Губы Ингри помимо его воли дрогнули. Неужели он и в самом деле настолько редко улыбается, что это ощущение может казаться таким странным?
— Граф Хорсривер обещал сделать, что может, чтобы защитить вас. Он сказал мне сегодня утром, что вы должны поселиться в столице в принадлежащем ему доме. Вас будут окружать его слуги. Это лучше, чем какая-нибудь сырая темница, и к тому же своего рода знак. Думаю, что угрожающее вам судилище состоится не сразу. Может быть, у нас есть немного времени.
— Он желает иметь меня под рукой, — задумчиво сказала Йяда.
— По просьбе Венсела хранитель печати Хетвар назначил меня вашим тюремщиком на это время. — Нет нужды говорить девушке, как захватило у него дух при таком неожиданном подарке судьбы. — Судя по письму, которое привез мне курьер, Хетвар рад, что вы пока не будете привлекать к себе внимание.
Йяда вскинула глаза на Ингри.
— Значит, Венсел желает иметь под рукой нас обоих. Зачем?
— По-моему… — Ингри запнулся и неуверенно продолжал: — По-моему, он сейчас в некоторой растерянности. Так много всего происходит одновременно — и похороны, и горе его жены, а тут еще болезнь священного короля и — да не допустит этого Леди Мать, но такое кажется весьма вероятным — приближающиеся выборы. Биаст и его свита прибудут в Истхом, и принц наверняка привлечет зятя к делам своей партии. А под всем этим кроются сверхъестественные секреты Венсела, старые и новые. Если Венселу удастся хоть один кусочек мозаики удержать на месте, пока у него не появится время им заняться, тем лучше. Для него. Что же касается меня, то я не собираюсь оставаться на месте без движения.
— Что вы намерены предпринять?
— Пока у меня есть всего одна идея. Если, как я подозреваю, в Истхоме имеется несколько влиятельных лиц, которые предпочли бы не предавать суд над вами огласке и замять скандал, может быть, она и сработает. Ваши родичи могли бы напомнить о древнем законе кланов и предложить заплатить цену крови.
Йяда втянула воздух и удивленно подняла брови.
— Неужели храм согласится на то, чтобы его законники не участвовали в таком важном деле?
— Если главы кланов Стагхорн и Баджербанк придут к соглашению, у ордена Отца не останется выбора. Однако у меня есть некоторые сомнения, и первое из них вот какое: король сейчас не в состоянии рассматривать какие-либо предложения. Хетвар даже сомневался: понял ли старик, что Болесо… э-э… погиб. Биаст, когда прибудет в столицу, может быть, и был бы готов вести переговоры, но ему будет не до того. В последнее время от суда в Истхоме было трудно добиться четких решений, и ситуация, пожалуй, еще ухудшится, прежде чем начнет исправляться. Однако граф-выборщик Баджербанк — сила, с которой нельзя не считаться. Если его удастся убедить, что ради чести его дома он должен вам помочь, а Венсел поддержит вашу просьбу, то что-нибудь, возможно, и получится.
— Цена крови принца не может быть низкой. Она окажется не по карману моему бедному отчиму.
— Значит, Баджербанк должен будет развязать свой кошелек. Может быть, ему тайком поможет Венсел.
— Вам приходилось встречаться с графом Баджербанком? Не думаю, чтобы у него была репутация щедрого человека.
— Ну… — Ингри заколебался, потом честно ответил: — Да, он скуповат. — Ингри искоса взглянул на девушку, освещенную теплыми лучами утреннего солнца. — Но если деньги…
— Взятка? — пробормотала Йяда.
— …найдутся где-нибудь еще, думаю, будет не так трудно уговорить его действовать от имени клана. Земли, составляющие ваше приданое, — насколько они велики?
Ответила Йяда со странной сдержанностью:
— Примерно тридцать миль с запада на восток у подножий хребта Ворона и двадцать миль с юга на север — до самого водораздела у границ Кантонов.
Ингри растерянно заморгал.
— Это гораздо больше того, что я раньше понял из ваших слов. Лесные угодья — хороший источник дохода: они могут давать дичь, древесину, уголь, мачтовый лес для флота, может быть, еще и полезные ископаемые… Вам хватит заплатить за принца, на мой взгляд! Сколько деревень и хуторов на ваших землях, сколько домовладений платят налоги?
— Ни одного. На этих землях никто не живет, никто там не охотится, никто даже не заезжает туда.
Странное напряжение в голосе Йяды заставило Ингри насторожиться.
— Почему?
Йяда смущенно пожала плечами.
— Это — проклятые земли. Полные призраков шепчущие леса. Израненный лес — вот как они называются. Действительно, деревья там кажутся больными. Всех, кто туда попадает, преследуют видения крови и смерти, как говорят.
— Болтовня, — фыркнул Ингри.
— Я там была, — твердо ответила Йяда. — После того как моя мать умерла и наконец выяснилось, что я унаследовала эти земли, я отправилась туда, чтобы все увидеть самой: я полагала, что имею на это право и что таков мой долг. Лесник не хотел меня туда сопровождать, но я настояла. Грумы моего отчима и моя горничная были в ужасе. Мы целый день ехали в глубь леса, потом остановились на ночлег. Земли так негостеприимны: сплошные ущелья и обрывы, камни и непролазные заросли, мрачные лощины и бурные потоки. В середине находится единственная плоская широкая долина, где растут огромные дубы, которым не одна сотня лет. Это самое мрачное место, проклятое святилище Древнего Вилда. Местные легенды говорят, что та равнина — как раз и есть место последней кровавой битвы, хотя на эту сомнительную честь претендуют еще два графства у хребта Ворона.
— Многие древние святилища со временем превратились в крестьянские поля.
— Но не это. Той ночью мы там спали, хоть и против воли моего эскорта. И нам снились сны. Грумам привиделось, что их растерзали дикие звери, и они с криками проснулись. Моей горничной приснилось, что она тонет в крови. Утром все рвались поскорее оттуда уехать.
Ингри обдумал слова Йяды… а также ее умолчания.
— Но сами вы не спешили покинуть долину?
На этот раз, прежде чем ответить, Йяда колебалась так долго, что Ингри чуть не повторил вопрос, но придержал язык. Его терпение было вознаграждено, когда Йяда наконец прошептала:
— Сны снились всем, но мне потребовалось некоторое время, чтобы понять: мое сновидение отличалось от остальных.
Молчание, напомнил себе Ингри, обладает собственной силой. Он решил подождать еще. Йяда взглянула на него из-под ресниц, словно оценивая его способность воспринять рассказ о сверхъестественных событиях.
Начала она, по мнению Ингри, издалека.
— Случалось ли вам видеть раздающего милостыню человека, окруженного толпой изголодавшихся нищих? Они вьются вокруг него, как ураган, и пусть каждый в отдельности слаб, все вместе они сильны и устрашающи. «Дай нам, дай, ибо мы голодаем!» Только сколько бы вы им ни давали, пока не отдадите все, что имеете, этого все равно не будет достаточно; они могут растерзать вас на части и сожрать, но все равно не насытятся.
Ингри настороженно кивнул, не особенно понимая, к чему клонит Йяда.
— В моем сновидении ко мне из деревьев вышли люди. С окровавленными руками, многие обезглавленные, в ржавых доспехах Древнего Вилда. Некоторые несли символы тотемов — черепа животных, изукрашенные разноцветными камнями, другие были одеты в шкуры — оленя и медведя, коня и волка, бобра и выдры, кабана и быка. Безликие, расплывчатые, страшно изувеченные… Огромная толпа вопила вокруг меня, как если бы я была их королевой, явившейся раздать какое-то странное богатство. Я не понимала их языка, а их знаки вызывали только растерянность. Я их не боялась, хоть истлевшие руки цеплялись за мою одежду, пока вся она не пропиталась холодной черной кровью. Они чего-то от меня хотели, но я никак не могла догадаться, чего именно. Однако я знала, что это им причитается.
— Ужасный сон, — сказал Ингри как можно более ровным голосом.
— Я их не боялась, но они разбили мое сердце.
— Они были так жалки?
— Нет… на самом деле нет. В своем сне я разорвала себе грудь, достала бьющееся сердце и протянула гиганту, которого сочла их предводителем. Он был одним из обезглавленных воинов — его голова в боевом шлеме висела на широком золотом поясе, и он держал древко с туго свернутым знаменем. Он низко поклонился мне, положил мое сердце на каменный алтарь и рассек пополам обломком меча, который сжимал в руке. Половину он с великим почтением вернул мне, а вторую половину поместил на острие древка знамени, и толпа разразилась криками. Я не могла понять, была ли это клятва верности, требование жертвы или выкупа, до тех пор… — Йяда умолкла и сглотнула.
Потом она заговорила снова:
— До тех пор, пока Венсел прошлым вечером не сказал: «Знаменосец». Я почти забыла свой сон под грузом новых бед, но при этих его словах увиденное во сне снова предстало мне — так ярко, что это было похоже на удар. Вы и представить себе не можете, каким чудом мне удалось не упасть в обморок.
— Я… ничего такого не заметил. Вы просто выглядели заинтересованной.
Йяда с облегчением кивнула:
— Это хорошо.
— И что же нового вы в результате поняли в своем сне?
— Я подумала… Я думаю теперь, что той ночью мертвые воины сделали меня своей знаменосицей. — Правая рука Йяды выпустила поводья и коснулась сердца в священном жесте; Ингри показалось, что пальцы ее судорожно сжались. — И еще я неожиданно вспомнила, что сердце — знак и символ Сына Осени. Сердце — символ мужества. И верности. И любви.
Ингри подумал о том, что начал разговор, имея в виду тонкую политику, намереваясь придумать основательный, разумный, практичный план. Как случилось, что он снова по пояс провалился в трясину сверхъестественного?
— Это был всего лишь сон. Давно ли он вам привиделся?
— Несколько месяцев назад. Мои спутники не могли дождаться, когда же мы вернемся обратно, и подгоняли коней. А я ехала медленно и все время оглядывалась назад.
— И что увидели?
— Ничего. — Йяда нахмурила брови, словно вспомнив о боли, которую испытала. — Ничего, кроме деревьев. Остальные боялись тех мест, но мое сердце они влекли. Мне хотелось вернуться — одной, если мой эскорт не пожелает меня сопровождать, и попытаться понять… Но прежде чем мне удалось улизнуть, меня отослали к принцессе, и… — Взгляд Йяды сделался напряженным. — Но Израненный лес продать нельзя.