Йяда резко втянула воздух, выпрямилась и удивленно осмотрелась по сторонам. Она встретилась глазами с Ингри-волком, узнала его и ошеломленно воскликнула:
— Так вот ты где! — Она обвела взглядом толпу призраков, сгрудившихся вокруг и наблюдавших за странной операцией. — Вот вы все где! — Йяда поднялась на ноги и поклонилась знаменосцу, осенив себя знаком Пятерки. — Я искала тебя, милорд маршал, но не могла увидеть.
Призрак с глубоким почтением поклонился Йяде. Рука Йяды легла на загривок Ингри, поглаживая густой мех. Он прижался к ней, наслаждаясь лаской. Йяда опустила глаза — не так уж и опустила, поскольку голова огромного зверя доходила ей почти до груди.
— Как случилось, что вы все порознь? Что вообще здесь происходит? — Взгляд девушки обежал поляну и остановился на многоликом Хорсривере. — Ох… — Она невольно отпрянула, но тут же гордо выпрямилась. — Так вот как ты выглядишь на самом деле, когда не прячешься в тени. Что ты делаешь на моей земле?
Хорсривер старался сохранять полное равнодушие, но последние слова Йяды вызвали у него ярость.
— На твоей земле! Здесь — Священное древо!
— Я знаю, — холодно ответила Йяда. — Это мое наследие. Ведь ты кончил свои дела здесь, не так ли?
Облик Хорсривера на мгновение перестал меняться; насмешливо скривив губы, он бросил:
— Действительно, мы уходим. Жаль, что тебе удастся насладиться своим наследием так… недолго. — Улыбка сделалась издевательской, и Ингри грозно зарычал. Рука Йяды крепче вцепилась ему в шерсть.
— А они? — Йяда оглядела украшенного золотым поясом знаменосца и остальных воинов.
— Я их последний истинный священный король. Они должны следовать за мной.
— В забвение? — возмущенно спросила Йяда. — Им придется умереть за тебя дважды? Что же ты за король!
— Я ничем тебе не обязан и не обязан ничего объяснять.
— А вот им ты обязан всем!
Хорсривер не мог — со сменяющими друг друга по всему черепу лицами — отвернуться, но спиной к Йяде он все же встал.
— Это в прошлом. Все давно закончено.
— Нет!
Хорсривер резко повернулся и прорычал:
— Они последуют за мной во тьму, и боги, которые отвергли нас, будут отвергнуты в свою очередь. Забвение и месть! Они создали меня, и ты не можешь этого изменить!
— Я не могу… — Йяда поколебалась, потом посмотрела на знамя, на древко которого опирался маршал, слушая их разговор. Повернувшись к могильному холму, она указала на распростертое тело Венсела и склонившуюся над ним безмолвную Фару. — Ты умер, как я понимаю. Смерть кладет конец королевской власти вместе со всем, что происходило на протяжении жизни в мире материи. Мы отправляемся к богам нагими и равными друг другу, как и при рождении; иными оказываются только наши души — вследствие того, что мы с ними сделали. Потом кланы избирают нового короля. — Йяда с вызовом оглядела призрачных воинов. — Не так ли?
По их рядам пробежал странный шорох. На лице знаменосца, опиравшегося на древко, отразилась смесь печали и нечестивой радости. Только теперь Ингри догадался, что это, должно быть, первый знаменосец Хорсривера, павший при Кровавом Поле. Его тело, несомненно, погребено в том же рве: Хорсривер говорил, что королевское знамя было разломано и брошено на его тело, а знаменосец никогда не отдал бы его, пока был жив. Королевскому знаменосцу полагалось быть хранителем королевской власти до собрания кланов и вручить ее следующему избранному королю; так бы и произошло, если бы могущественное незавершенное заклятие не задержало события на многие мучительные века.
— Ты умер, — настаивала Йяда. — Это — собрание кланов Древнего Вилда, последнее собрание. Воины могут избрать нового короля, такого, который не предаст их в смерти.
— Другого не существует, — фыркнул Хорсривер.
Шорох становился все громче, пробегая по толпе, подобно огню. Знаменосец выпрямился и повернулся к Йяде, приветствуя ее неуклюжим знаком Пятерки. Его призрачные губы растянулись в улыбке. Он выпустил древко знамени, и Йяда подхватила его и крепко сжала.
«Как же так, — подумал Ингри, — мы, живые, не можем коснуться этих призрачных предметов, они текут сквозь пальцы, как вода…»
Йяда стиснула древко обеими руками и сильно встряхнула его. Над ее головой развернулось и заколыхалось в безветренном воздухе знамя. На красном поле скалила клыки черная волчья голова Волфклифов.
Ингри заморгал своими человеческими глазами и с усилием поднялся на ноги. Он снова был в своем теле — ощущение было таким потрясающим! Ингри глубоко втянул воздух. Его волк исчез… Нет. Ингри прижал руку к сердцу. «Он здесь». Волк с радостным рычанием мчался по его венам. И было еще кое-что… Связь между ним и Хорсривером, та, что раньше соединяла его с Йядой, а потом была разорвана Хорсривером, чтобы привязать Ингри к его королевской ауре… Эта связь вибрировала от напряжения, притяжение делалось более мощным.
Хорсривер потянулся к Фаре, рывком поднял ее на ноги и сунул ей древко своего знамени.
— Держи! — Фара в ужасе взглянула на супруга и вцепилась в древко, словно от этого зависела ее жизнь. Сила древней королевской магии, питаемая смертью и муками, скрытыми под могильным холмом, была велика.
Ингри облизнул губы и прочистил горло. Теперь он снова владел колдовским голосом.
— Что ты можешь сказать, Фара?
Он явственно ощутил, как заклятие молчания, наложенное на Фару Хорсривером, слетело с нее, как распрямившаяся пружина, кувыркаясь в воздухе. Фара с шумом втянула воздух.
Хорсривер повернулся к ней — в первый раз на его лице проступили черты Венсела — и протянул к ней руку.
— Жена моя!..
Фара дернулась, словно пронзенная стрелой, и зажмурилась от боли. Открыв через несколько секунд глаза, она взглянула на Йяду, потом на Ингри и, наконец, на Хорсривера.
— Я пыталась быть тебе женой, — прошептала она. — Ты же никогда не старался стать мне мужем.
И она склонила знамя; серое полотнище растеклось по земле шелковой лужицей. Фара поставила ногу на древко, и сухое дерево треснуло, разломившись пополам.
Глава 24
Хорсривер отступил на шаг; половина его лиц, казалось, перекосилась от гнева, а на остальных появилось выражение ироничной безнадежности и отвращения; только на одном лице промелькнуло покорное достоинство. Руки Хорсривера бессильно упали, и связь, соединявшая его с Ингри, растаяла в воздухе, как гаснут в темноте разлетевшиеся от костра искры. Глаза с невероятной мукой воззрились на Ингри, и на лицах отразилась горькое сожаление.
Ингри обнаружил, что цепляется за древко знамени в руках Йяды, чтобы не упасть. Огромная тяжесть королевской ауры Хорсривера не то чтобы исчезла, но давление, испытываемое Ингри, теперь исходило не из одной точки, а словно со всех сторон. Затем наступил момент затишья, безмолвной неопределенности, и поток королевской магии изменил течение, хлынув наружу. Вместе с этим ощущением к Ингри пришел неопределенный страх, несравнимый ни с чем, что он испытал за все долгие часы бесконечных потрясений.
— Ты обнаружишь, — прошипел Хорсривер, — что власть священного короля изнутри выглядит иначе. И мое отмщение от этого только удвоится. Что же касается забвения… я все равно его достигну. — Голос Хорсривера превратился в тихий вздох.
Хотя Хорсривер не сошел с могильного холма, он словно отдалился, наконец замолк, сделавшись похожим на утопленника под водой. Лишившись обеих поддерживавших его сил — духа жеребца и королевской ауры, — он стал всего лишь одним из призраков среди многих; его отличало от них лишь множество лиц и какая-то странная плотность. «Да, — подумал Ингри, — он тоже воин Кровавого Поля, павший на этой священной и проклятой земле; он теперь не больше, чем остальные призраки, но и меньшим он стать не может.
Но во что превратился я?»
Ингри чувствовал, как мистическая королевская аура обволакивает его, проникает внутрь. Она не дала ему ощущения огромной гордости и силы, бьющей через край; напротив, Ингри казалось, что из него вытекла вся кровь.
И Йяда, и Фара, обнаружил Ингри, смотрели на него, открыв рты, с одинаковым выражением благоговения, слегка окрашенным физическим желанием, — теми чувствами, которые раньше вызывал Хорсривер. Подобные взгляды должны были бы заставить любого мужчину гордиться собой, но Ингри казалось, что обе женщины готовы съесть его живьем.
Но не Йяда и Фара — «нет, и они тоже» — вызывали у Ингри панику: больше всего его пугали призраки. Они сгрудились вокруг, зачарованно глядя на него и пытаясь прикоснуться; эти холодные руки высасывали из него тепло. Страстное желание заставляло их забыть о всяком порядке: призрачные воины отталкивали друг друга и даже лезли на плечи тех, кто оказался впереди. «Изголодавшиеся нищие…»
«Никакой дух не может существовать в мире материи без поддержки материального существа», — в растерянности вспомнил Ингри древний закон. Четыре тысячи все еще несущих на себе проклятие призраков толпились на земле Кровавого Поля, которая больше не питала их. Теперь все он были привязаны…
…К нему.
— Йяда… — Его голос прозвучал как стон. — Я не могу поддержать их всех. Мне не справиться.
Тело Ингри становилось все холоднее и холоднее от прикосновений призраков. Он вцепился в протянутую руку Йяды, как утопающий, и на мгновение ее живое тепло хлынуло в него, но тут же девушка охнула, ощутив ужасный ненасытный голод призрачных воинов.
«Они растерзают нас обоих, высосут досуха». И когда не останется тепла, которым они могли бы делиться, их с Йядой заледеневшие трупы останутся на земле, и от них в ночной воздух поднимется только туман… И все души, попавшие в ловушку Кровавого Поля, истают, брошенные, преданные, отчаявшиеся.
— Йяда! Отпусти! — Ингри попытался отнять у нее руку.
— Нет! — Она вцепилась в него еще крепче.
— Ты должна! Бери Фару и беги отсюда! Скорее! Призраки пожрут нас обоих, если ты этого не сделаешь.
— Нет, Ингри! Не это было нам предначертано! Ты должен очистить их, как очистил Болесо, чтобы они могли уйти к богам. Ты же можешь это сделать, таково твое предназначение, клянусь!