Ингри не столько волновала мысль о том, что он, возможно, обнаружил источник наложенного на него заклятия, как предположение, что он может видеть перед собой свое зеркальное отражение.
Венсел снова повернулся к Ингри.
— Как бы то ни было, твое неведение оказалось для тебя спасительным. Если бы служители храма заподозрили, какого зверя ты на самом деле носишь в себе, они так легко не простили бы тебя.
— Не так уж легко мне это далось… — пробормотал Ингри.