Я аж крякнул от стыда за свои мысли, можно представить, какие эмоции пережил Жора…
Мы заехали в супермаркет, купили немудреный набор продуктов для семьи из трех человек. Погрузились, и Жора заметил: «Обычно я уже здесь броник надеваю». Оделись, но каски положили на колени. Нас ждали в поселке Гагарина, где до линии фронта всего пара километров. Горловка, кроме своего исторического ядра, вся из таких поселков, возникших возле шахт и заводов. И все это добро опоясывает линия фронта. Жора включился в роль экскурсовода:
— Вот тут на пятак у магазина два «града» легло. Здесь электрики погибли. Я со знакомыми журналистами был, они все хорохорились, потому увидели просто море крови на асфальте и больше броню с себя не снимали. А вот тут гуманитарку обычно раздавали, на кольце автобуса, а потом его пристреляли…
С семьей, которая нас ждет, Жора познакомился много лет назад.
— В очереди за картошкой. Раздавали с машины, и было понятно, что на всех не хватит. И ко мне подошел дедушка Петя, шахтер на пенсии, и попросил: «Хоть немного, несколько штук, внуку сварю».
Понимаешь, так попросил, что невозможно было отказать! Бабушка у них медсестра в хирургии, недавно на пенсию вышла. И внук с ними живет, круглый отличник!
В тысячный раз подумал о великой несправедливости, по которой людям, честно трудившимся всю жизнь, выпала такая старость. Спрашивать об этом некого, но есть с кого спросить за такое.
Внук Саша учился по удаленке, писал какой-то реферат. В окошечке его компьютера я прочел: «Обычаи восточных славян». В классе восемь человек, особо по поселку с друзьями не погуляешь. Тут вообще далеко от подвала лучше не гулять. Постороннему глазу заметно, что мальчишка бледный, не достается ему южного солнца. Почему? Окна в этой опрятной хатенке меняли пять раз! Выдавливало взрывной волной. Курицы перестали нестись из-за обстрелов, и это самое огорчительное известие, с остальным свыклись, насколько это возможно. Я не стал темнить с этими людьми и сразу задал вопрос:
— Что думаете об уничтожении украинской инфраструктуры?
Дед Петя аж заволновался:
— Я отвечу. Выбивать нужно! Именно ту, что используется украинской армией. Электроэнергию отключать — обязательно. Мосты бить, особенно по границе с Польшей. Воюют-то они теперь иностранным оружием! Да, будет тяжело. Но ничего, мы тут восемь лет прожили без света, воды и газа.
— То есть ОНИ это тоже могут пережить?
— Смотря ради чего. Мы знаем, ради чего тут стоим и живем. Я ради памяти отца, он с 14 лет был в партизанском отряде. А я его сын. И опять к нам воевать пришли те же самые…
Лида сердобольно уточнила:
— Простых людей жалко, богатые-то сразу удрали.
Я не стал уточнять, что в Донбассе произошло то же самое. Спрашивать, почему Лида, Петя и Саша не уехали, было глупо. Почему в Горловку ездят «через войну»? А чтобы ОНИ не думали, что их боятся. Ну и короче, конечно.
С пустыми руками нас не отпустили, дед нацедил нам по баклажке домашнего вина, сладкого и ярко-красного, как артериальная кровь.
Позиции минометчиков «Востока» под Угледаром, парни ждут координаты, чтобы открыть огонь
Жора заметил, что очень кстати, ему скоро сына крестить. Стал вспоминать, у кого из друзей и знакомых родились дети в последнее время. Получалось, что много у кого. Почему? Я объяснил:
— Мне в Республике Сербской показывали толпы 10—12-летних мальчишек, они родились сразу же после окончания гражданской войны. У этнической группы на грани выживания включились защитные механизмы.
Поселок Гольмовский был для меня памятным местом. С самого начала войны я все ждал с ужасом и смирением, когда после обстрелов люди начнут кидаться на журналистов и винить их во всех бедах. Я знал, что это неизбежно. Летом 2015-го украинская артиллерия серьезно «занялась» семитысячным поселком. Я приехал ранним утром после ночного обстрела и оказался в центре разгневанной толпы, причем ровно половина была «за журналистов», а остальные кричали: «Пусть с нами под обстрелами посидят!» В итоге, когда я предложил приехать и провести в Гольмовском ночь в подвале, на меня замахали руками:
— Ты чего, хлопчик! Зачем! А если что случится?
На въезде в Гольмовское Жора показывает мне местную достопримечательность — трансформаторную будку. Любимая цель украинской артиллерии. В будку попадали столько раз, что ее стены, нерушимой «сталинской» кладки, начали разъезжаться. Старую администрацию поселка тоже методично раздолбали. Она переехала в помпезный Дворец культуры. Я был в нем в феврале на концерте Юлии Чичериной (недавно В.В. Путин присвоил ей звание «Заслуженная артистка России»). Сейчас в античном портике зияла дыра от снаряда, и сумрачные мужики резали стекла, готовили здание к холодам. В администрацию тянулись горожане — там выдавали гуманитарные электрообогреватели. В Голь-мовском шикарная застройка — аккуратные двухэтажные домики с эркерами. По легенде, их строили пленные немцы, на самом деле это был просто трофейный проект. Можно было бы умилиться: Гольмовский похож на средневековый городок, вот только домов с целыми стеклами и крышами я не встретил. В администрации мне объяснили:
— Есть дома, где живет всего один человек. Подключать такой дом к отоплению нет смысла, вот, выдаем обогреватель. И льготным категориям тоже. Российского производства, кстати!
Я засел возле обогревателей и тут же встретил свою читательницу, выписывающую «Комсомольскую правду» всю жизнь, пенсионера и бывшего библиотекаря Валентину Григорьевну. Спросил про обстрелы украинской инфраструктуры.
— Неправильно это, — сказала вдруг библиотекарь. — При чем тут простые граждане? Не они развязывали эту войну.
— Хорошо, но вы тоже не виноваты и почти девять лет…
Но Валентина Григорьевна стояла на своем:
— Да, мы тоже не виноваты. Просто здесь очень много русских, это и объясняет отношение к России.
Не ожидал, что встречу в этом жутком месте образцового, человеколюбивого интеллигента, способного претерпевать, не озлобляясь, без виноватых. Но это было единственное такое мнение.
Глава поселка Елена Ходусова долго мне рассказывала, как Гольмовский живет в прицеле. О том, что она уже не помнит, сколько раз и когда прилетало в администрацию, как на аллее Героев погибли два работника-озеленителя. Сколько лет, сложенных из месяцев, у них не было света. И мнение человека с передовой:
— Меня обстрелы Украины совсем не радуют. Понимаете, даже самому лютому врагу нельзя желать зла. Но мы-то живем в таких условиях. Поэтому пусть и они поживут так же, как мы, — такое у меня пожелание. Они же не считают, что приносят нам зло? Они думают, что выполняют благородное дело, «освобождают» нас. Вот пусть побудут на нашем месте.
В одном была неправа Елена Дмитриевна — место гольмовцев занять трудно. На Украине наши бьют по инфраструктуре, а по Голь-мовскому просто лупят «по площадям». «Снаряд сепара найдет», — писали еще совсем недавно жители Украины своим освобождаемым небратьям. Сейчас уже не пишут. Света пока нет, а когда он появится, теперь зависит только от них.
24 октября 2022 годаЗАСТЫВШИЙ «ДОМАШНИЙ» ФРОНТ
Противник не успел воспользоваться последними сухими осенними днями, по крайней мере у нас, под Донецком. С воскресенья небеса вывалили на Донбасс всю влагу, что так долго копилась. Ожидая новостей, фронт замер, даже прифронтовые асфальтовые дороги превратились в раскисшие деревенские проселки — каждая новая «броня» вытаскивала из полей и лесопосадок все новые тонны грязи.
С товарищем, снайпером с позывным «Москва», мы давно договорились, что, как только начнется сезон дождей, мы съездим и пристреляем подаренные тылом устройства — так называемые дульные тормоза-компенсаторы, такие серьезные стальные цилиндры. Их накручивают на срез ствола, фиксируют специальной защелкой. Звук выстрела сразу же вполовину меньше, а пламени, которое демаскирует стрелка, нет вообще.
Я собирался отснять пристрелку, потому что тыл должен знать, что его недешевые подарки попали по назначению в добрые руки.
Ехать от моего дома в Донецке до фронта — 20 минут. И ранним утром я оказался в полуразмотанном артиллерией пригородном поселке.
Минометчики плетут маскировочные сети, а потом наши авиаразведчики проверяют, как они спрятались
По дороге со мной чуть не случился родимчик: было ощущение, что наш миномет, притаившийся в совершенно пушкинском осеннем лесу, выстрелил мне прямо в приоткрытое окно. Миномет вел беспокоящий безответный огонь — противник помалкивал. В небе висела водяная пыль — коптеры при такой погоде особо не летают, ни наши, ни чужие.
Снайперы с порога предложили мне на выбор куриный супчик, чай, кофе или какао. Это был хороший знак. Я примостился на снарядном ящике с кружкой кофе и полуутвердительно заметил:
— Кормят хорошо…
Такой реакции не ожидал.
— Вообще отлично с кормежкой. Начпрод так и говорит: ребята, что надо, говорите — картошка, масло, сгущенка, пайки, заезжайте, выдам.
— А вы?
— Что-то берем. Пайки не лезут давно. Качество у них чуть просело в последние три года, и все время питаться ими просто запрещено из-за консервантов. Так что сами ездим раз в неделю в город и закупаемся продуктами, тут ехать-то…
Помянули недобрым словом «Салат воронежский», его поставляют в армию в трехлитровых банках и так и выдают. Консистенцию салата описать сложно, нет цензурных слов. Видно, что парни давно обдумывали этот салат, предаваясь мечтам.
— Взять бы того, кто этот салат для армии закупает, — в сердцах заметил Москва, — посадить в изолированное помещение и недели три кормить то