тые» были разными. Кто-то просто «гасился» в брошенных домах или съемном жилье, не появляясь на передовой. Кто-то разрывал контракты, отказывался их продлевать, не возвращался из отпуска, косил «по медицине». Мер воздействия на «пятисотых» не было до начала «частичной мобилизации». Я догадывался, что она будет. Вернувшись на две с небольшим недели в Москву, я, еще не остыв от увиденного, написал пост в своем телеграм-канале «Русский тарантасъ»:
«Возвращался с Донбасса с тяжелым сердцем. Вроде и светлая встреча была у подъезда, а высказанное заставило думать. Грузил в машину барахло — броник свой и сменщика, три каски, сумки — за семь месяцев в Донецке даже сковородку нажил. У подъезда стояло такси. Вылез шофер, весьма в возрасте, просил, не Стешин ли я Дмитрий. Подхватил одну сумку. Поговорили потом, покурили. Полковник, давно-давно в отставке, застал Афган. И из всего разговора запомнил одну фразу: «Это русские учат воевать русских». Фраза как кубик Рубика — миллион комбинаций и прочтений. Ехал и прокручивал их в голове. Например: «Зачем нам на земле такие русские, поднявшие оружие на братьев? Они должны быть под землей».
Дорога на Москву забита, как МКАД в час пик, на заправках как в метро в 17.00 на Кольцевой — самолеты-то не ходят на юга. Война идет. И жирненькие отдыхающие ехали с великами, со шляпными коробками и собачонками, со сдобненькими мадамами, едва прикрытыми. Жрали хот-доги на заправках, запивали омерзительным кофе, кормили свои дорогие машины. Они еще не понимали, что это последнее, уже полумирное лето. И мне показалось, что они сдадут три Донбасса, если кто-то даст этим гражданам выбор и возможность разменять свой скотский «отдых» в южных резервациях на наши эфемерные «кровь, земля, честь». Вот даже не поморщатся. В этом и сокрыта великая несправедливость происходящего на юго-востоке бывшей Украины. К гражданским войнам неприменима стратегия «на половину шишки» и «делаем вид, что все хорошо». Плохо закончится».
Этот пост вызвал, извините за штамп, бурю негодования. Перекрывать его, разоблачать Стешина, отрядили целую толпу платных блогеров. Они писали: «Уважаемый военкор, а нервы как у институтки», «Ремарка начитался», «В то время, когда наши воины хранят мирную жизнь простых россиян, такие как Стешин…». Меня даже обвинили в сотрудничестве с укропами. Даже пришло письмо от женщины, якобы «жравшей хот-дог на заправке». Истерика объяснялась просто. Имелся факт — недостаток бойцов на фронте и невозможность их пополнить. Имелось решение — объявление мобилизации в том или ином виде. Имелись и последствия — признание факта, что при планировании СВО были допущены системные ошибки: ограниченная военно-полицейская операция превратилась, как писали западные эксперты, в «первую настоящую войну XXI века».
12 сентября, вдень, когда мне исполнилось 50 лет, наши начали откатываться (перегруппировываться, кому как нравится). Власти потребовали объяснений. 21 сентября началась «частичная мобилизация». Слишком поздно, эффект от нее начал проявляться только в декабре.
19 сентября мне позвонило начальство и сообщило, что меня отзывают из отпуска. В Донецке начинается референдум о вхождении в состав России. Мне сказали прямо: «Это дело девяти последних лет твоей жизни, неужели ты пропустишь?» Нет, это не обсуждалось. Заодно отведал хот-догов на заправке в Горловке. Заправка вся была обложена стенками из мешков с песком.
ОСЕНЬ. Донецк — это Россия
21 сентября 2022КАК ЭТО: ИЗ СЫТОЙ МОСКВЫ ИЛИ ПИТЕРА - И В ОКОПЫ
У мужиков теперь все разговоры — а какая у кого военно-учетная специальность?
Я все восемь лет, пока катался в Донбасс, занимался психотерапией с местными жителями. Потому что они не верили никому. Люди, обманутые двумя майданами. Я им объяснял, когда Украина ввела блокаду: смотрите, вы теперь в рублевой зоне, просто так Россия рублевую зону не устраивает.
Дальше шло по нарастающей — заниматься психотерапией с людьми было все легче и легче. Россия признала автомобильные номера и права, дипломы вузов Донбасса. Ну и что было в финале? Выдача гражданства!
Но одновременно Донбасс мучили обстрелами и Минскими соглашениями, когда непонятно было: вдруг вернут Украине?
Тогда Россия начала спецоперацию. Тут уже ушли последние сомнения. Но все равно червь людей точил, потому что шло не так, как хотелось бы, — тяжело шло.
И вот теперь референдум и мобилизация — наверное, последняя точка в судьбе Донбасса. Он вернулся домой.
Почему спецоперация шла тяжело? Об этом очень не любили говорить, но я это видел своими глазами. У нас не хватало сил держать сплошную линию фронта. Поэтому противник в Харьковской области на тачанках с пулеметами, с легкой бронетехникой, мобильными группами, натасканными спецами НАТО, и зашел, как нож в масло. Потому что в этой Харьковской области у нас не было никого — я ее пересекал полностью, от Луганска, по освобожденной территории. Я ехал часа четыре и ни одной военной колонны не встретил.
Просто вопиющее несоответствие количества вооруженных мужчин с нашей стороны. Ну и самое обидное, давайте уж будем честны, без ханжества: после того как НАТО вооружило Украину, не настолько мы технически ее превосходим.
300 тысяч мобилизованных в России — это много или мало?
Это ровно столько, сколько нужно.
Готовы ли люди к мобилизации?
Я сейчас готовил машину к командировке на Донбасс: еду туда на референдум, говорил с мужиками, подмосковными шиномонтажниками, обычные мужики, они теперь все вспоминают, какие у них воинские военно-учетные специальности…
Кто реально нужен фронту?
Нужны артиллеристы грамотные в первую очередь. Это не тот, кто выпустил три снаряда, а кто сообщил — цель поражена. Нужна пехота. Те, кто сидит просто с автоматом в траншее, — таких людей очень мало.
Как человека подготовить психологически: из сытой мирной Москвы или Питера — и в окопы?
Донецк — тоже богатый город. Вот весной там мобилизовали совершенно мирных мужиков. И теперь из них выкованы штурмовики настоящие.
Это все записано на подкорке, в генофонде у нас.
На Украине тешили себя надеждами, что рано или поздно Россия отступится, поймет, что «весь мир на стороне Киева», что нам не сладить. И летняя пауза, когда мы почти перестали двигаться, наступать, их обнадеживала. Но закончилось это тем, что Россия пришла на спецоперацию уже по-настоящему.
Потому что мы сами поняли, что речь зашла уже о выживании нашей страны, а даже не о Донбассе.
23 сентября 2022 годаРЕФЕРЕНДУМ В ДНР: «НЕ НАДО КРЕСТ СТАВИТЬ! СТАВЬТЕ ПТИЧКУ, ГОЛУБЯ МИРА!»
Этот референдум ждали 8 лет, но случился он внезапно. Хотя еще летом источники мне сообщали, что на местных, республиканских телеканалах уже сделаны заготовки роликов. Но точную дату не знал никто, хотя я лично чувствовал, что отпуск в сентябре догулять не получится. Начальство, отзывая меня из деревни в Донбасс, нашло такие слова, что в ответ оставалось только мычать или быстро собраться и поехать: «Как ты можешь пропустить референдум, ты же восемь лет там, с самого начала!»
Возражать было нечем.
Я не знал, когда вернусь домой, поэтому решил сразу поставить на машину зимнюю резину с шипами. В сентябре. Подмосковные шиномонтажники сначала удивились моему поступку, потом прониклись. У одного оказался отец с Луганщины. Мужики вспоминали свои воинские специальности. Один морпех, второй пэвэошник. Кряхтели, тягая колеса, жаловались, что спины сорваны, но общее резюме: «Надо будет, пойдем воевать». На прощание обработали ступицы моей машины каким-то хитрым медным спреем со словами: «Это тебе от нас, братан».
Еще один звоночек, признак изменения внутренней жизни в стране, — поведенческие реакции ростовских гаишников, славных своим коварством и безжалостностью. Остановивший меня лейтенант уже потирал руки, представляя, как он выписывает мне штраф за езду на резине не по сезону. Потом увидел кевларовый бронежилет, натянутый на спинку сиденья вместо чехла — хоть какая-то теоретическая защита от осколка или пули. Тюки с гуманитаркой, мой общий полувоенный, заношенный и застиранный вид… Задумался, но спросил:
— Дмитрий Анатольевич, вы далеко едете на зимней резине?
— В Донецк. Просто не знаю, когда вернусь.
— Счастливого пути, только уж с победой возвращайтесь. И поскорее бы.
Границу прошел со свистом, там тоже что-то случилось-изменилось. Единственный, кто претерпевал от таможни, — паренек, загонявший в ДНР старенькую, но подготовленную к военным невзгодам «Ниву». Для фронта. Минут пятнадцать его помучили, да пропустили.
Уже в Донецке в час ночи я осознал, что дома нет воды (отвык в России за две недели), причем никакой воды нет — ни технической, ни питьевой. Еды тоже нет. Поехал на бензозаправку с магазином, работающим в комендантский час. Магазин был, конечно же, закрыт, и вокруг него бродил легендарный военкор Евгений Поддубный.
— Все плохо! — сказал я Поддубному.
— А будет еще хуже! — оптимистично-ободряюще заметил Евгений.
Посмеялись, скрипя зубами.
Перекурили моих московских, время дебальцевской табачной фабрики еще не пришло. Тут и магазин открыли. Женя со словами: «Смотри, как я могу!», расплатился за сигареты и кофе российской банковской картой. Это был красноречивый жест.
С полуночи над Донбассом лило так, что все поля и проселки превратились в липкое повидло. Видимость — ноль. Артиллерия молчит. Донецкий товарищ, проголосовавший чуть ли не в первые секунды референдума, с удовлетворением заметил: