Нетрудно заметить, что именно в этом «одиначестве», и за этой постоянной вечевой фрондой, столь досаждавшей князьям и царям Московским, уже крылись те принципы единоличной власти Самодержца, которые будут раскрыты и поняты соборным русским сознанием позднее и зафиксированы в Грамоте 1613 года.
Новгород интересен исследователю архетипических устоев древнерусского социума еще и своей своеобразной дуальной системой бытия. Разделенные рекой Волхов, Софийская и Торговая стороны города являлись вечными политическими соперниками вечевых собраний. Что же крылось за этим соперничеством?
А.В. Петров приводит в своей работе на этот счет мысли замечательного русского этнографа А.М. Золотарева, доказавшего универсальность дуальной системы как первичной формы социальной организации человечества. А.М. Золотарев писал: «(дуальные) роды четко разграничены один от другого, не признают между собой родства и, несмотря на постоянные обменные браки, смотрят друг на друга как на чужаков. Отсюда постоянное соперничество меду родами… В то же самое время первоначальные роды связаны между собой тесными брачными взаимоотношениями, совместной защитой от общих врагов. Отсюда – взаимность и общность многих функций исполнение похоронного обряда над человеком противоположного рода, взаимная инициация мальчиков, обмен пищей во время различных церемоний; два вождя, представляющие первоначальные роды, во главе племени; наконец, каждое племя осознает себя как некое двуединство, как органическое соединение двух различных и в то же время тесно связанных родов».
Не повторяет ли данный архетип древности наше разделение и соперничество с южной частью русского народа, под давлением наших извечных политических противников поляков и австрийцев ставшего называть себя украинцами? Сходство просто разительное!
Следующим этапом развития государственных институтов в Новгороде были уставы Ярослава Мудрого. По сути, актом монаршей воли Ярослав, утверждая, вопреки родовой аристократии, вечевую республику на фундаменте равноправия свободных мужей, делал эту общину главным контрагентом княжеской власти в новгородско-княжеских отношениях и, тем самым, принимал и на себя обязательство обязательно апеллировать именно к этому целому, а не посредством аристократической верхушки. Обязательство князя мыслить Новгород как единое целое без предпочтения отдельных его составных, сословных или административных элементов стало весьма актуальным в XIII веке, в связи с процессами внутригородской консолидации. Безусловно, своими действиями князь Ярослав укреплял свою личную власть в борьбе с родовой аристократией. В его планы нисколько не входило стать формальной фигурой республиканского строя. Действительно, он способствовал определенной консолидации и солидаризации разных новгородских сословий, в условиях, когда перед лицом княжеской власти они оказывались равны. Любопытно, что именно эта социальная матрица получит свое дальнейшее теоретическое развитие в работах замечательного русского мыслителя И.Л. Солоневича и свою окончательную теоретическую формулу в его труде «Народная Монархия».
Вообще историки отмечают, что в домонгольской Руси сложилась, и сложилась повсеместно, устойчивая матрица общественно-государственного устройства. Тройственная форма Верховной власти характеризовалась следующей структурой: князь, боярская дума, вече. И если на юго-западе единой Руси над вечем преобладала боярская рада, то на северо-востоке – князь. в Новгороде долгое время существовало устойчивое равновесие трех начал, пока не возобладало вече. Однако надо помнить слова русского историка А.Е. Преснякова, согласно которому «ни о единоличной, ни о коллективной государственной верховной власти древнерусских князей говорить не приходится, если не злоупотреблять словами».
Г.В. Вернадский утверждал, что не только в Новгороде и Пскове, но и по всей Руси именно вече держало в своих руках «дела высшей политики» земель-волостей. Верховная власть на Руси существовала в рамках довольно древнего «тройственного союза», не укладывающегося в рамки современных политико-юридических определений, в виде: князя, веча и епископа.
Говоря о позднем периоде существования независимой Новгородской республики, ученые раньше, да и теперь, злоупотребляют термином «демократия», искажая для современников облик истинной Новгородской державности, или «державства», выражаясь официальным языком шестнадцатого века. Именно так называл новгородское политико-территориальное образование в своих письмах Царь Иоанн Грозный. Если в Новгороде в XIV–XV веках и была демократия, то для нее мы вправе употреблять термин «теократическая демократия». Летописные списки главных должностных лиц Новгородского державства (а не государства, так как государственная полнота власти принадлежала царям Московским и всея Руси) содержат списки пяти высших категорий сановников: князья, посадники, тысяцкие, архиепископы и архимандриты. Последние особенно интересны уже в силу того, что эта важная политическая, властная должность всегда выпадает из внимания ученых. Новгородские архимандриты играли весьма важную роль в системе боярской республики. Дело в том, что архимандрит монастыря и архимандрит Новгородский – две разные должности по объему власти и функциям. И титулы эти совпадают лишь формально. Архимандрит монастыря есть настоятель пасомой им братии, архимандрит всея Новгорода есть важнейший сановник в социально-государственной структуре. Сейчас не время и не место углубляться в дальнейшие изыскания на этот счет. Отметим, что наряду с архиепископом, в верховных властных структурах есть и еще одно духовное лицо – архимандрит.
Что касается архиепископа, то напомним, что в его власти были даже собственные вооруженные силы – особый архиепископский полк. Власть и авторитет архиепископа постепенно вытесняли власть и авторитет приглашенных князей и посадников. В его власти мы видим все тот же древний индоевропейский архетип неразделенных властных полномочий царя и жреца в одном лице, столь ярко выраженный в Древнем Риме, по-своему проявившийся в светской власти римских пап, носящих древний царский титул верховного понтифика, присущий царям древности как верховным жрецам национального культа. Средневековые легенды о таинственном пресвиторе Иоанне, правителе далекой христианской Индии, по-своему воскрешают этот древний архетип Верховного владыки, сосредотачивающего в своих руках власть духовную и светскую.
Древнейшие мифы Индии, отображенные, в частности, в «Бхагаватгите», говорят о том, что в глубокой древности жрецы-брахманы исполняли воинские функции, а цари из кшатриев, воинского сословия, совершали жреческие жертвоприношения. Речь об этом пойдет ниже.
Возвращаясь к политической роли архиепископа в Новгороде, напомним, что, кроме воинского подразделения, лично у него на службе были и дворяне. Например, потомки Григория Пушки служили как Московским Великим князьям, так и Новгородским владыкам в XV веке. В свете этих данных можно заметить, что не так уж чужда была орденская, рыцарско-монашеская традиция наших средневековых соседей, ливонских немцев, новгородцам, и в целом русским военным и государственным традициям. И все эти данные в совокупности говорят о том, что вполне корректно феномен позднего Новгородского державства называть феноменом «теократической демократии», органически связанной с верховной властью монарха.
Древнейшие корни монархической власти в России, да и в Европе лежат в древнейших функциях князя. Первоначальной формой княжеской власти, которая являлась повсеместным институтом языческих, раннеклассовых обществ, была власть племенного предводителя-военачальника. Племенные вожди не погибли вместе с породившим их родоплеменным строем, но заняли видное место в социальной пирамиде в новых условиях. Предводитель-князь оставался необходимым элементом социально-политического устройства племени и племенных союзов, предшествовавших раннефеодальному государству, выполняя ряд необходимых функций, главной из которых оставалось военное руководство. Но со временем к нему стали переходить и верховные жреческие функции, которые у многих индоевропейских племен были закреплены не за жреческим сословием, а за царями-жрецами или старейшинами рода. Само слово «князь» относится к лексике, связанной с родоплеменными отношениями, и первоначально означало старейшину рода, имевшего и функции главного жреца. Не случайно в польском языке со временем слово «князь» стало обозначать священнослужителя – «ксендза». Однако заметим, что превращение родового вождя в сакрального монарха – процесс не простой и не линейный. Безусловно, монархия изначально строится по модели большой семьи, которая, развиваясь, создает развитые и прочные надэтнические институты, основанные на определенном праве, равно понимаемого всеми соотечественниками, что мы видели на примере Новгорода. Возглавляет эти институты власть божественных избранников, власть священная, являющаяся таковой, безусловно, в глазах всего социума, подобная отражению, или персонификации власти верховного божества в силу самого, зачастую чудесного, избранничества, а не только в силу старейшинства в роду. Иными словами, у истинно монархической власти, кроме аспекта биологического, появляется сакральное измерение, что и выделяет ее из арифметической суммы совокупности властных полномочий, традиционно закрепленных за старшим в роду, как носительницы нового властного качества.
Часто появление сакрального государя в мифах и легендах отчетливо противоречит сложившемуся, законному порядку вещей. Это или чудесное рождение, «от морского чудища», как у предка династии Меровингов, или незаконнорожденность от морганатической связи властвующей матери или отца. Типичным примером в истории являются король Артур и наш князь-креститель Владимир.
Противореча законам земным, такой человек, рожденный незаконным способом, обретает власть по законам священного порядка, которые были зачастую более очевидными для сознания человека традиционного общества. И его личность, личность священного вождя, овеянная неземной славой, пронизанная сакральными энергиями, которые, через него, транслировались всему сообществу, через свою сопричастность первообразу верховного божества способствовали формированию народной массы в единый национальный организм.