Жена моего коллеги, спецкора КП, за праздники связала 10 пар шерстяных носков и в каждый вложила пачку хороших сигарет. Я везу… мыло. У меня брат-мыловар, у него серьезное производство — под 100 тысяч единиц продукции в месяц. Брат сварил специальное антисептическое хвойное мыло для санчасти батальона «Восток». Поэтому в машине крепко пахнет сосновым лесом в жаркий летний день. Татьяна из Гомеля, слушательница моего стрима на сайте КП, передала 12-килограммовый ящик сгущенки для разведчика Лиса и его подразделения — подсластить парням жизнь — и два прибора для лечения простуды, главной беды зимних окопов. Приборы сделаны в Белоруссии, не в Китае, и меня от этого факта немного гложет обида.
Граница с ДНР теперь административная. Распахнул у машины три двери, таможенник наугад ткнул в зеленую сумку: «Что это?» Там были мои личные вещи. Открывать не стали, поверили на слово, и мы поехали дальше: пять минут прохождения границы — это рекорд моих последних девяти лет на Донбассе.
— Ты не узнаешь город, — толковал мне по дороге Москва, — досталось ему за последний месяц.
Воскресный обстрел Донецка «градами», детское кафе
Москва сам не часто выбирался в Донецк с передовой, но изменения отследил. Они видны. Воскресенье, но дороги пусты. Оживление только возле гипермаркетов. Центр, его главная географическая координата — бульвар Пушкина, как вымер. По центру бульвара, по аллеям, люди стараются не ходить, жмутся к стеночкам. Двор дома, где я теперь поселился, всегда был забит машинами. «Золотая миля» Донецка, вокруг офисы. Но после очередной серии обстрелов центра всех клерков указом и.о. главы ДНР перевели на «удаленку», а состоятельные жители города разъехались сами. А я, так получается, приехал.
В центре воды нет вообще.
— На праздники давали, — говорит мне квартирный хозяин, мой старинный приятель, еще с 14-го года. Ростислав с гордостью замечает: — Но у тебя вода будет. И стиралка будет работать, и унитаз, и душ.
Я пока не верю. Как? На кухне стоит фантастическая конструкция. Полутонный пластиковый бак с водой. Под кухонным столом притаился электрический насос, а от него по квартире разведены полипропиленовые трубы.
— А вода в баке откуда?
— Подогнал на тротуар машину с цистерной, протянул шланг в форточку. Вода, кстати, не питьевая. Она обеззаражена и не более. Мыться можно. Если будешь экономить, в день будет уходить на две-три ладони (показывает на баке уровень).
Я испытываю культурно-технический шок и в то же время гордость за несгибаемых земляков. Трогаю батареи, они горячие. Уже хорошо.
На прощание сообщаю Ростиславу хорошую новость. Все приграничье возле Успенки забито грузовиками — везут трубы метрового диаметра для водовода. Со стороны ДНР — то же самое. Уже поставили каркас для огромной насосной станции, работают даже в воскресенье. Вода будет!
Лицо моего собеседника непроницаемо. Донецкие любые перемены воспринимают лишь по факту. Думаю, это следствие жизни в городе, где в любой уголок каждую секунду может прилететь снаряд. Реальность откорректировала мировосприятие. А девяти лет вполне достаточно для перепрошивки. Пока не прилетел снаряд — живем. Прилетел — значит, повезло. Или нет.
В центре не задерживаюсь. Бросаю вещи в квартире, чтобы хоть чуть-чуть облегчить перегруженную машину. Впереди лютое бездорожье передовой, надеюсь, оно подмерзло. Двадцать минут езды по городу, знакомая лесопосадка, аккуратно ползу по мерзлым танковым колеям и получаю выстрел из миномета буквально над ухом. Вздыхаю:
— Опять родимчик чуть не приключился. Как ни приеду к тебе, в этой лесопосадке мне в ухо стреляет миномет.
Москва смеется:
— Не только тебе! По моим многомесячным наблюдениям, они специально ждут, когда поедет машина.
Но миномет бьет и бьет. Москва быстро разгружается, вижу, что торопливо. Ему никто не помогает — ребята на позициях. Говорит мне, чтобы я развернул машину. Спрашиваю:
Взорванный и заминированный мост в Лисичанске, ЛНР
— Куда миномет лупит?
— По звероферме в Марьинке. Ты поезжай, поезжай, не задерживайся здесь.
К миномету подключается «град», и до меня доходит, что без особой нужды тут делать нечего. Торопливо прощаемся.
Во дворе прячу машину под стенкой дома и иду в магазин. Отдал две тысячи рублей, а что купил на них, так и не понял. Кусок колбасы, кусок сыра, две самодельные пиццы, молоко, хлеб и что-то по мелочи. Питьевая вода. Цены выше московских, а почему они не просели со снятием границ, искренне не понимаю. Никто не понимает. Можно сказать, это риторический вопрос от всех земляков с Донбасса.
Утром проснулся от прилетов, дом встряхнуло. Машинально смотрю на часы — 8.40 утра.
Предположительно «хаймерсы», несколько штук, попали в торговый центр на проспекте Ильича. Проспект этот — самая загруженная трасса на въезде в Донецк, на нем даже пробки бывают. ВСУ не случайно выбрали такое время. Быстро собираюсь и выезжаю. Ехать минут десять, все рядом. От торгового центра осталась одна внешняя стена.
Искореженный, засыпанный пылью корейский внедорожник. Рядом мужчина в возрасте, с забинтованной головой, на свитере уже подсохшие сгустки крови — посекло стеклами. Спрашиваю самое главное:
— Двигатель цел?
— Цел, цел. Даже заводится.
Рассказывать моему тезке особо нечего. Военный в отставке, по возрасту и здоровью. Ехал на работу, вспышка, машину смяло, но не перевернуло. Дмитрий считает, что Украина мстит Донецку. За все. За то, что восстал когда-то, за Соледар, за прилет в многоэтажку в Днепропетровске. Хотя там нет нашей вины, но кого это волнует с другой стороны линии фронта? «Месть» — общее мнение всех, кто собрался возле этих дымящихся развалин.
К нам подходит женщина. Зовут Елена, инженер-системотехник, на пенсии.
— Видите магазин «Пресса»? У меня в нем подруга работала. Но подруга сегодня выходная, а ее сменщица опоздала на работу. И сама спаслась, и людей спасла — они в 8 утра уже обычно открываются. Второй день рождения, что тут скажешь… А вот «Аптеке» не повезло.
Как москвичи говорят о погоде, обсуждаем обстрелы. Калининский район обстреливали только в 14-м году, потом большой перерыв до декабря прошлого года, когда ВСУ назначили целью больницу имени Калинина. Пожарные проливают водой завалы. «Режим тишины» уже объявляли несколько раз, но никто не откликнулся. На грязной обочине стоят родственники пропавшей девушки, она совершенно точно была в здании. Даже не подхожу к ним, мучить этих людей нет никаких сил. Тем более когда еще осталась надежда.
19 января 2023 года«ЗАТЯГИВАНИЕ ГАЕК»
В Интернете и телеграм-каналах начался настоящий шторм — появились слухи, что в зоне спецоперации собрались «затягивать гайки». Начнут с запрета гражданских_автомобилей в войсках, потом будут изымать смартфоны и планшеты и, наконец, начнут брить бороды. Волна возмущения поднялась такой силы, что даже и.о. главы ДНР Денис Пушилин выступил с заявлением: мол, лично запрашивал комендатуру, но никаких распоряжений они пока не получали.
Но слухи становились все конкретнее, уже появились люди, «лично видевшие» распоряжения о постановке гражданских машин на армейский учет с номерами черного цвета. Каюсь, я присоединился к волне «народного гнева». Мне было непонятно следующее. На передовой реальный дефицит транспорта. У моих друзей-снайперов подход к позициям 7 километров. Столько же обратно, причем, как правило, с залеганием и пережиданием обстрелов. А ребята несут на себе трехметровую винтовку, боекомплект, воду, еду, метеостанцию, бинокли-дальномеры, тепловизоры… Все в броне и касках. Ходил с ними, знаю, как язык висит на плече. Летом снайперы скинулись и купили себе жигуленок. И что, теперь на нем будет кататься Родина, а они опять пешком? Просто у людей на передовой есть реальные опасения, что они больше не увидят купленных ими или принятых от волонтеров машин, если их возьмут на баланс части.
Дальше — запрет смартфонов на передовой. Простите, а как без них использовать, например, квадрокоптеры?
Неуставные бороды на этом фоне смотрелись уже вторично. Бороды пережить можно.
Я написал гневный пост об этом в Телеграм и тут же получил ответ от разведчика батальона «Восток» с позывным «Лис»:
«Дима, привет! Вы там погнали волну про бороды, телефоны, авто и генералов, которые прессуют по уставу «бедных солдатиков». Дим, вы не правы. Я могу все по полкам разложить. Обоснованно и без прикрас. А так получается, что права только одна сторона, которую приводят в чувство. Завтра еще буду в Донецке, потом уезжаю на передок».
С Лисом я познакомился еще во время штурма «Азовстали». Знаю, как воевало его разведподразделение, знаю, как он планировал безупречно-точные операции и сам в них всегда участвовал. Знаю, что он разведчик по профильному образованию, получал его еще до 2014 года, в Киеве, видел Ирак и Афганистан, но с первых дней «Русской весны» был на нашей стороне. Его мнение стоит дорого. Мы засели в одной из донецких кафешек за литром кофе с молоком. Я предложил:
— Давай начнем с машин. Я в своем «посте праведного гнева» привел пример со снайперами.
Лис согласился:
— Давай прямо с конкретного примера начну. ПВД — пункт временной дислокации в прифронтовом поселке. Стоит рота, условно 100 человек. Каждому солдату хочется съездить в магазин, к знакомой барышне, и каждый, подчеркну, не хочет покидать «зону комфорта». Сколько сейчас стоят «жигули»? А зарплата?
— Примерно 100 тысяч за старую, но еще живую машину, а зарплата — под 150 тысяч и больше.
— Ну вот и накупили тридцать «жигулей». А куда теперь ставить штатную технику и как ее маскировать, если перед ПВД теперь «парковка у супермаркета»? Второй момент — дисциплина. ПВД — это не база, где есть шлагбаум и контроль. Поэтому солдатик в любой момент садится на свою машину и едет туда, куда считает нужным. В поселке запрещена продажа алкоголя, но солдатика это теперь не пугает…