Если подумать, решил Ингри, то его географии не хватало одного измерения. Восемь квадратных миль на четыре столетия — а то и больше, потому что вся история Древнего Вилда сосредоточилась на этом клочке земли в ту кошмарную ночь… и так ужасно исказилась потом. Это было похоже на бездонную пропасть под обманчиво спокойной поверхностью озера, которое эта долина так напоминала; время уходило в невообразимые глубины на этой земле… «Все глубже и глубже. Мое королевство больше, чем кажется». Ингри решил не тревожить Биаста этими рассуждениями и только сказал:
— Если на мне и остается какая-то королевская аура, ее удовлетворит это маленькое королевство.
Биаст заметно приободрился, и лицо его прояснилось, когда выяснилось, что лорд-волк с его устрашающей силой не желает играть более заметную роль в политике Истхома. Принц обвел взглядом горизонт, возможно, в поисках признаков приближения своего отставшего эскорта, ничего не обнаружил, поднял с земли несколько камешков и стал кидать их вниз.
— Скажите мне правду, лорд Ингри, — неожиданно сказал Биаст и едва ли не в первый раз посмотрел тому в лицо. — Что делает власть священного короля священной?
Ингри так долго колебался с ответом, что Биаст уже начал разочарованно подниматься, когда наконец Ингри выдохнул:
— Вера. — Брови Биаста озадаченно поползли вверх, и Ингри уточнил: — Способность сохранять веру.
Губы Биаста беззвучно приоткрылись, словно что-то острое вонзилось ему в сердце. Не говоря ни слова, он вновь опустился на одеяло. Довольно долго ни один из них не нарушал тишины. Они сидели рядом в дружеском молчании, глядя, как мерцающее пламя очищает землю, как исправляет святотатство запоздалый погребальный костер Священного древа и Кровавого Поля.
Эпилог
В тот день Ингри покинул принадлежащий Йяде лес, судорожно цепляясь за седло; его коня вел в поводу один из наконец-то прибывших гвардейцев Биаста. Всю следующую неделю он пролежал пластом в доме отчима Йяды в Баджербридже. Однако как только Ингри смог стоять, не падая в обморок, их поженили — или поженили снова — в парадном зале дома, и с этого момента он смог наслаждаться, выздоравливая, обществом Йяды не только все дни, но и все ночи. Для того чтобы совершить некоторые вещи, не обязательно покидать постель.
Принц Биаст и его свита поспешили в Истхом, где их ждали неотложные дела; известие о том, что Биаст избран священным королем, достигло Баджербриджа наследующий день после бракосочетания. Князь Джокол и Оттовин задержались ровно настолько, сколько было нужно, чтобы оживить свадебные торжества и поразить горожан Баджербриджа, а потом вернулись на свой корабль.
Халлана в сопровождении своих верных слуг тоже немедленно вернулась в Сатлиф к детям, но просвещенные Освин и Льюко задержались, чтобы сопровождать в столицу Йяду, которая формально все еще оставалась под арестом. Даже под их нажимом колеса храмового и королевского судопроизводства вращались медленно, в результате чего прошло еще несколько дней, прежде чем судьи вынесли приговор: убийство Болесо было самозащитой. Освин без промедления составил прошение о церковном оправдании Йяды и Фары, приводя в обоих случаях одни и те же аргументы: духи животных были женщинам навязаны против их воли. Закулисное выкручивание рук, в результате которого помилование было немедленно даровано, заставило просвещенного Льюко только криво улыбнуться.
Фара провела траур в уединении, заботливо опекаемая братом. Если обладание духом лошади делало ее менее востребованной для какого-нибудь нового политически выгодного брака, то это скорее доставляло ей мрачное удовлетворение, чем вызывало сожаление. Постоянные головные боли принцессу больше не мучили.
Ингри так и не узнал, какими средствами воспользовались Льюко и Освин, чтобы Джокол получил для своего острова вожделенного священнослужителя. Ингри и Йяда пришли на пристань, чтобы пожелать князю и его спутникам счастливого плавания. Молодой жрец выглядел смущенным и цеплялся за борт ладьи, словно опасался приступа морской болезни уже при плавании по реке, но старался держаться храбро. Кто-то сообразительный предложил подарить Фафу, белого медведя, Биасту в связи с его избранием на престол; теперь зверь обитал на пригородной ферме, где ему был предоставлен собственный пруд.
Так или иначе, к тому времени, когда Ингри и Йяда в сопровождении просвещенного Льюко выехали из Истхома на юго-восток, в долину Лура, в воздухе уже кружились снежинки. Ингри, несмотря на холод, торопил спутников: и так было весьма вероятно, что он безнадежно опоздал, и это казалось ему невыносимым. До слияния Лура и Бирчбека они добрались в день зимнего солнцестояния, день Отца, и это совпадение заставило сердце Ингри забиться новой надеждой, несмотря на собственные предчувствия и предостережения ученого жреца.
— Боюсь, это бесполезная затея, кузен, — покачал головой Ислин Волфклиф, хозяин замка в Бирчгрове. — За все десять лет, что я здесь живу, я ни разу не видел призрака в замке и не слышал ни о чем таком. Но ты, конечно, можешь свободно здесь распоряжаться, если надеешься что-то найти. — Ислин с беспокойством посмотрел на Ингри и его спутников и зевнул. — Когда устанешь бродить в темноте и холоде, знай, что тебя ждет теплая перина на постели. Меня она тоже ждет, так что прошу меня извинить.
— Конечно, — вежливо кивнул Ингри. Ислин поклонился гостям и покинул зал замка.
Ингри огляделся вокруг. Восковые свечи в посеребренных подсвечниках разливали теплый медовый свет, огонь, горящий в каменном очаге, разгонял зимний холод по углам. За узкими окнами не было видно ничего, кроме полуночной тьмы, но из-за стены доносилось журчание быстрого Бирчбека, не сдавшегося морозам, хоть вдоль берегов уже образовался лед. Здесь почти ничего не изменилось с того дня, когда Ингри и его отец принесли кровавые жертвы, и все же… все было иным. «Замок меньше, чем я помнил, и выглядит совсем по-деревенски. Как может каменное строение уменьшиться в размерах?»
Йяда встревоженно сказала:
— Твой кузен за ужином был очень молчалив. Как ты думаешь, может быть, его пугают живущие в нас духи животных?
Губы Ингри тронула легкая невеселая улыбка.
— Может быть, немного и пугают, но я думаю, его больше заботит, не воспользуюсь ли я своим влиянием при дворе, чтобы отобрать у него замок. — Ислин был только немного старше Ингри и унаследовал владения всего три года назад.
— А ты бы этого хотел? — с любопытством спросила Йяда.
Брови Ингри сошлись к переносице.
— Нет. Меня здесь преследовали бы слишком мучительные воспоминания: они перевешивают хорошие… Лучше, пожалуй, оставить позади и те, и другие. За исключением одного.
Йяда повернулась к Льюко.
— Так что, святой, открывает вам ваше дарованное богами зрение? Прав ли Ислин? Действительно ли здесь нет призраков?
Льюко, который с момента прибытия в замок по привычке притворялся простоватым, смиренным и незаметным обычным священнослужителем, покачал головой и улыбнулся.
— В здании настолько древнем, обширном и давно обитаемом было бы удивительно не встретить хотя бы нескольких. А что говорит вам ваше восприятие шамана, Ингри?
Ингри поднял голову, закрыл глаза и принюхался.
— Мне кажется, что время от времени я чую в воздухе странные темные сгустки. Однако в это время года такое неудивительно. — Он открыл глаза. — А ты, Йяда?
— Боюсь, я слишком плохо обучена, чтобы говорить с уверенностью. Так что дальше, просвещенный?
Льюко пожал плечами.
— Если бог коснется меня сегодня ночью, все призраки в округе слетятся, привлеченные моей аурой. Мои молитвы тут ни при чем, как вы понимаете: такое просто случается или нет. Я буду молиться, чтобы мне было позволено поделиться с вами вторым зрением: в конце концов боги перед вами, Ингри и Йяда, в долгу. Если вы окажетесь способны принять их дар, я думаю, Они вам это даруют. Сосредоточьтесь и сохраняйте спокойствие, и посмотрим, что случится. — Льюко осенил себя знаком Пятерки и сложил руки на груди. Священнослужитель, казалось, ушел в себя; губы его шевелились в безмолвной молитве.
Ингри сделал все, что мог, чтобы изгнать из своего разума все желания и страхи; он подумал, не сойдет ли за сосредоточенность та глубокая усталость, которую он испытывал.
Наконец Льюко открыл глаза, сделал шаг вперед и молча поцеловал в лоб сначала Йяду, потом Ингри. Губы его были холодными, но Ингри ощутил странное благодетельное тепло, охватившее его.
— Ох! — воскликнула Йяда, с интересом оглядывая зал. — Просвещенный, это он и есть? — Она показала в угол; Ингри разглядел там плывущий в воздухе еле заметный бледный сгусток, едва ли более материальный, чем клуб пара, вырывающийся изо рта морозной ночью.
— Да, — подтвердил Льюко, проследив за ее взглядом. — Бояться тут нечего, хотя пожалеть следует. Эта душа давно отлучена от богов, она бессильна и скоро истает.
Предположение, что Йяда, разделившая с ним и ужас, и триумф в долине Священного древа, может бояться призрака, показалось Ингри абсурдным. Его собственные страхи касались другого.
— Просвещенный, может ли это быть мой отец?
— Вы ощущаете присутствие его волка, как ощущали духов животных в других людях?
— Нет, — был вынужден признать Ингри.
— Тогда это какая-то другая душа, давно заблудившаяся. Умирающая, не найдя смерти. — Льюко осенил призрак знаком Пятерки, и тот снова исчез в стене.
— Зачем бы богам даровать нам второе зрение, если видеть нечего? — сказал Ингри. — В этом нет смысла. Должны быть и еще призраки.
Льюко оглядел опустевший зал.
— Давайте обойдем замок дозором и посмотрим, не встретим ли кого. Только, Ингри, не особенно надейтесь. Призраков Кровавого Поля поддерживало могучее заклинание и все живые существа долины. Лорд Ингалеф, боюсь, был всего этого лишен.
— У него оставался его волк, — упрямо возразил Ингри. — Может быть, это что-то изменило. — Слыша в голосе Ингри отчаяние, Йяда сжала его руку; выйдя из зала, они направились в сторону, противоположную той, которую выбрал Льюко, чтобы обойти как можно большую часть замка, по