— Ты покидаешь нас завтра. За тобой приедет Ни Иомаре. Ты готов выписываться?
Готов ли?
Я затушил сигарету в медной пепельнице. На ней в центре был питчер, надпись
ГАА, ЕЖЕГОДНЫЙ СЪЕЗД.
Сказал:
— Готов.
Она смерила меня взглядом, затем:
— Я дам свой номер телефона и рецепт на слабое успокоительное, чтобы продержаться первые дни. Не стоит недооценивать, как трудно возвращаться в мир.
— Не буду.
Она покрутила колечко, сказала:
— Тебе стоит записаться в АА.
— Ага.
— И не ходить по пабам.
— Так точно, мэм.
Слабая улыбка. Она встала, протянула руку, сказала:
— Удачи, Джек.
Я пожал руку, ответил:
— Спасибо.
Уже был на пороге, когда она добавила:
— Я болею за Ливерпуль.[8]
Я чуть не улыбнулся.
Тем вечером я впервые по-настоящему ужинал в людях. Атмосфера в столовой стояла приглушенная, почти религиозная. Длинные столы, почти под сотню пациентов. Прелести транков. Я взял тарелку с сосисками, картофельным пюре и черным пудингом. Чувствовал вкус, почти наслаждался, пока не включили телевизор. Он висел над залом на стальных кронштейнах, прикованный. Что? Кто-то сопрет, что ли? Церемония открытия Паралимпиады в Ирландии. И волна головокружения, когда на экране появилось лицо ребенка с отклонениями. Причина, почему я здесь. Я отодвинулся от стола, поднялся. Подошла женщина со спутанными черными волосами и сгрызенными до крови ногтями, спросила:
— Не будешь доедать?
Трепет в груди. Струйка пота по спине, рубашка промокла. Серена Мей, единственный лучик света в моей темнеющей жизни.
Мертва.
Три года от роду и погибла, потому что я расклеился, не уследил. Когда я рванул прочь из столовой, какой-то пациент окрикнул:
— Эй, зря еда пропала!
А мне в ужасе показалось, он сказал: «Она упала».
На следующее утро я собрался к отъезду. В наплечной сумке — брюки, одна рубашка и четки.
Ирландский набор для выживания.
А, ну и Паскаль.
Я пошел искать того черного, поблагодарить за помощь. Хотел подарить пачку на двадцать сигарет. Психиатр дала их вместе с успокоительным. Черный стоял в общей комнате, таращился в газету. Говорю «таращился», а не «читал», потому что газета была вверх ногами. Я уже узнал, что его зовут Соломон, и окликнул:
— Соломон.
Без ответа.
Я подошел, повторил. Он сполз по стене. Медленно поднял глаза и спросил:
— Я вас знаю?
— Да, ты вытащил меня обратно, помнишь?
Предложил сигареты, а он капризно ответил:
— Не курю, шеф.
Я хотел коснуться его руки, но он вдруг издал пронзительный вопль и сказал:
— Отвали, белыш!
Потом, через несколько месяцев, я звонил в больницу, спрашивал, можно ли его навестить, и узнал, что пришли документы на его депортацию — правительство высылало по восемьдесят неграждан в день. Взяв две сырых простыни, накрахмаленных тем утром, он повесился в прачечной.
Новая Ирландия.
2
«Я утруждаю себя ради него» — в этом суть уважения к другому человеку.[9]
1953. Дом пастора католической церкви в Голуэе.
Священник снимал ризу, служка ему помогал. Священник поднял бокал вина, сказал:
— Попробуй, ты хорошо себя вел.
Семилетний мальчик побоялся отказаться. Вкус был сладкий, но в животе началось теплое свечение.
Попе было больно, и священник дал ему полкроны. Потом, уходя, священник прошептал:
— Не забывай — это наш маленький секрет.
Монашка собирала ноты. Она любила этот утренний час, когда солнце струится через витраж. Душная ряса давила, но она терпела ради душ в Чистилище. На последней скамье она нашла бумажку в десять евро, почувствовала искушение забрать и потом пировать мороженым. Но, перекрестившись, сунула в ящик для бедных. Бумажка скользнула легко, потому что ящик стоял пустой; кто нынче дает милостыню?
Она заметила, что дверь в исповедальню приоткрыта. Поцокала языком с дрожью раздражения. Отец Джойс вышел бы из себя, если бы увидел. Он страсть как любил порядок — командовал в церкви как в армии, божественном войске. Монашка спешно подошла и толкнула дверь, но та не поддалась. Уже не на шутку рассердившись, она поспешила в соседнюю дверь и заглянула через решетку. Ее крик слышали даже на Эйр-сквер.
На полу исповедальни лежала отрубленная голова отца Джойса.
Давно уж нет страны святых и ученых. В эпоху угасающего благополучия уже не считались национальным ужасом ограбления священников, изнасилования монашек. Они были на подъеме. Из-за потока скандалов, захлестнувшего церковь, люди утратили веру в то единственное, что еще казалось неуязвимым.
Но обезглавливание отца Джойса потрясло даже самых зачерствевших циников. Редакторская колонка «Айриш Тьюнс» начиналась так:
Мы погрузились во тьму.
Главный дублинский наркобарон объявил вознаграждение за поимку убийцы. Премьер-министр на пресс-конференции просил о спокойствии и понимании.
Куда там…
Ридж приехала на желтом «датсуне». Увидев мое выражение, спросила:
— Что?
И мы вернулись к нашим обычным агрессивным отношениям. Наши редкие моменты теплоты можно пересчитать по пальцам одной руки — и все-таки мы без конца пересекались, все-таки наши судьбы, хотели мы или нет, необъяснимо сплелись. Я улыбнулся, спрашивая себя, куда делись элементарные приличия, простое «Привет, как дела». Спросил:
— Машина… новая?
Она носила маленькие жемчужные сережки, как все бангарды. Вблизи лицо ничем не привлекало, но шарма придавали живые глаза. Как обычно, одета чуть лучше нищебродов — самую капельку. Преданный клиент «Пенни». Белые хлопковые джинсы и красная футболка с цифрой 7 на левой груди. Я ненадолго задумался, вдруг это знак, указание, на что ставить в лотерее. Обычно за одну цифру дают пять к одному. Отмахнулся — суеверие, проклятие моего народа.
Вы никогда — повторяю: никогда — не увидите, чтобы ирландец прошел под лестницей или не скрестил пальцы во время матча по херлингу[10]. И неважно, во что там веришь, — это генетическое, так же привычно, как поминать Бога всуе. Чушь, конечно, но деваться некуда. А она тут же вскинулась, огрызнулась:
— Издеваешься?
Имея в виду свою ориентацию. Она была лесбиянкой.[11] Я вздохнул, закинул сумку на плечо, сказал:
— Ну на хрен, лучше попутку поймаю.
— Не смей ругаться, Джек Тейлор. А теперь сел быстро в тачку.
Я сел.
Почти десять минут мы ехали молча. Она свирепо сменяла передачи, потом:
— Мне было интересно… После… того, что случилось… эм-м, ты ходил по пабам?..
Она помолчала, пропуская трейлер на съезд, продолжила:
— Но не пил?
Я проверил свой ремень безопасности, спросил:
— И в чем вопрос?
— Ну, произошло ужасное, ты брал выпить… почему так и не притронулся?
Я уставился в лобовое стекло, подождал, потом:
— Не знаю.
И правда не знал.
Если ответ ее и устроил, по лицу было не сказать. Затем:
— Значит, у тебя успешный случай.
— Что?
— Ты не пил. Ты алкоголик — раз не пьешь, значит, успех.
Ошеломленный, я не мог понять, что она говорит.
— Хрень какая-то.
Она полыхнула глазами в лобовуху:
— Я уже просила не выражаться. В АА говорят, если не притрагиваешься к стакану, ты победил.
Я дал повисеть этому в воздухе, заметил у нее на приборке крест Святой Бригитты, спросил:
— Ты в АА?
Ни разу не видел, чтобы она напивалась. Обычно брала апельсиновый сок, а один достопамятный раз — винный коктейль, что бы это ни значило. Конечно, знал я и монашек-алкоголичек, а они вообще в закрытых орденах! Живое доказательство, что чего-чего, а стойкости у алкоголиков не занимать.
Ее уголки губ поползли вниз — это всегда к беде, — и она фыркнула.
— Поверить не могу. Джек Тейлор, ты самый безголовый человек, что я встречала. Конечно я не в АА… вообще не соображаешь?
Я закурил, несмотря на большую надпись на приборке:
НЕ КУРИТЬ
Не
Просьба не курить.
А прям приказ.
В ответ она открыла окна, впустила все ветра, включила кондиционер и моментально нас заморозила. Я затянулся, проныл:
— Я же из больницы. Будь человеком, — и пустил окурок в окно.
Она их так и не закрыла, сказала:
— У меня мать в АА… про моего дядю ты и сам знаешь … У меня это выкашивало поколения. До сих пор выкашивает.
Этого я не ожидал, но теперь понимал ее немного лучше. Дети алкоголиков растут быстро — быстро и злобно.
Выбора-то особо нет.
Мы въезжали в Оранмор, когда она спросила:
— Кофе будешь?
— Да, неплохо бы.
Если я решил, что она смягчилась, скоро понял свою ошибку:
— Платишь сам.
Ирландки умеют обломать. Она свернула к большому пабу на углу — довольно неожиданно в свете нашего разговора. Зал был просторный, плакаты на стенах рекламировали:
Микки Джо Харт
The Wolfe Tones
Трибьют-группа Abba
Я содрогнулся.
Мы сели за столик у окна, где солнце грело лица. Черная пепельница объявляла:
Craven «A»[12]
Это сколько ж ей лет?
Подошел грузный старик лет шестидесяти, прохрипел:
— Доброго вам утречка.
Ридж натянуто улыбнулась, я кивнул.
— У вас есть травяной чай? — спросила она.
Мне хотелось спрятаться. Мужик посмотрел на нее… типа… она это серьезно, с таких козырей заходит?
— Есть «Липтон».
— Без кофеина?
Бедолага взглянул на меня. Я ничем помочь не мог. Он вздохнул, ответил:
— Выжать могу — чайный пакетик, в смысле.