Автор литературной версии легенды был хорошо знаком с посланием старца Филофея, но придал его идее не только более отчетливое политическое звучание, но и углубил метафизический контекст сакрального перехода «Вечной Римской империи» в Русскую землю, в связи с учреждением патриаршества в царствование сына Грозного Царя – Федора Иоанновича.
Итак, автор повести о новгородском белом клобуке пишет: «Ветхий бо Рим отпаде от веры Христовой гордостию и своею волею, в новом же Риме, еже есть Констянтинеграде, насилием агарянским тако же христианская вера погибнет. На третьем же Риме, еже есть на Русской земли, благодать Святаго Духа воссия. И да веси, Филофие, яко все христианские царства придут в конец и снидутся во едино царство Русское, православия ради… И царя рускаго возвеличит Господь надо всеми языки и под властию их мнози царие будут от иноязычных. И патриаршеский чин от царствующего града сего такожде дан будет Рустей земли во времена своя. И страна та наричется светлая Россия…».
Автор повести считает, что само новое качество Руси, которая становится светлой, т. е. святой, связано с Благодатью Святаго Духа, почившей на нашем отечестве и сделавшего сию страну землей избранной, землей удельной, от остального мира онтологически отличной, особой территорией святости «православия ради». Подчеркнем, что для автора повести и белом клобуке, так же, как и для старца Филофея, «Ветхий Рим» – это определение не только языческого царства и не символ империи, отпавшей от истинной православной веры, но и священный символ царства, где родился Христос, государства, в котором Бог вочеловечился. Самим фактом рождения и вочеловечивания Господь раздвинул границы святой земли для будущих христиан с маленькой Палестины до границ всей Римской империи. Отныне границы эти могут изменяться, но сама империя неуничтожима самим фактом рождения в ней Того, Кто не имеет ни начала ни конца, и Кто, при переписи населения в Римском царстве, «вписался в Римскую власть», как говорили древние книжники, сделав ее сопричастной Своей вечности.
Границы Империи теперь имеют не только земное, географическое воплощение, но и получают сакральное измерение. Границы эти теперь могут «окольцовывать» те пространства, где почивает Благодать Святаго Духа, обеспечивающая легитимность, в глазах средневекового человека, перехода империи, самой ее священной сущности ковчега-хранилища святыни веры, с одной географической территории на другую.
В XVI веке появляется стихира на литии из службы Александру Невскому, включенная в образцовый Стихирарь «Дьячье око». Стихира начинается следующим образом: «Не от Рима воссияло еси, ни от Сиона богомудре. Но в Рустеи земли явися чудотворецъ преславено». Антитеза Руси Риму и Сиону здесь не случайна. Автор сознательно указывает верующему сердцу, что святость Русской земли есть святость, отнятая от «Ветхого Рима» и от Сиона, и по промыслу Всевышнего находящая себе «новые мехи» в подвижниках благочестия нашего отечества со времен еще домонгольской Руси.
Личность царя Иоанна Грозного ярчайший пример того, как на Руси воспринималась историческая миссия Нового Израиля не просто верхами общества, но ее политическими и духовными вождями – царями.
Иоанн Васильевич – ключевая фигура нашей истории. Он первым из русских монархов был помазан на Царство, как на царство был помазан царь-пророк Давид пророком Самуилом. Иоанн Грозный сознательно следовал не просто Библейской традиции, но и уподоблял себя именно царю Давиду. Речь здесь идет не только о сакральном акте миропомазания на Царство монарха. Иоанн Грозный решил уподобиться Давиду как Боговдохновенному псалмопевцу, на поприще священного гимнотворчества. Речь не шла о создании нового блока псалмов и молений, некоего продолжения Псалтири.
Царь творчески подошел к поставленной перед собой задаче в рамках христианской традиции и стал автором священных песнопений Русской православной церкви.
Рукописи с песнопениями царь Иоанн подписывал по-разному: «Творение государя царя Ивана Васильевича», «Творение царя и великого князя Ивана Васильевича», «Творение царево», «Творение Ивана, богомудраго царя, самодержца российского», «Творение царя Ивана, деспота российского». В самоопределении «богомудрый царь», безусловно, прослеживается параллель с богомудрыми царями древнего Израиля, Давидом и Соломоном. В случае использования определения «деспот», его нужно рассматривать как синоним слова «самодержец», в соответствии с буквальным переводом с греческого – господин, хозяин, глава дома. Но здесь же прослеживается и параллель с византийской гимнотворческой традицией, а именно со Стихирами евангельскими – «Творение Льва деспота». Само слово «творение» используется в редких случаях, когда авторами гимнов становятся или святые отцы, или царственные гимнографы.
В настоящее время известно несколько нотированных гимнографических творений, принадлежащих царю Иоанну Грозному: стихиры митрополиту Петру, стихиры Сретению Владимирской иконы Божией Матери, тропарь князю Михаилу Черниговскому и боярину его Феодору, тропарь преподобному Никите Столпнику Переяславскому.
Не отставал от отца его старший сын и наследник царевич Иван. Еще Н.М. Карамзин говорил, что «в старшем, любимом сыне своем, Иоанне, царь готовил России второго себя: вместе с ним занимаясь делами важными…». Царевич Иван, сын Грозного государя, обладал склонностью к книгам. Его перу принадлежит переделка жития Антония Сийского, составленного монахом Ионою. Царевич участвовал и в составлении службы святому. И если в отношении жития царевич Иван называет себя «во второе по первом писатели», признавая первенство за монахом Сийского монастыря Ионою, то службу он «излагает» сам по «вразумлению» Господню.
Царь Иоанн Васильевич Грозный выступил инициатором «пытати и обыскивати новых русских чудотворцев».
Святая Русь при Грозном не была отвлеченной метафорой, но наполнялась реальным содержанием. Велась серьезная и целенаправленная работа по поиску и изучению жизни и подвигов ревнителей благочестия. По личному царскому почину и при его непосредственном участии все новые святые подвижники вплетались в «ткань» общецерковного почитания через изучение их подвига, составление жития и службы. Невозможно назвать другую христианскую страну, где монархи были бы не просто инициаторами прославления подвигов святых, но и непосредственными исполнителями такового священного замысла. Поистине, такое могло быть возможно лишь на земле, в которой «Благодать Святаго Духа воссия».
Действительная святость Руси была и есть живой и конкретной исторической реальностью, а не отвлеченной метафорой, как ее порой пытались представить.
Для верующего человека особым свидетельствованием истинности всему сказанному может и должны служить особенности песнопений церковного обихода.
В гимнографическом тексте стихир службы царю Константину из Сихираря «Дьячье око», в тропаре (глас 8) возносится моление: «Царствующии бо град в рукце твои предатсе его же и сохраняи во мире всегда».
Безусловно, по тексту тропаря, мы, под царствующим градом, обязаны подозревать Константинополь. Но ко времени составления Стихираря град Константина уже давно находился в руках османов. Моление о царствующем граде в рукописи конца XVI века может показаться неоправданным анахронизмом. Однако сохранение этого моления в тексте является вполне закономерным для сознания русского человека того периода. Еще в XV столетии за Константинополем в среде греческих книжников закрепилось название Нового Иерусалима. Русские книжники называли Москву Новым градом Константина. В послании старца Филофея Москва уже есть Третий и последний Рим. В соответствии с представлением о «пременении» царств, царствующий град, как символ христианского, Римского царства, не может быть уничтожен, не может исчезнуть из земной истории. Он вечен, пока «Благодатию Христовой» стоит мир. Таким образом, моление к царю Константину, о сохранении царствующего града, оставалось актуальным в конце XVI века и относилось к царствующему граду Москве.
Однако, наследуя Константинополю как Новому Риму, Москва наследовала ему и как Новому Иерусалиму. И ярким финальным аккордом осознания своей святости и избранности стало созидание архитектурной иконы Иерусалима под Москвой патриархом Никоном – ансамбль Ново-Иерусалимского монастыря.
Новый Иерусалим сталь апофеозом восхождения Руси на духовный Сион, апофеозом отождествления Русского Государства с новой землей обетованной. С этой вершины начался процесс, обратный восхождению.
Но еще во времена Петра Великого традиция осознания своего избранничества не оставляла ни церковные круги, ни дворянство, ни массы русского народа. Ярчайшим свидетельством тому является речь святителя Димитрия Ростовского к Петру Великому. Святитель Димитрий, обращаясь к царю, говорил: «Прежде чем я сподобился (если только буду недостойный) в будущем веке видеть Христа Господа, Царя Небесного, и веселиться о зрении Его пресветлого лица, вот я в нынешнем веке сподобился видеть лицо Христа Господня, помазанника Божия, царя земного, христианского православного монарха, Ваше Царское Пресветлое Величество, и радостью о том исполняюсь. Исполняюсь я радостью по подобию сынов сионских, о которых Давид сказал: «Сынове Сиони возрадуются о царе своем» (Пс. 149, 2). Поистине, сей богоспосаемый царствующий град подобает назвать вторым Сионом, ибо благодать Божия, перенесшись от ветхозаветного Сиона, возсияла на нем христианским православием, и здесь-то сыны сионские, христианороссийские чада радуются о царе своем …».
Блеснув миру ярким лучом Фаворского света со своей вершины, Святая Русь вослед граду Китежу постепенно превратилась в зачарованное, прикровенное царство, открывающее свои духовные сокровища лишь избранным. Но и скрывшись в водах озера Светлояр вместе со своим таинственным духовным алтарем – градом, Святая Русь не перестала и не перестанет до конца времен быть стержнем мировой истории, без которого небо давно бы уже свернулось как свиток.