Коптер сбили в скопище железнодорожных вагонов, недалеко от «сортировочной горки». В саму горку положили бомбу с точностью до миллиметра, а другой бомбой сложили здание, где когда-то находились диспетчеры, но «азовцы» использовали его как наблюдательный пункт.
Между вагонами натыкаемся на следы панического бегства противника: снаряженные магазины с трассерами, детали амуниции, нож, медицинские ножницы. Я поднимаю из травы игровую приставку известной фирмы, нажимаю кнопку, и она включается, вздрагивает в руках! Меню на «державной мове», в папке «фотографии» почти 300 мегабайт снимков! Надеюсь, разведка найдет там что-то интересное. Чуть дальше, между путями, заморские оранжевые носилки в виде лодочки с мертвым «азовцем». На трупе лежит простреленная пластина от его бронежилета, в ногах — каска. Сами носилки пробиты осколками. Вообще, судя по количеству разрывов снарядов под вагонами, между рельсами, железнодорожные составы оказались неудачным местом для укрытия от настильного артогня.
Наш дрон лежит в траве дымящимся брюшком вверх. Пуля попала в литиевую батарею, и она сразу же загорелась. Но камера, кажется, уцелела. Один из «рейнджеров ДНР» горько замечает:
— Коптер этот стоит 500 тысяч рублей! Покупали его добрые русские люди, чтобы какой-то дебил с автоматом…
Фраза повисает в воздухе.
Мы бредем к машине и не знаем, что из полуразрушенного здания за нами наблюдают. Наконец нас опознают как своих. От разбитого окна отодвигается кусок фанеры. Немолодой мужчина с опрятной бородкой выглядывает и машет нам рукой — приглашает в гости. В здании засело несколько десятков бойцов-резервистов. Их командир Сергей, инженер, показывает свое хозяйство. Например, инсталляцию из украинского бронежилета: его снабдили шампуром каких-то нереальных размеров и серпом. Потом Сергей приносит обломок «козацкой саблюки», обломанной и обгорелой. Но все равно чувствуется, что вещь почтенных времен, музейная. Говорим об обстановке на этом участке, о бомбардировках. По фронту вокруг «Азовстали» бродят слухи о каких-то сумасшедших «термобарических бомбах», которые будут применять вот прям завтра. Сергей грустно усмехается:
— Значит, опять будем штукатуркой укрываться…
Я замечаю, что в этой располаге очень чисто и уютно. Ну, насколько возможно. Сергей с хитрой улыбкой говорит:
— Вы приходите к нам в четыре утра…
Я прикусываю язык, у здания нет одной стены, и можно представить, какие ледяные ветра с моря гуляют по этому помещению. Тем более привычные квартирные костры здесь жечь запрещено, слишком близко противник. Сергей объясняет:
— ОНИ лазают вдоль вагонов постоянно. Когда? Да вчера днем, например, вот в это время. А вечером снайпер работал. Пойдемте покажу, как тут жили, прошлые постояльцы…
Мы спускаемся в подвал. По пути Сергей показывает связку проводов, уходящих через лестничный пролет на крышу:
— У них там и камеры наблюдения стояли, и радиоантенна, и интернет-модем…
Сергею завидно, мне тоже. На полу в подземелье куча горелых бронежилетов. Наш провожатый объясняет:
— Они вообще по заводу передвигались в спецовках. Здесь сидела сборная солянка, кого тут только не было: нацики и береговая охрана, моряки и пограничники, артиллеристы. Пограничника мы и нашли в подвале, когда дом занимали, не хотел больше воевать, думал отсидеться и сбежать.
Сергей показывает нам найденные в здании паспорта, военные билеты, фотографии жен и детей. Раскладывает снимки, как пасьянс, меняет их местами и вдруг совсем уходит в себя. Я спрашиваю тихо, чтобы не слышали подчиненные:
— Дома-то давно был?
— 24 февраля с работы позвонили, говорят: «Зайди в военкомат». Вот. Зашел.
Сергей улыбается — уже хорошо. Говорю ему:
— А я первого февраля уехал, дочке три дня исполнилось, а она уже на живот переворачивается, скоро четыре месяца!
Ничто не утешает так, как похожие чужие проблемы, я знаю.
Отгибаю картонку, вставленную в оконный проем, и смотрю на дымящуюся «Азовсталь». Нужно дождаться, когда она прогорит дотла, и тогда все изменится. Уставшие отойдут в тыл передохнуть, «за-хистники» поедут туда, где им положено находиться по их заслугам. Рабочие вернутся на завод, и эту страницу новейшей истории мы допишем до конца и перевернем.
Моим провожатым во время поиска на сортировке «Азовстали» был Арни, Андрей Рахов, доброволец из Питера. Арни погибнет в феврале под Угледаром…
13 мая 2022 годаМАРИУПОЛЬ ОЖИВАЕТ ПОСЛЕ БОЙНИ
Улица Таганрогская опоясывает Мариуполь по границе, за ней начинаются поля и пригородные поселки. В микрорайоне «Восточный» все дома с внешней стороны кварталов разбиты и истерзаны. Несколько девятиэтажек выглядят как буквы «П» — целые секции подъездов обрушились, но перекрытия крыши почему-то уцелели. Именно здесь почти месяц держали оборону вэсэушники и «азовцы». По странному совпадению, микрорайон «Восточный» штурмовал мой батальон «Восток». За месяц он прошел всего несколько сотен метров — от цехов и гигантских баков маслобойни до первых девятиэтажек. Кажется, что совсем немного. Но расчет был верным: эти несчастные дома и были ключом, «замковым камнем» обороны всего микрорайона. Когда нацистов из них выбили, они не стали задерживаться здесь и откатились к «Азовстали». Примерно 80 % многоэтажек уцелело, в большинстве домов даже остались стекла. Но все равно сейчас над улицей Таганрогской висит сладковатый запах смерти, он чувствуется, даже когда просто проезжаешь мимо на машине. Под завалами и в подвалах остались десятки, может быть, сотни погибших: мирных жителей и нацистов. Сейчас на развалинах работает отряд МЧС из Тульской области. Битый бетон грузят в карьерные грузовики и вывозят на специальную площадку.
Начальник Тульского спасательного центра МЧС полковник Евгений Орлов объясняет тонкости разборки развалин:
— Сначала дом обследовала инженерная разведка, определила, что можно убирать, как убирать, чтобы не было дальнейшего обрушения.
Мы стоим под фасадом дома, который со стороны напоминает торт, из которого вырезали сегмент — целую секцию квартир. С Азовского моря задувает ветер и треплет детские куртки — они до сих пор висят на вешалке в бывшей квартире на девятом этаже. Стены обрушились, а куртки остались, и это не укладывается в голове. Входные двери целые и закрыты, кое-где стоит мебель и хлопают сорванные полотнища обоев. Как сообщили соседи, под завалами в этом доме должны быть останки трех человек, известен подъезд и этаж. Поэтому работу крана контролирует спасатель. Я спрашиваю у полковника, конечно, самое важное:
— Можете дать предварительную оценку: этот дом под снос или получится восстановить?
Полковник вздыхает:
— Конечно, комиссия будет решать, но я предположу, что часть дома, несколько подъездов, удастся сохранить и восстановить.
Тульский отряд спасателей работает здесь уже третью неделю. Уже удалось извлечь и передать для захоронения тела 25 горожан и многие сотни боеприпасов.
У отрядов МЧС есть еще и гуманитарная миссия. Например, для мариупольцев устраивают бани: люди не мылись толком несколько месяцев, а вода в этом городе — самое дорогое. Возле девятиэтажки, где 17 дней просидела в полном окружении штурмовая группа бойцов «Востока», стоит цистерна с водой, и местные тянутся к ней реденькой, но бесконечной цепочкой. Чуть дальше, за школой без окон, на детской площадке раскинулось что-то похожее на ярмарку или вече. Дети качаются на качелях, взрослые греются на солнышке. Молотит генератор, и на зарядке стоит больше сотни телефонов и планшетов. Мужчина, назвавшийся Алексеем, стрижет машинкой собачонку по имени Дуся, говорит:
— Грязная стала в подвале, как свинья, спасибо ребятам из МЧС, сейчас приведем ее в порядок.
Рядом, на краю песочницы, сидят Ирина и Дмитрий. Ждут, когда в город дадут электричество, по городу уже бродят слухи, что «вот-вот», хотя саперы ДНР только на днях закончили разминирования линий электропередачи.
— Привыкли без света, конечно, — говорит мне Ирина, — на шашлыки без хлеба уже смотреть не можем, на жареное мясо. А что еще на костре приготовишь?
Необходимое пояснение: когда отключили электричество в начале марта, супермаркеты начали раздавать свои запасы из морозильников. Где-то люди брали сами, грех их осуждать за это. Весна была ледяная, поэтому мороженое мясо спокойно хранилось почти два месяца, и для многих это оказалось спасением от голода.
Дом у моих собеседников уцелел, пострадало лишь несколько квартир на верхних этажах. Но, по мнению специалистов, это не проблема. Стены отмываются, меняется проводка и трубы — за неделю можно управиться.
Отряд МЧС отработал уже восемь участков. Когда закончатся работы, не знает никто. Возможно, не раньше осени.
Стоим с саперами под стеной дома — на земле выложена, как они говорят, «икебана». Это найденные в развалинах и домах боеприпасы. Остатки оружейных складов ВСУ и нацбатов. Просто залетевшие в дома и несработавшие снаряды и мины. Самая стандартная просьба местных: «Помогите! У нас на лестнице возле мусоропровода лежит снаряд». Стандартный ответ: «Не трогайте, скоро приедем».
Неофициально спрашиваю одного из саперов:
— Домашние как тебя сюда отпустили?
Он смеется:
— У меня сейчас два брата воюют под Изюмом, добровольцы!
Командир группы саперов Андрей Плоских работал на разминировании в Карабахе. Отличие есть: там большинство взрывоопасных предметов — это снаряды от реактивной артиллерии. Здесь — свои особенности.
— Встречаются иностранные боеприпасы. В них много электроники, а информации по ним мало, Интернет в помощь. Попадались боеприпасы от американского гранатомета, гранаты ВОГ болгарского производства. Ручные гранаты иностранные. Опасны советские боеприпасы из тех, что сняты уже с вооружения. Встречаются и растяжки, заставляют потрудиться, — дипломатично замечает Андрей: