лей, должна пробудиться от сна, навеянного человеческими слабостями».
И далее он же положительно утверждал: «Чтобы встать на такой путь, нужно до конца поверить, что страна наша особая, что в нее действительно «можно только верить», что ее культура создавалась особо – «просвещением лица Твоего» и обильными «поты и кровьми». Нужно верить, что «существовала своеобразная и великая культура – культура глубокого озера Светлый Яр, как бы незримая, плохо понятая и плохо изученная», как писал Д.С. Лихачев. Нами до сих пор не понята эта потаенная культура, сохраняющая дух таинственности, величия и уникальности, культура, жемчужиной которой является русский народ и его духовная традиция.
Есть ли будущее у нашей России? Не то будущее, которое нам готовят архитекторы глобализации, а настоящее будущее, в котором наши дети с гордостью будут говорить, что они русские?
Духовный смысл переживаемых событий всегда скрыт от непосредственных участников. Он никогда не лежит на поверхности, но всегда сокрыт в таинственной глубине. И только подлинная история высвечивает духовно чутким натурам перспективу будущего, угадываемую, исходя из логики событий ушедших эпох, логики особой, духовной! Только в прошлом ключ нашего будущего. Если наше прошлое безвозвратно умерло, тогда у нас будущего нет! Да и не только у нас. Кончится без остатка историческая Россия, и вот именно тогда наступит конец Истории, но ни на миг ранее того.
Без России православной дальнейшее существование мира становится бесцельным. Но если мир еще стоит, сотрясаемый кризисами современной цивилизации, значит есть у нас не тщетная надежда, что во глубине Светлоярской живет Святая Русь, которая выйдет еще над гладью священных вод и сверкнет миру Великой Россией.
Конечно, ушедшего не вернуть целиком. И не в этом наша цель. Для нас речь должна идти не о новом и старом, а о вечном, о том, что было, есть и будет в нашей России.
Отец Сергий Булгаков, однако, утверждал: «Надо вернуться к далекому прошлому, ибо подлинная иерархия исторических эпох обратна обычной картине эволюции. В начале было изобилие благодати, св. Пятидесятница – к ней и должно вернуться, ибо это была абсолютная точка в историческом потоке, метафизическое сосредоточение его. В сущности, уйти в это прошлое – уйти не назад, пройти через текучее к Вечному, Абсолютному. Лишь поняв, как произошло то оскудение духовной жизни, в котором мы ныне прибываем, можно найти выход…Единственно праведный и вожделенный путь для нас – это углубление и оживление исторического предания».
Наше вечное мы видим в нашей священной истории. Мы учимся постигать вечность через нее, и по этой причине отечественная история нам бесконечно ценна. В истории мы видим не буквы и цифры, слагающиеся в тексты и даты, но дух нашего народа. Никто не собирается воскрешать старину, старину букв, но, изучая даже крупицы духовного наследия, мы чаем вернуть утраченный духовный облик нашего народа, чаем вернуться на путь, ведущий нас от прекрасной древности в священную вечность.
Настоящий историк народа – это рудокоп, добывающий вечность из прошлого. И если мы действительно желаем строить наше будущее, а вместе с тем и предопределять судьбы мира, то мы должны четко понимать, почему именно исторического будущего мы строить не сможем, не возвращаясь в наше дорогое прошлое. И наша грядущая Россия должна быть достойна своего потаенного последнего царя, предвещенного прозорливыми старцами, в чье реальное бытие так тяжело верить современному человеку компьютерной эры, которое от этого не становится менее реальным.
Нам не дано механически реставрировать ту, ушедшую, императорскую Россию. Но наше прошлое мы обязаны срастить с нашим будущим именно в том самом кровавом месте разрыва, в котором воссиял святостью наш последний монарх со всей своей семьей и слугами.
Действительно воссоздать мы можем только дух исконной России, которым наша родина жила всегда. Нам нужно воскресить из небытия именно тот самый дух, которым жила императорская Россия, имевшая разные облики в прошлом, но всегда остававшаяся самой собой, пока не произошла страшная и окончательная подмена, ставшая причиной страшного исторического крушения.
Мы должны возжелать нового озарения той благодатью, что покрывала историческую Россию, Россию, служившую всем своим древним государственным строем только Истине. Как только русский народ перестал напряженно ощущать необходимость служения Истине, исторически воплощенной для нас в Православном Царстве, так он немедленно свалился в пропасть исторического небытия.
Много ли осталось нам от той исторической России?
Остался русский народ. Народ не как органическое целое, а как взвесь человеческих душ, лишенная спасительного щита внешней безопасности, осуществляемого ранее национальным государством, лишенная духовной целостности, обусловленной издревле принадлежностью к матери православной Церкви.
Как это ни горько признавать, но народ русский уже не есть органическое целое, но лишь биологическая масса, почти лишенная чувства собственной ценности для истории. В кровавом двадцатом веке русские стали одновременно и жертвой и орудием сатанинской власти. Понимание этого черного провала, покаяние за него – есть необходимое условие нашего национального оздоровления.
Наша история – это, прежде всего, наша историческая идея, идеал Святой Руси.
Наша история смыкается с особым национальным, метафизически заостренным мессианским чувством исключительной близости, прямо сродности народа русского, в его соборном единстве, Христовой вере.
Наше религиозное сознание пронизано национальным мессианизмом и национальной исключительностью. Наш идеал – это наш народ, каким он предстает в вечности, а не в сегодняшнем жалком состоянии.
Одна из самых справедливых и светлых мыслей Владимира Соловьева, обретающая свою истинную полноту только во вневременной перспективе, заключается в его уверенности, что народ русский есть народ теократический, или царский, призванный утвердить на земле особую форму государственности и общественного устройство, максимально возможно приближающуюся к идеалу Царствия Божьего.
А.С. Хомяков также отождествлял русскую национальную идею с воплощением самого христианства в жизни человечества, с осуществлением на земле максимально возможного подобия Царства Божьего в образе вселенской теократии. В русском Православии воедино слились «Свет с Востока», мистическое прозрение в тайны последнего, запредельного откровения, и волевая, человеческая, римская энергия, а также, дух свободного исследования протестантской Германии, особенно в послепетровское время. Все это было, и все это по-прежнему влечет наше сердце к себе как самая важная, жизненная святыня, наш национальный идеал, который мы способны воплотить в реальные исторические формы даже после краха, принесенного нам последним столетием. Кризис, который сейчас переживает Россия, типологически схож с острым идейным кризисом нашей интеллигенции начала ХХ века. И тем не менее именно в тяжелые времена для России у ее лучших умов происходит некое мистическое озарение, и они видят духовными очами единую, целостную, истинную и предвечную Россию.
Как писал Евгений Трубецкой, в тяжелые времена «возрождаются могучие узы солидарности: восстанавливается распавшаяся, казалось бы, давно порванная связь поколений. Их историческое преемство становится явным; единство общей жизни, связующей их в национальное целое, ощущается с небывалой силой. Именно теперь, в дни повышенного национального самосознания (1914 г. – Авт. ), мы с исключительной ясностью воспринимаем единство основного мотива нашей истории, распознаем его даже там, где раньше мы находили лишь безнадежное раздвоение между настоящим и прошлым.
Отсюда – то новое чувство, с которым мы смотрим на памятники старины. Как многое раньше казалось нам в них чуждым и непонятным! А теперь немые стены становятся говорящими, и оживает то, что раньше нам казалось давно умершим. Именно теперь, при свете нашего нового духовного опыта, нам неожиданно открывается та духовная связь, которая нас с ними соединяет…
Духовное ощущается как подлинно прекрасное и радостное…
В минуты общего возрождения духовной жизни богатство (материальные богатства России. – Авт. ) вновь начинает служить святыни; неудивительно, что именно теперь нам становится близкою та красота древних храмов, где одухотворялась самая роскошь земная.
Та легкость духа, с которой мы переносимся в их (предков. – Авт. ) настроение, является новым свидетельством о восстанавливающейся цельности России, о том сверхвременном единстве, которое связует нас с давно отошедшими в одно живое народное целое.
В изменившейся исторической обстановке мы видим перед собой все тот же духовный облик России и с новой силой чувствуем над нею все тот же взмах могучих крыльев».
Ибо ничто не может истлеть в нашей истории, что в ней есть подлинно русского, освященного нашей Христовой верой. Этот идеал жив, потому что он вечен своей сопричастностью нашей главной святыни – церкви православной.
Вера в особую историческую судьбу Отчизны наш священный, неизменный идеал, возвышенный и очищенный нашей православной верой. И этот идеал есть некая священная огненная стрела, запущенная в будущее из прошлого нашими предками, стрела, пробивающая таинственным образом избранные сердца.
И так, с зияющими ранами уязвленного сердца эти люди в тоске идут по современной жизни одинокими зачарованными странниками, пока не встречают на своем пути такое же раненное сердце. И от встречи такой раны сердца перестают болеть, и в них, переполненных свежим чувством братской любви и единения, возгорается пламень надежды, дарящей силу, возвышенную веру в зарю таинственного дня национального Воскресения.
Стрела Святорусской идеи пронзает не только сердца православных верующих, воцерковленных людей. Ей навылет простреливаются и далекие от Церкви, но духовно чуткие русские и нерусские люди, многих из которых эти стреляные раны приводят в церковную ограду, где только и врачуется ностальгическая боль за Святое, утраченное и ныне потаенное отечество.