война».
Глава ДНР Денис Пушилин зажигает Вечный огонь от лампадки, привезенной из Сталинграда, и в этом тоже есть глубокий смысл, который не нужно объяснять никому.
Вечный огонь не горел несколько месяцев, газ не до конца заполнил трубу, и ярко-оранжевое пламя вдруг громко хлопает на ветру. Женщина с цветами, стоящая рядом со мной, ощутимо вздрагивает от резкого звука и непроизвольно толкает меня локтем в бок. Я говорю ей:
— Не извиняйтесь. С праздником!
Георгиевская лента приходит в движение, со всех сторон к ней стекаются люди — подержать, прикоснуться.
Забегаю в голову колонны с лентой и спрашиваю главу ДНР о самом наболевшем, самом важном вопросе с тех пор, как закончились боевые действия:
— Мариупольцы не верят, что будут восстанавливать город, постоянно спрашивают об этом. Будут?
— Будем восстанавливать, обязательно будем, сделаем краше, чем было. Уже составляем сметы, перечни материалов, необходимых для восстановления, по микрорайонам города, назначаем ответственных.
Я знаю, что в ближайшие дни в город уже начнут подавать воду — насосную станцию отремонтировали. Видел список кварталов, где тоже в ближайшие дни появится электричество. В этом нет сомнений, и, как сказал один мариупольский батюшка, «спасибо, Господь, что послал нам эти испытания в лето, а не в зиму!». Это единственное, чем можно утешиться в этой трагической истории.
Ко мне подходит моя давняя мариупольская читательница Светлана. Спрашивает: «Дмитрий, а правда, что мы станем Ростовской областью?» Я даже не знаю, что ответить, говорю: мол, сначала нужно освободить территорию ДНР, провести референдум и присоединиться к России, ну а потом… И тут с удивлением узнаю, что Светлана была одним из организаторов референдума в 2014 году.
— Мы выставили десяток столиков для голосования, но людей были тысячи. Вынесли еще столько же, опять мало. Очередь была с километр. И люди камер тогда не боялись, так и говорили: «Нам нужно, чтобы все видели — мы хотим домой, обратно в Россию».
Потом настали черные времена. Светлана говорит, что ее счастье, не вела она тогда социальных сетей. Смеется:
— У меня у подъезда постоянно стояла машина СБУ, соседи называли ее «пост № 1». Пряталась, телефон не брала полгода. Потом все затихло, но опять начались проблемы в 2018 году, тогда я и попала на «Миротворец» (объявленная вне закона и в ЕС, и в России украинская база «сепаров» и «предателей»).
— Бои за город как пережили?
— В подвале, от дома осталось несколько квартир в двух подъездах. Помню, было действительно страшно, когда около трех ночи к нам в подвал зашли «азовцы». Мы с подругой сидели возле маленькой лампадки, остальные спали. Дверь открыли прикладом… ты знаешь, я мову вспомнила!
— Не тронули? Что хотели?
— «Азовец» спросил, с таким западным акцентом, все ли у нас «добро». И сказал, чтобы мы не боялись, они нас защищают. А я же видела, как они защищают, у меня под окнами остановился украинский танк и стал стрелять в девятиэтажку. Вот знаешь, как в «тетрис» играл, окно за окном, по диагонали. Пока дом не загорелся и не сгорел полностью.
Первый праздник в Мариуполе — 9 мая. В подземельях промзоны еще сидят бандеровцы
— Что сегодня чувствуете?
Светлана говорит с расстановкой, возможно, чтобы не разрыдаться, я вижу, как у нее дрожат губы.
— Мы. Дома. Мы дома! В России.
11 мая 2022 годаВ ПОИСКАХ МЕДАЛИ «ЗА ЧИСТОЕ НЕБО ДОНБАССА»
Лучший фон для любых переговоров с противником — разрывы авиабомб на вражеских позициях. По неофициальной информации, в этот день на «Азовсталь» должны были скинуть 40 бомб ФАБ-500.
Добрую половину дня я провел на четвертом этаже одного из цехов «Азовстали». Поставил стул в глубине комнаты, как заправский снайпер, пристроил камеру на каком-то железном столе и периодически включал запись. От появления звука самолета до взрыва проходило всегда ровно 36 секунд.
Я насчитал десятка два разрывов, потом сбился. Один раз попали красиво — в небо взлетели трепещущие куски металлической кровли, а потом «Азовсталь» выпустил разноцветные дымы. В паузах между бомбометаниями к самолетам подключались наши артбата-реи, стоящие на другом берегу Кальмиуса.
Никакой радости это бомбардировка никому здесь не приносят. Есть понимание, что других способов выкурить нацистов нет, не придумали, но все чаще у людей появляется мысль: а что потом, когда окончательно настанет мир? Вопрос сложный, неподъемный.
Самое омерзительное, что украинский бизнес готовился к такому развитию событий. Все знал. Знал, что промзона превратится в поле битвы. На окраине «Азовстали» я по ошибке заехал на старый командный пункт батальона «Восток». Наши давным-давно переместились к самому сердцу огромной промзоны, и ангар высотой с 9-этажный дом оказался покинут военными. Лишь пожилой мужчина в клетчатой рубашке навыпуск бродил по своему бывшему цеху и сокрушенно разглядывал пустоту. Он оказался заводским мастером, специалистом по пресс-формам. Ему очень хотелось обсудить свою боль и как-то сбить растерянность. Оказывается, совсем недавно здесь стояли дорогущие немецкие станки для штамповки сложнейших изделий из пластмассы:
— Мы качество такое давали! Нас немцы каждый месяц премировали!
— А где станки-то?
Мужик посерел лицом:
— Вывезли хозяева в Киев. Еще в феврале. Вот сразу как началось, так сразу начали разбирать и вывозить. Как думаете, вернут станки? Где мне работать? Я не могу гуманитаркой питаться всю жизнь…
Я дипломатично ответил:
— Надо до Киева дойти сначала.
Похоже, мой собеседник мне поверил, я сам верю в сказанное, поэтому мужик взмолился:
— Ребята, у меня тут каптерка запертая, с железной дверью, там инструмент уникальный, пресс-формы. Цыгане растащат, сдадут на металл, можно, я все заберу, чтобы не пропало? Вот ключи от каптерки, давайте при вас открою.
Мастер показал мне увесистую связку ключей. Но мы ему поверили и так:
— Забирайте, конечно. Вернем станки из Киева, пригодится.
Мужик радостно засуетился и бросился заводить дряхлую «копейку» с прицепом.
Приятно поразило, насколько глубоко батальон ДНР «Восток» и его «смежники» забрались в промзону, удавка на шее «Азова» затянулась до предела — палец под веревку уже не просунуть. В подземельях завода уже все хорошо понимали и судорожно искали варианты. Переговорил неофициально с одним компетентным офицером, имеющим отношение к переговорам. Он меня удивил:
— «Азовцы» все время имеют контакт с нашими, идут на контакт, охотно общаются, но желают странного.
— ?
— Желания у них меняются через день. То они хотят, чтобы раненых сделали некомбатантами (гражданскими лицами, которые не участвуют в боевых действиях) и вывезли обязательно на Украину. То им хочется выйти чуть ли не со знаменами и оружием. То они требуют договор, что их сразу же обменяют на наших пленных.
Я нашел только слова из местного военного жаргона:
— Моросят, жабы? А сколько их там?
— По их же словам, 2227 вместе с ранеными. Еды осталось на неделю.
— А вы что же?
— Скажу за себя. Я бы их всех расстрелял, но так, чтоб никто не знал. Потому что иначе из них будут делать героев. Но расстреливать их нельзя, и ты понимаешь почему.
Я понимаю, это общее место в разговорах бойцов — нащупывание и проговаривание той грани, за которой защитник родной земли сам превращается в «азовца» и нациста.
На прощание офицер посоветовал мне спуститься под цех, из которого я вел наблюдение за «Азовсталью». Мол, там типовое бомбоубежище и можно представить, где сидят «азовцы» и в каких условиях. Кстати, этим убежищем они не воспользовались — цех стоит на отшибе промзоны, на берегу реки Кальмиус, а линией обороны «Азов» посчитал железнодорожный узел завода и нагнал туда сотни вагонов. Не помогло, вышибли.
Я взял фонарь и спустился под землю. Двойные гермодвери, зал с системами очистки воздуха, автономное водоснабжение из скважины. Все относительно чистое, рабочее и сухое. Специальная кладовка под запасы пищи. Из еды там остался только ящик с надписью «Сухари». На втором выходе из бомбоубежища обнаружился десятиметровый бассейн, заполненный до половины желтой, но прозрачной водой, и сауна. В сауне пряталась ошалевшая от взрывов молодая овчарка…
После полудня в «зеленку» промзоны ушла наша разведгруппа, усиленная саперами. У саперов было две задачи — снять вражеские мины и проложить дороги через заборы. Да, вся «Азовсталь» разбита двухметровыми бетонными заборами на десятки локаций. Привычные дороги из мирного времени зачастую простреливаются, поэтому наступающие прокладывают новые пути через этот индустриальный хаос. Например, сквозь заборы.
Как объяснили мне саперы, забор забору рознь. Есть заборы из плит, армированных арматурой, и единственное, что остается, — валить всю секцию целиком. Взрыв из такого забора лишь выбивает бетон-наполнитель, но стальная решетка из арматуры остается или превращается в такие крючья-ловушки. Неожиданная тонкость военного дела. Наши авиаразведчики, как они себя называют, «бойцы пятого батальона рейнджеров ДНР», отправили на подмогу саперам и разведчикам «птичку». Впрочем, «птичка» летала недолго — рассыпалась автоматная очередь, потом любитель-зенитчик сменил магазин и начал бить одиночными. Экран планшета в руках у пилота дрона вдруг погас. И сразу же редкую тишину промзоны разорвал мат, проклятия, нехорошие пожелания самому стрелку и его родственникам. Чуть позже мы узнали, что в штаб уже поспешили доложить об обезвреженном вражеском разведывательном квадрокоптере, но медаль «За чистое небо Донбасса» выдать не успели. «Надо ехать, спасать останки коптера», — сказали авиаразведчики и взяли меня с собой.