— Украинцы вообще в спецовки переодевались, полностью, так здесь и шэрились. Вроде рабочий идет, а автомат под полой. Чуть зазевался — и все. И в спецовках этих разбегались с завода. Я вам покажу их «раздевалку».
Мы заглядываем в заводской автопарк, который заняли морпехи. Под навесами — десятки «хаммеров» разной степени потрепанности. Лом с сожалением говорит:
— Они перед уходом их солярой заправили, чтобы мы завести не смогли…
Остальная часть автопарка снесена артиллерией, из металлических конструкций выглядывают обгоревшие бронеавтомобили ВСУ под названием «Казак», вокруг разбросаны сгоревшие дотла автоматы.
В ремонтном боксе валяются зеленые металлические ящики, штатные укладки для инструментов и запчастей от американских внедорожников, но украинские морпехи приспособили их для своей военной документации. Вы не поверите, наугад вытаскиваю одну папку из ящика и сразу — джек-пот! На обложке папки красочная наклейка с надписью «Дави Русню!». Русню давит в мясо бравый украинский солдат на «хаммере». Говорят, их у морпехов было много, пытались соответствовать своим заокеанским побратимам. Косить под них. Внутри папки подшиты копии каких-то указов Министерства обороны Украины. Я пытаюсь представить себе такое ведение штабной документации в российской армии, наклейку «Дави хохлов!», и у меня не получается. Впрочем, «давить русню» тут тоже не вышло. Не задалось, наклейка не помогла.
Мы стоим в сыроватом подвале заводского административного здания, лучи фонарей пляшут по полу, где кучами раскидана мор-пеховская форма и пресловутые спецовки «Метинвест», холдинга, которому принадлежит и завод имени Ильича, и «Азовсталь». В отдельном углу — битые ноутбуки и радиостанции. Две станины от ПТУРов (устройства для пуска противотанковых управляемых ракет). Боеприпасы в штабелях, индивидуальные перевязочные пакеты. Из сырой, неопрятной постели вытягиваю за угол флаг 501-го батальона морской пехоты. Должны были обмотать вокруг тела и вынести из окружения на себе, но не стали. Лом говорит:
— Тормознули вчера двух мужичков, акцент западенский немного, едва чувствуется, но убедили нас, что работали на заводе, на заработки приехали, правда, у одного из кармана торчал телефон. На экране — логотип с этого флага. Чуть не отпустили их…
Я на автомате резюмирую:
— Поварами были или связистами.
Лом смеется:
— Братан! Как ты угадал?
Прощаемся с провожатым у его блокпоста. Он притулился за стеной аптечного павильона. На дверях написано губной помадой — «Труп». Лом машет мне и кричит:
— Не надо, не заходи!
Но я захожу. Труп мужчины объеден собаками, торчит грудная клетка, рядом лежат два мертвых пса, а третий рычит на меня из темноты и в лучах фонарика его глаза жутко вспыхивают желтым. Я пячусь и выскакиваю из аптеки, Лом уже стоит у дверей. Говорит мне:
— Я больше не глажу собак, они все здесь людоеды.
— Там еще одна, еще один людоед…
Лом опускает предохранитель и шагает в темноту.
У заводской стелы, витрины предприятия, моего товарища окружили несколько женщин, он набирает на своем телефоне номера, которые ему диктуют наперебой. Если соединяет — дает трубку сказать, что живы, что скучают, что любят.
Ко мне подходит девушка с лицом грязно-серым от вечных дворовых костров или подвальных буржуек. И пахнет от нее выгоревшим домом, нечистым, ядовитым дымом пластика и ДСП. Впрочем, от меня пахнет так же, только чуть слабее. Девушка говорит мне неожиданное:
— Тут снарядом в парфюмерный магазин попало, все побилось, можно, я возьму себе духи? Там не все вытекло.
Мне нужна пауза, и я отвечаю вопросом:
— А сами как думаете?
— Вот я и спрашиваю: это будет воровство или можно?
Я смотрю влево и вправо — на проспекте, на асфальте и газонах, буквально вокруг нас, везде, холмиками лежат трупы. За моей спиной, на «Азовсталь», только что пришел пакет «градов», и они все никак не закончат рваться. Впереди, в серых трубах завода, еще копошатся люди, которые не скрывают, что пришли сюда нас убивать, «давить русню». И девушка просит духи, разбитый пузырек с духами. Говорю:
— Конечно, возьмите. Не вижу в этом ничего плохого.
Зачерпываю из пачки сигареты, сколько ухватил, и вкладываю в грязную ладошку. Девушка уходит, улыбаясь, и, оглядываясь, тоже улыбается.
Мой товарищ негромко замечает:
— Дмитрий Анатольевич, вы только что разрешили местному населению мародерство.
Я не соглашаюсь:
— Ей это очень нужно. Может быть, так же сильно, как всем московским женщинам, вместе взятым. Понимаешь? Она хочет опять быть женщиной, а не жертвой артобстрела.
К нам подходит местная жительница Тамара — поговорить, но из-за контузии не слышит ответов, не слышит и себя. Просто показывает рукой на свой дом без крыши и повторяет сиплым, сорванным голосом:
— Посмотрите, как я живу!
Мы видим.
21 апреля 2022 годаДЕСЯТЬ ВАГОНОВ БОМБ НА АНГАР: НАЧАЛСЯ ШТУРМ «АЗОВСТАЛИ»
Никто из нас не знал тогда, что через несколько часов в Москве будет принято самое рациональное решение: заблокировать нацистов из «Азова» в их подземельях — пусть пьют из-под себя и едят собак-людоедов, заслужили. Или сдаются. А пока «Азовсталь» выворачивали наизнанку и разглаживали. В максимальном приближении война здесь напоминала сражения в городах Сирии — Хомсе, Алеппо или на окраинах Дамаска. Да, такое массированное применения артиллерии и авиации Ближнему Востоку даже не снилось. Но общих деталей хватает. Например, передвижения по этому промышленному мегаполису только через проломы в стенах. Ходы проделаны штурмующими группами с помощью кувалд и взрывчатки или снарядами при обстрелах. В «наш» дом мы заскочили через пролом в углу. Дальше, наверх, шли останки лестницы — узенькая, не шире сигаретной пачки, полоска бетона с уцелевшими перилами. Вниз смотреть не хотелось. Выше на каком-то офисном стуле сидел наш боец, а у его ног стоял пулемет. Он подбадривал карабкающегося вверх журналиста и подсказывал, куда лучше поставить ногу и за что зацепиться.
Единственное безопасное место в этом здании — двадцатиметровый отрезок коридора, без дверных проемов и окон. Там и собрался весь личный состав штурмовой группы, кроме часовых. Дверные проемы мы пробегали пригнувшись, но с другой стороны здания, в комнатах без стекол, уже был наш тыл. Там заработала «полевая кухня» — разогревались консервы из пайков. Лютый сквозняк растягивал дым по этажу, гремел разбитыми рамами, хлопал дверями. Я подоспел ко второму этапу операции — «окончательная зачистка». Наш командир, улыбчивый боец с позывным «Лес», рассказывает, «куда мы встряли»:
— Слева от нас противник в 600 метрах, теоретически он может простреливать коридор, в котором мы сидим, но зачем ему это сейчас?
Слова Леса не нуждались в пояснениях: судя по бесконечным залпам гаубиц, противнику слева было не до нас. Там уже что-то горело, лопалось, взрывалось. Лес продолжил:
— А вот по фасаду нашего здания до противника всего 200 метров. Сейчас там начнут работать штурмовые группы, наша задача — не выпустить противника из этого ангара.
Ангар был внушительный, гигантский. Лес показал мне секретную карту — 100 метров в ширину и метров 300 в длину. Я смотрю на ангар через «трубу разведчика», выставив перископ из дверного проема. Вижу только серую крышу, сам корпус скрыт кустами, на которых уже начали пробиваться первые листья.
Не сразу понял, почему Лес источает такую уверенность. Оказалось, он в составе штурмовой группы «Востока» 17 дней просидел в полном окружении в девятиэтажке на окраине Мариуполя. Снабжали их по тросу, который подвесили с помощью квадрокоптера. Правда, наши же минометчики постоянно рвали эту «дорогу жизни» осколками. В общем, это было еще то сидение. Лес говорит:
— Ух, никогда в жизни так не мерз! — Мой собеседник даже вздрагивает при этих словах и сжимает кулаки, мышечные реакции сохранились, хотя прошел почти месяц.
Завод им. Ильича, обложка тетради с обычной штабной документацией 501-го батальона морской пехоты ВСУ.
Хранилась в американском ящике от боеприпасов
— А воду где брали?
— В унитазных бачках и водогреях. Нас было 20 человек и гражданских 15. Выжили…
К командиру подходит боец:
— Лес, у нас подвал не зачищен, не осмотрен и не забаррикадирован. Непонятно, что с ремзоной, там труп, может, с документами, может, заминирован…
Быстро собирается группа желающих на зачистку подвала, человек пять. На входе действительно труп в спецовке «Метинвест», ноги съедены собаками, головы нет. Спускаемся. Я до сих пор не понимаю, зачем тут подвалы таких размеров. Подземелье пустое, только на полу новенькая спецовка, а на ней — человеческая челюсть. Опять собаки-людоеды… В углу подвала находим искомое — маленькая дверка, а за ней комната с огромным стальным баком, он заполнен технической водой. Над баком вентиляционная шахта, через нее светит далекое солнышко. К баку приставлена деревянная лестница. Лес резюмирует:
— Все понятно, мужики, здесь ОНИ и шастали за водой. Баррикадируем тут все и минируем.
Парни стаскивают в подвал старые рекламные щиты и вывески валютных обменников. Дверь в гараж стальная, и мы ее закрываем изнутри кувалдой. Все. Можно перевести дух на втором этаже, в безопасном отрезке коридора.
Я приношу туда сорванную с петель дверь, какие-то кофты и диванный пуфик. Надвигаю каску глубже, укрываю колени и начинаю согреваться. Здание проморожено с прошлого года, сквозняки выдувают любое тепло. Шучу, укладываясь на своей лежанке: «Вот теперь я настоящий военно-диванный эксперт!»
Наш дом в полуокружении, позиции врага бомбят без остановки, и если лежа на полу смотреть вдоль стены, видно, как она ходит ходуном и даже изгибается. Бросаю парням упаковку карамелек. Кто бы видел эту радость и оживление во время дележки конфет! Всем